Корректировщик. Где мы – там победа!

Последнюю атаку я долго не забуду. К этому моменту стало гораздо светлее. Исключительно потому, что вокруг нас горело все, что могло гореть. Фрицы упорно лезли, и в конце концов им удалось ворваться на позиции. Началась рукопашная. В жизни это совсем не так, как в учебном фильме, на занятиях или даже на учениях. Тут все проще и страшнее. Главный прием – нанести удар раньше противника. В ход идет все: ножи, лопатки, приклады, каски, вообще любой предмет, попавшийся под руку.

Пулеметы смолкли, Мы с Иволгой продолжали бить из орудия попеременно, то по наползающим танкам, то по следующей волне пехоты. Как в этом грохоте Палыч услышал, что кто-то лезет на броню, я не знаю, но ведь услышал. А потом сержант, от которого я не слышал ни одного мата за все время нашего знакомства, так загнул в бога, душу и тринадцать апостолов, что я даже от боя отвлекся. А Палыч вытащил пистолет, сунул ствол в отверстие шаровой установки, оставшееся после извлечения кормового пулемета, и начал стрелять.

После четвертого выстрела довольно потряс пистолетом и выдал короткий монолог. В нем он объединил Гитлера, немцев и дьявола, соединив их в такой камасутре, что индусам даже не снилось. А потом сказал:

– Лез тут один. Еще ящик какой-то затащить пытался.

Я похолодел и начал отсоединять шлемофон. Пора перебираться на водительское место и отходить назад. Надеюсь, мы никого из своих не задавим, но дальше так нельзя. Этот фриц, видимо, сапер, а ящик – стандартный заряд взрывчатки. Хорошо, что в суматохе в нас просто противотанковую гранату не бросили, наверное, под рукой не оказалось. А ведь могли бы.

Мы отбились и на этот раз. Даже думать не берусь, сколько людей осталось в строю у Ольшанского, но и немцы выдохлись. Атак больше не было. Мои орлы дрыхли прямо на своих сиденьях, а мы с Палычем оставались в наблюдении. Попутно я ему объяснял, что и как на командирском месте. Хотя кое-что он уже и сам сообразил. Потом дремали по очереди. Сиденья в танке для этого мало предназначены, но все равно нам лучше, чем морпехам. Они там наверняка позиции восстанавливают, так что им не до сна.

В пять утра мы с парнями выбрались наружу. Пока тихо, надо по-быстрому справить естественные надобности. Потом ведь не до того будет. Еще хотелось подышать свежим воздухом, но не тут-то было. Эту кашу из тяжелых запахов воздухом вообще назвать сложно. Несло гарью, кислятиной сгоревшего пороха, пылью, бензином. А еще к этому примешивался чуть сладковатый запах горелого мяса. И это явно не от походных кухонь. Надеюсь, это все же из сгоревших танков несет, а не с наших позиций.

Потом ребята вернулись в машину, подкрепиться. Оказывается, сухпай нам еще вчера вместе со снарядами принесли. Спасибо капитану, вспомнил, хотя, может, это вовсе и не он, а Артеменко. Короче говоря, три десятка бойцов, некоторые из которых тащили на себе какое-то тяжелое вооружение, увидел только я. Значит, к Ольшанскому подошло подкрепление. То, что они тащат, может быть станковыми пулеметами, а может и «АГ» – автоматическими гранатометами Таубина. Сила, однако.

О, только о нем подумал. Ко мне шел ротный в сопровождении Гурамишвили. Это, видимо, его ординарец, а может, связной.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.

– Здравствуйте, сержант.

Черт, не помню, в сороковом уже ввели все эти: здравия желаю, так точно, никак нет? Или они появились позже? На таких мелочах и прокалываются сильно умные пришельцы вроде меня.

– Спасибо за помощь. Здорово вы немцев жгли, я видел.

– Служим трудовому народу. Среди ваших большие потери, товарищ старший лейтенант?

– Большие, сержант. Но ты сам видел, пополнение прислали, так что жить будем.

Ну, слава богу, сбился на «ты» все-таки. А то в боевой обстановке это выканье раздражает. В мирное время оно понятно, уважение, субординация и все прочее. Но в боевой обстановке, где иногда каждая секунда на вес золота, командир вполне может без этого обойтись. А в разгар боя и я могу обратиться просто «лейтенант» или «командир» без всяких там старших и товарищей.

– Скоро рассветет, немцы опять начнут. Снаряды у вас еще есть?

– Бронебойных – десять штук. Осколочно-фугасных пока достаточно.

– Я свяжусь, попрошу подбросить.

– Спасибо, товарищ старший лейтенант.

Я посмотрел в светлеющее небо. Ясно, чтоб его, а нам бы сейчас облачность не помешала. Ольшанский посмотрел туда же.

– Думаете, прилетят?

– Думаю да, товарищ старший лейтенант. Погода ясная, сил тут у немцев много, не может быть, чтобы их авиация бездействовала. Если исходить из истории.

Черт, да что это со мной. Опять ляпнул не подумав. О какой истории может идти речь? Это для меня история, а они тут живут, для них это сегодня, и никак иначе. И снова легкий прищур глубоко посаженных глаз. Но вопросов пока не задает.

– Я тоже думаю, что прилетят. Так что найдите место и постарайтесь замаскироваться.

Ольшанский ушел, а я вызвал экипаж наружу, и мы стали искать место, где можно замаскироваться. В конце концов нашли. Невдалеке росли два дерева. Когда-то их явно подстригали, так что они образовывали что-то вроде арки. Теперь по ним прошелся огонь, но стволы и ветки особо не пострадали. Вот под этими деревьями мы и встали. Пока прикидывали, чем притрусить получившуюся композицию, несколько краснофлотцев притащили масксеть.

Определять, где морпехи, а где приданные части, я уже научился. Тут просто: у моряков тельник в вырезе гимнастерок, а у остальных нет. Да, а сеть жалко. Накинули мы ее на сгоревшие ветки, издалека смотрится нормально, из фона не выбивается. Но вот снять ее будет практически невозможно. Во всяком случае, в целом виде. Пока возились, к нам снова пришли. На этот раз принесли снаряды. Как и в прошлый раз – пять ящиков бронебойных. Кроме снарядов, передали бинокль для меня. Это капитан Горлов про нас не забыл.

В 9.00 показались немецкие самолеты. Их заметил находящийся в наблюдении Соловьев. С юго-запада приближались три группы по девять машин. Соловей вернулся на свое место, а я сидел на башне в открытом люке и наблюдал в бинокль. Определить тип по силуэтам я не могу, но то, что это бомбардировщики, не сомневаюсь. А потом произошло то, чего я никак не ожидал. До наших позиций оставалось около километра, когда на немцев сверху свалились истребители. Наши истребители, я четко видел в бинокль звезды на крыльях.

Похоже, немцы тоже этого не ожидали. Во всяком случае, ничего, похожего на истребительное прикрытие, я не увидел. Бомбардировщики стали загораться один за другим. Прямо сказка, век бы смотрел. Уже через пять минут количество фрицев в воздухе сократилось на треть. Остальные стали отворачивать, ссыпая бомбы куда придется. Надеюсь, хоть немного свалится их же частям на головы. А краснозвездные машины продолжали избиение. После каждого их захода бомберов становилось все меньше. В небе белели несколько десятков парашютов. А потом загрохотало, и на нас посыпались снаряды. Немцы начали артподготовку.

Едва обстрел начал стихать, мы выползли из укрытия и направились к месту первой огневой позиции. И вовремя, танки с крестами были уже близко. Едва остановившись, я перебрался на свое место в башне. Фрицев снова было десять, опять в строю были три легкие машины, но зато появилась одна «четверка». С нее мы и начали. Подпускать их близко не хотелось, а издали, как оказалось, пробить лобовую броню не так просто. На один-единственный «T-IV», мы потратили три снаряда. При наших ограниченных возможностях – чрезвычайно много. Нельзя же ждать, что нам раз за разом будут подкидывать такие подарки, как сегодня. У Горлова своих забот хватает, вон как на его позициях гремит.

Батарею, которая поддерживала нас слева, действительно обрабатывали на полном серьезе. Там все еще вставали столбы разрывов, немцы продолжали артобстрел. Но вопреки всему артиллеристы работали. Пока мы долбили «четверку», они подожгли одного и подбили второго. Потерявший гусеницу «T-III» намеревался продолжить бой в качестве неподвижной огневой точки, но его очень уж удобно развернуло к нам бортом. Иволга не промахнулся.

Немцы застряли в пятистах метрах от наших позиций, а потом повернули назад.

– Прекратить огонь!

Я сдвинул шлемофон на затылок и вытер мокрый лоб. Палыч снял мешок гильзоуловителя и открыл люк, чтобы его опустошить. В ответ снаружи громко чертыхнулись.

– Командир танка, ко мне!

Интересно, кто это там такой грозный? Я выглянул из люка. Снаружи стоял капитан в сопровождении автоматчика. Тельника в вырезе нет, значит, пехота. И откуда он тут взялся? А этот посмотрел на меня и снова повторил:

– Командир танка, ко мне!

Пришлось выбираться наружу.

– Командир экипажа сержант Яковлев.

– Товарищ сержант, почему не преследовали отступающего противника?

Он что, с ума сошел? Какое преследование? Одним танком преследовать шесть машин с пехотным сопровождением?

– Не понял, товарищ капитан.

– Капитан Баранчук, инструктор политотдела.

Интересно, интересно. Какого именно политотдела? Если 8-й бригады, то он должен быть из флотских. А раз нет, то из артиллеристов или минометчиков. Ну, да, на погонах пушки, значит, именно из них. А чего тогда раскомандовался?

– Повторяю вопрос: почему не преследовали отступающего противника?

– Одним танком?

– За вами поднялась бы пехота.

– Товарищ капитан, до противника – пятьсот метров. В сложившейся обстановке преследование ставит под угрозу танк и его экипаж.

– Товарищ сержант, вы учили боевой устав? Там есть пункт, позволяющий не идти вперед, поскольку это представляет угрозу?

– Никак нет, товарищ капитан, такого пункта нет.