Посланник МИД. Книга вторая

Посланник МИД. Книга вторая
Георгий Комиссаров

Грозные 30-е годы ХХ века. Сражения шли не только на полях, в море и в небе. Менее кровопролитные, но не менее решающие шли и в тиши кабинетов, на светских раутах и просто в непринуждённых беседах различных государственных деятелей с работниками дипломатических миссий всех стран и рангов. Именно там создавались и рушились союзы, коалиции, тайные сговоры и пакты. Именно так мир развивался по той исторической линии, которую потом все изучают и утверждают, что это закономерности. А на самом деле кто-то «просто» пролил стакан воды на важные документы или бокал с шампанским на платье жены всемогущего премьера… Вот про эти «случайности» мировой политической истории эта книга. И про её скромных героев, благодаря которым мы всё ещё живы.Это продолжение первой части.

Георгий Комиссаров

Посланник МИД. Книга вторая

Вступление

4 часа 30 минут, 22 июня 1941 года, Берлин, посольство СССР

В полпредство СССР в Берлине как раз вернулся от Риббентропа взволнованный Деканозов и кратко сказал: «Война».

Затем он потребовал собрать всех посольских и торгпредских в главном зале посольства для общего заявления и инструктажа.

Я подошёл к первому секретарю нашего полпредства – товарищу Бережкову и попросил того рассказать, как всё было…

У меня с ним были очень хорошие отношения и он охотно поведал мне всё … с самого начала…

Оказалось, что ещё утром 21 июня из Москвы сюда в полпредство пришла срочная телеграмма.

Видимо не особо полагаясь на личное послание Сталина Гитлеру, которое я доставил перед этим, Молотов поручил и нашему посольству сделать германскому правительству еще одно заявление, в котором предлагалось обсудить состояние советско-германских отношений.

В нём Советское правительство давало понять германскому правительству, что ему известно о концентрации немецких войск на советской границе и что военная авантюра может иметь опасные последствия.

Но содержание этой депеши говорило и о другом: в Москве еще надеялись на возможность предотвратить конфликт и были готовы вести переговоры по поводу создавшейся ситуации.

Посольство должно было немедленно передать германскому правительству упомянутое выше важное заявление.

Деканозов поручили именно Бережкову связаться с Вильгельмштрассе, где… как известно… в помпезном дворце времен Бисмарка помещалось министерство иностранных дел, и условиться о встрече представителей посольства с Риббентропом – министром иностранных дел Германии. Дежурный по секретариату министра ответил, что Риббентропа нет в городе. Звонок к первому заместителю министра, статс-секретарю барону фон Вейцзеккеру, также не дал результатов.

Я это и сам знал, так как не смог накануне пол дня с ним лично встретиться… Бережков рассказывал, что проходил час за часом, а никого из ответственных лиц ему найти не удавалось.

Лишь к полудню объявился директор политического отдела министерства Верман. Но он только подтвердил, что ни Риббентропа, ни Вейцзеккера в министерстве нет.

– Кажется, в ставке фюрера происходит какое-то важное совещание. По-видимому, все сейчас там, – пояснил Бережкову Верман. – Если у вас дело срочное, передайте мне, а я постараюсь связаться с руководством…, – предложил тот.

Бережков ответил ему, что это невозможно, так как послу поручено передать заявление лично министру, и попросил Вермана дать знать об этом Риббентропу…

– Дело, по которому мы добивались встречи с министром, товарищ Козырев, никак нельзя было доверить второстепенным чиновникам, – пояснил мне Бережков, видимо забыв, что я и сам всё это хорошо знаю…

Ведь речь шла о заявлении, в котором от германского правительства требовались объяснения в связи с концентрацией германских войск вдоль границ Советского Союза.

Из Москвы… пока была связь… в течении дня 21 июня несколько раз звонили по телефону. Посла торопили с выполнением поручения.

Но сколько Бережков и другие… в том числе и я… ни обращались в министерство иностранных дел Германии, ответ был все тот же: Риббентропа нет, и когда он будет, неизвестно. Он вне пределов досягаемости, и ему, дескать, даже не могли сообщить о нашем обращении.

Когда Бережков в очередной раз уже вечером позвонил в министерство иностранных дел, взявший трубку чиновник вежливо произнес стереотипную фразу: – Мне по-прежнему не удалось связаться с господином рейхсминистром. Но я помню о вашем обращении и принимаю меры…

На замечание Бережкова, что ему придется по-прежнему его беспокоить, поскольку речь идет о неотложном деле, его собеседник любезно ответил, что это нисколько того не утруждает, так как он будет дежурить в министерстве до утра.

Вновь и вновь звонил Бережков на Вильгельмштрассе, но безрезультатно… Внезапно в 3 часа ночи, или в 5 часов утра по московскому времени уже в воскресенье 22 июня, раздался телефонный звонок.

Какой-то незнакомый грубый голос сообщил ему, что рейхсминистр Иоахим фон Риббентроп ждет советских представителей в своем кабинете в министерстве иностранных дел на Вильгельмштрассе.

– Уже от этого лающего чужого голоса, от чрезвычайно официальной фразеологии повеяло чем-то зловещим, – признался мне взволновано Бережков.

Но, отвечая тому, Бережков сделал вид, что речь идет о встрече с министром, которой советское посольство добивалось.

На что голос на другом конце провода сказал Бережкову: – Мне ничего не известно о вашем обращении… мне поручено лишь передать, что рейхсминистр Риббентроп просит, чтобы советские представители прибыли к нему немедленно.

– Личный автомобиль рейхсминистра уже находится у подъезда советского посольства. Министр надеется, что советские представители прибудут незамедлительно…, – добавил грубо немец…

Бережков тут же доложил всё это полпреду Деканозову и они немедленно отправились в германский МИД.

Выйдя из ворот советского посольского особняка, они увидели у тротуара черный лимузин «мерседес».

За рулем сидел шофер в темном френче и в фуражке с большим лакированным козырьком. Рядом с ним восседал офицер из эсэсовской дивизии «Тотенкопф». Тулью его фуражки украшала эмблема – череп с перекрещенными костями.

На тротуаре, ожидая их, стоял в парадной форме чиновник протокольного отдела министерства иностранных дел.

Он с подчеркнутой вежливостью распахнул перед ними дверцу.

Посол и Бережков, который отправился с Деканозовым в качестве переводчика на эту ответственную беседу, сели на заднее сиденье, чиновник устроился на откидном стуле.

Машина помчалась по пустынной улице ещё дремлющего Берлина.

– Справа промелькнули Бранденбургские ворота. За ними восходящее солнце уже покрыло багрянцем свежую зелень Тиргартена. Все предвещало ясный солнечный день…, – передал Бережков мне свои ощущения в тот момент. Выехав на Вильгельмштрассе, они издали увидели толпу у здания министерства иностранных дел.

Хотя уже рассвело, подъезд МИДа с чугунным навесом был ярко освещен прожекторами.

Вокруг суетились фоторепортеры, кинооператоры, журналисты.

Чиновник выскочил из машины первым и широко распахнул дверцу.

Они вышли, ослепленные светом юпитеров и вспышками магниевых ламп.

– В голове у меня тогда, товарищ Козырев, мелькнула тревожная мысль – неужели это война? Иначе нельзя было объяснить такое столпотворение на Вильгельмштрассе, да еще в ночное время?, – описал мой собеседник свои мысли в тот исторический момент.

Фоторепортеры и кинооператоры неотступно сопровождали их. Они то и дело забегали вперед, щелкали затворами, когда наши представители поднимались по устланной толстым ковром лестнице на второй этаж.

Там… как я и сам хорошо знал, в апартаменты министра вел длинный коридор. Вдоль него, по словам Бережкова, в их приезд, вытянувшись, стояли какие-то люди в форме.

При их появлении они гулко щелкали каблуками, поднимая вверх руку в фашистском приветствии.

Потом они повернули направо, в кабинет министра.

– Там… в глубине комнаты стоял письменный стол, – описывал кабинет Риббентропа Бережков. – В противоположном углу находился круглый стол, большую часть которого занимала грузная лампа под высоким абажуром. Вокруг в беспорядке стояло несколько кресел.