Апология Борхеса

Определённый интерес у читателя может вызвать эссе Воорта о Мисиме, который, как все мы помним, поставил в конце своей жизни жирную точку на военной базе близ Токио.

Эссе, названное писателем «Дон Кихот Токийский», предваряет два эпиграфа, мастером которых, как мы могли убедиться ранее, он являлся.

Первый эпиграф взят из первого романа Ю. Мисимы «Исповедь маски»: «Меня манила стезя Дон-Кихота. Ведь в его эпоху многие увлекались чтением рыцарских романов, но лишь одному безумному идальго взбрело в голову претворить литературу в жизнь. Разве не был я похож на Дон-Кихота?».

Второй эпиграф – предсмертное стихотворение японского писателя, к 50-летней годовщине смерти которого было приурочено написание голландским мастером слова вышеупомянутого эссе:

«Вечерние ветры

Вишнёвый цвет обрывают,

И людям, и миру

Говоря:

«Не страшитесь смерти».

Позволю себе привести отрывок из данного творения Воорта, дабы помочь читателю понять ход его рассуждений:

«Не претендую на сообщение истины в последней инстанции и истины вообще, ибо о какой истине можно говорить человеку, ещё не существовавшему в то время как человек, о котором он пишет, уже перестал существовать в обыденном понимании этого слова, и делающему свои умозаключения на паре десятков книг Мисимы и о Мисиме?

***

Вот уже полвека миновало с того момента, как Кимитака Хираокэ отправился в самурайский рай прямиком с военной базы Итигая.

Вот что по поводу самоубийства Мисимы писали японские газеты:

????? (https://ja.wikipedia.org/wiki/%E6%B0%91%E4%B8%BB%E4%B8%BB%E7%BE%A9)?????????????????????????

Честно говоря, мне ничего не понятно, как, я думаю, и большинству читателей. Примерно таким же образом восприняло добровольную смерть писателя и большинство народонаселения Страны молодых побегов риса, да и всего остального мира.

Что роднит Мисиму к хитроумным идальго дон Кихотом Ламанчским?

Должен признать, любители вглядываться в детали найдут всё же больше различий, чем сходства между персонажем Сервантеса и жителем Токио Мисимой.

Действительно, первый – лишь идея человека, второй же – человек идеи – идеи красоты смерти.

Первый, в силу беспомощного состояния разума, не способен был прояснить для себя театральность жизни, второй же, прекрасно понимая эту идею, каждый день творил театральные представления. Не стал исключением и его последний день – 25 ноября 1970 г., когда Мисима устроил театрализованное представление на базе сил самообороны, который можно отнести к одному из лучших перформансов в истории рода людского, несмотря[4 - вернее, благодаря ему.] на всю его абсурдность и зловещий тон.

Вместе с тем, нельзя не отметить и сходства между двумя этими лицами: одним – персонажем своего писателя, другим – писателем своих персонажей. И тот и другой по большому счёту боролись с ветряными мельницами, находясь под впечатлением от идей рыцарства и не до конца понимая, вернее, отказываясь понимать, что времена рыцарства уже миновали.

Трижды крикнув: «Да здравствует император!»; Мисима прекрасно знал об отречении императора от инициаторов монархического бунта в 1936 г. Именно поэтому самоубийство на военной базе и нельзя расценивать иначе, чем спектакль – «бессмысленный и беспощадный».

***

Следует заметить, что К. ван ден Воорт был ещё и замечательным, вдумчивым читателем, то есть не был, если можно здесь напомнить известный анекдот про чукчу-писателя, который, как известно, не читатель.

Полны смысла и выдают глубокую эрудированность его заметки по поводу прочитанных им книг. Большим упущением с моей стороны будет не привести здесь ряд таких заметок «на полях».

***

«Фрейдовское «Я и Оно» приобретает зловещий смысл после прочтения небезызвестного романа С. Кинга (имеется в виду «Оно» – прим. сост. обз.), в том числе и тот, что Фрейд de facto составил некое исследование о злобном клоуне внутри каждого из нас».

***

«Литература смешна. Всё эти художественные вымыслы от людей, ни черта не смыслящих в жизни, – чему они способны научить? Писатель, поскольку он зарабатывает своей писаниной, работает на потребу публики, которая способна переваривать сказки о добре и зле только с хорошим концом, воспринимать убийство абстрактного человека не в качестве чьей-то трагедии, но в качестве повода к никчёмному размышлению, к зарядке для мозгов.

Зло обычно описывается в соответствующем антураже: мрачные тучи, холод, ветер и прочая ерунда. Взять того же Оруэлла – погодные условия тоталитарного государства, контролирующего помыслы каждого своего гражданина, поганые: мусорный ветер, холод и т.д. Между тем, зло обыденно».

***

«Незабвенный Эдгар По, помнится, рассуждал о человеке как о существе надувающем (через соломинку лягушек, себе подобного на деньги).

У Хёйзинги есть книжка о человеке как существе играющем.

На мой взгляд человека можно также классифицировать как существо коллекционирующее. Человек коллекционирует фантики, значки, книжки, бутылки, деньги, должности, машины, а если повезёт, то и яхты, женщин (мужчин – тоже кому как повезёт), складки жира на животе и подбородке, неврозы, привязанности, болячки и проч.».

***

Ближе к концу своего земного пути писатель решил заняться более глобальными проектами, чем написание эссе и «апологий». О них мы можем судить по незаконченным записям, найденным после его смерти и частично уничтоженным его родственниками. Вместе с тем, несмотря на гибель, как полагают многие исследователи его творчества, значительной части наследства писателя, даже по обрывочным и разрозненным остаткам его творений мы можем судить об обширности задуманного.

Так, среди записей, хранящихся в библиотеке родного города писателя, Арнхема, можно обнаружить начальные страницы его труда «Генеалогия рода человеческого», в котором, как усматривается из этих записей, писатель взялся за описание генеалогического древа своей семьи, а также генеалогического древа соседки по кровати.

Однако поняв, по всей видимости, всю бесперспективность сего занятия, он забросил составление такого обширного труда. В ряды своих сторонников, которые могли бы помочь ему в составлении генеалогии человечества, ему не удалось завербовать своих учеников и последователей – они, как известно, в последние годы жизни отвернулись от всё более замыкавшегося в себе писателя.

Исследователь творчества К. ван ден Воорта, господин С. Дроом, о котором я уже упоминал ранее, выдвигает такую версию отказа писателя от составления генеалогии рода человеческого. Он указывает в своей книге: «К. ван ден Воорт – писатель или графоман?» следующее:

«В конце концов вынужден был он [К. ванн ден Воорт] забросить это занятие, ибо с необходимостью приводили его последние выводы к тому, что род людской является плодом связи противоестественной, поскольку в Священной книге ничего не упоминалось о дщерях Адама и Евы.

При том простом допущении, что дочери не упоминались в связи с мизогинией Библии, возникало ещё больше вопросов. Например, если дщери Евы не упоминались в связи с пресловутой мизогинией, зачем тогда было упоминать о Еве? Или, даже если и были не упоминавшиеся в Библии дочери от связи Адама с Евой, то не исходит ли отсюда непреложный вывод о том, что род людской является результатом допотопной кровосмесительной связи?

К ужасу своему, выводы его подтверждала изначальное его убеждение о человеке как весьма болезненном (особенно на голову) существе (Как известно, плоды кровосмешения зачастую, за счёт повышения вероятности встречи одних и тех же патологических генов, отличаются слабым здоровьем – вспомним Габсбургов или Тутанхамона, гемофилию среди монарших отпрысков Европы XIX-XX вв.).

Всё эти проклятые вопросы так измотали писателя, что он забросил работу над своим глобальным опусом».

Далее, в списке произведений К. ван ден Воорта мы можем видеть сохранившееся практически целиком творение «Генеалогия песчинки, обнаруженной автором на берегу марроканского побережья Атлантического океана в районе Каф Ляхмам».

Разумеется, приключения песчинки и её происхождение, берущее своё начало в глубине неисчислимых веков, является целиком и полностью плодом фантазии Воорта, поскольку сведения о такой истории вряд ли осознанно можно найти в какой бы то ни было библиотеке мира.

Взяв за основу романа гипотезу о том, что песчинка, оказавшаяся на берегу океана, была перенесена из внутренних пределов Сахары, Воорт описывает как она, став такой, каковой она является в настоящее время, ещё в пятидесятом веке до Рождества Христова, переносилась на лёгких крыльях ветров по пространствам громадной пустоши и видела на своём веку, словно в трубке калейдоскопа, перемещения доисторических племён Северной Африки, зарождение, расцвет и угасание Египта фараонов, Карфаген, римские легионы, а затем и приход Ислама, англичан, французов, Сервантеса и Камю, выдуманную Доде высадку Тартарена, танковые колонны Вермахта, «арабскую весну и зиму» и многое, многое другое.

***

Автор путеводителя по произведениям Воорта чуть не забыл о серии его «апологий», которые следует воспринимать не как оправдание, но как восхваление, временами даже чрезмерное, любимых писателей Воорта – Кафки и Павича.

Ничего апологического в «Апологии Кафки», честно говоря, обнаружить не удалось. Это скорее попытка совместить сюжеты «Превращения», «Процесса» и «Исправительной колонии» на некоем, известном только Воорту, уровне.

Так, главный герой «Апологии…», Франц, сначала превращается в жукообразное существо, затем его судят за это, а может, и не за это, однако после этого не приканчивают «как собаку», а обрабатывают на адской машине из «Исправительной колонии».