По законам звездной стаи
Георгий Александрович Ланской
Москва неласкова к незваным гостям. Егору – начинающему журналисту, приехавшему из провинции, чтобы покорить столицу, – предстоит почувствовать это на себе. Однако судьба сводит его с разными людьми, среди которых Дима Белов – никому не известный певец, будущая звезда Евровидения; продюсер и создатель звезд Люксенштейн; знаменитая ведущая и светская львица Аксинья Гайчук и многие другие деятели шоу-бизнеса. Чтобы жить среди них, Егору придется понять и принять законы, царящие в этом мире, а это будет вовсе не легко.
Георгий Ланской
По законам звездной стаи
Небо было серым.
Егор задрал голову и посмотрел вверх, надеясь найти в комковатых тучах брешь, но они спрессовались монолитом, угрожая пролиться дождем.
Егор поморщился.
К зданию столичной газеты нужно было ехать через весь город. Редактор накануне предупредил, что реальный шанс застать его есть только утром. Пришлось подниматься ни свет ни заря, трястись в маршрутном такси, пристроившись на неудобном месте за спиной водителя, бесконечно передавая деньги за проезд.
Москва гостям не рада. Манящие витрины, красивые авто, дорогие безделушки, вывески баров и ресторанов – это не для приезжих. Точнее, не для тех, кто подается в столицу за длинным рублем. Москвичи традиционно презирают «гастролеров», тщательно пряча собственную сиволапую биографию выходцев из захудалых провинциальных городков. Теперь они – москвичи, старательно тянущие звук «а» в словах…
Столица смотрела на людей сверху вниз, давила авторитетом высоток и шпилей: от Останкино до МГУ. Даже на лицах монументов, старых и новых, сквозило одно и то же выражение – высокомерного снисхождения к мелким букашкам, торопливо подбиравшим крохи царской жизни одного из самых дорогих городов планеты.
Надменность и спесь города, закованного в асфальтовые латы, сползала с лиц его жителей только в вагонах метро. Там, внутри мраморного склепа станций, великолепия социалистического пафоса, люди теряли облик подлинных москвичей в десятом поколении. Движения становились торопливыми, глаза воровато рыскали по углам. Но настороженность спадала, стоило только ввалиться в вагон и занять пустующее место. Если, конечно, повезет…
Миг – и бушующий в крови адреналин застывал, превращая кровь в вялотекущее желе. Миг – и колючие глаза подергивались мутноватой пенкой усталости…
Москва по утрам – проклятие. Два часа на дорогу туда, столько же обратно. Воздух влажный и липкий, словно сахарная вата. Каждая поездка – лотерея: получится ли занять «блатное» место в маршрутке рядом с водителем, не окажется ли сосед по метро вонючим бомжом, от амбре которого нет спасения, сколько ни утыкайся носом в надушенный «Диором» шарфик. В руках – томик детектива в мягкой обложке или «Известия». Для несерьезной публики – сплетни желтых газет с манящими заголовками: кто-то бросил эстрадную диву, и она ушла в запой, на другой странице – модный стилист, упорно считающий себя звездой, обматерил стюардессу. По мнению стилиста, «это было круто», челяди требовалось «указать место». В ушах настойчиво крутится мелодия из болтающегося на груди плеера, что-то там про запах бензина и дорогих духов. Певец надрывается, но даже его децибелы заглушает мягкий женский голос: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «ВДНХ».
Но выходить еще рано, можно подремать полчаса.
Утренние пассажиры похожи, как близнецы. Свежевымытые лица расплываются квашней, глаза мертвы, как у рептилий: когда встаешь в пять, мечтаешь только о сне, неважно на чьем плече. Утренние пассажиры молчат, у них еще нет сил на разговоры. Метро – обманка, крадущая твою жизнь. Два часа туда, два часа обратно, садишься в поезд на Кольцевой молодым, неоперившимся юнцом – выходишь седым, пыльным и никому не нужным старикашкой. Московское метро – монстр, скалящийся в улыбке.
В Новосибирске метро было другим: всего-то из двух веток, и не выглядело мавзолеем, где находят вечный покой усопшие вожди. Однако от этого новосибирский метрополитен не казался более живым. Суета, царившая в московской подземке, Егору даже понравилась. Расстояния совсем не пугали. Родной сибирский город был таким же вытянутым, с гигантскими провалами между остановками маршруток и автобусов. Новосибирск был джунглями – таежными. Островки сосен делали его уютнее, чище, и если бы не летняя мошка, заставлявшая всех от мала до велика мазаться репеллентами, он был бы великолепен. Москва же – джунгли каменные, как ни избито звучит эта фраза. Город, не верящий слезам и никогда не спящий…
Если, конечно, верить кинорежиссерам и диджеям.
Сидя в кабинете главного редактора, Егор почти не нервничал. Переживать по поводу работы не хотелось. Получится – хорошо, не получится – дело житейское. Есть еще пара вариантов, и, наконец, надежный тыл в лице папеньки. Правда, к нему так не хотелось обращаться…
Свое решение променять родину на столицу Егор принял еще в институте. Ежедневно возвращаясь домой из Академгородка, через сосновый лес, он мечтал, что после того, как получит диплом, уедет поближе к «цивилизации». В столице все сразу становились «звездами»: и никому не известный политик, и юная певичка, и даже одна очень яркая кавээнщица, удачно вышедшая замуж за такого же веселого и находчивого. Этот семейный тандем смешил людей с экранов вот уже несколько лет. Егор объявил матери о своем решении уехать в Москву.
– Отдохнуть? – не поняла мать.
Егор вздохнул.
– Работать, мама. Я хочу переехать туда совсем.
Мать, терзавшая спицами вязание, посмотрела на сына холодным взглядом. Зная Егора как облупленного, она даже не подумала возражать, ее поза говорила: «Ты все равно сделаешь так, как хочешь. Но я заставлю тебя пожалеть. Рано или поздно».
– Москва – большой город, – наконец, произнесла она. – Развращающий. Разве здесь тебе плохо? Ты можешь пойти работать на телевидение или в местную газету. На курсе ты был одним из лучших…
Казенность фраз отдавала холодом. Мать была слишком правильной, как будто провела в казарме всю жизнь, затянутая в сбрую портупеи. По сути, так и было. Больше двадцати лет мать отработала в школе учителем русского языка и литературы, прививая единственному сыну любовь к Цветаевой и Пастернаку. Получалось так себе. Чрезмерно живой Егор предпочитал приключенческие романы, а отнюдь не поэзию Серебряного века. Даже самой себе мать не решалась признаться, что в этом он пошел не в отца, а скорее унаследовал ее гены. Ведь в двадцать лет она с готовностью бросилась в авантюру, именуемую браком…
Супружество юной студентки пединститута и рабочего металлургического завода закончилось столь же стремительно, как и началось. Он, по слухам, закрутил роман с другой, а она, поплакав, гордо подала на развод, в глубине души считая себя не то Катериной из «Грозы» Островского, не то Анной Карениной – словом, персонажем трагическим, с надломленной судьбой. Годовалый Егор остался с матерью, присутствие в его жизни отца, неожиданно сменившего спецовку на пиджак и галстук бизнесмена, ограничивалось алиментами. Вскоре отец женился на другой и переехал в Москву. Контакта с бывшей женой не поддерживал, сына в гости пригласил лишь однажды, и как-то неубедительно, с днем рождения не поздравил ни разу – даже открыточки не прислал, хотя там, в Москве, купался в роскоши…
Егор отца не осуждал. Почему он должен винить почти чужого человека за нежелание оставаться в семье? В глубине души он и сам прекрасно понимал, что жить с такой женщиной, как его мать, невозможно. Наверное, она изменилась после развода, но почему-то Егору казалось, что брак родителей изначально был обречен. Мать всегда казалась Егору скучной, серой, навеки застрявшей в развоплотившемся совке. Рассказы о том, какой она была в молодые годы, казались Егору нереальными. Но сейчас, говоря о своем желании перебраться в Москву, он отчетливо понимал, почему фразы матери звучат так холодно и отчужденно.
– Надо поставить отца в известность, – негромко произнесла она. – Все-таки родная кровь. Тебе будет трудно первое время…
«Дрянной мальчишка, я заставлю тебя пожалеть. Ты бросаешь меня, как бросил твой папаша. Но ты никуда не денешься. Рано или поздно приползешь обратно, когда Москва перемелет тебя и выплюнет».
Вот только Егор не намерен был возвращаться.
Поэтому он смело улыбнулся грузному мужчине, читавшему его резюме.
С того момента, как Искандер дал объявление о приеме на работу штатного журналиста, прошла всего пара дней, а желающих набежало столько, что впору было открывать приложение. Скажем, «Желтуху-2»… Или – «Возвращение «Желтухи». Звучит, конечно, дико, словно название фильма-катастрофы о воцарившейся на планете эпидемии, после которой все будут похожи на китайцев, щуриться, бить поклоны и таскать над головой разноцветные зонтики… Шут их знает, этих китайцев. Может быть, они и правда в давние времена перенесли экзотическое заболевание, вознесшее нацию монголоидов на иной уровень.
Соответствовать заявленным редакцией «Желтухи» требованиям почему-то смогли немногие. Казалось бы, чего проще: пиши материалы о звездах эстрады, с удовольствием предоставляющих информационные поводы нелепыми выходками. Нет повода – придумай, спровоцируй! Разведи «звезду» на скандал, выстави в глупом свете, покажи, что артист по своей сути – продажная шлюха, готовая ради рекламы на все!
Все пиар. Кроме некролога. Хотя…
Маститые журналисты в «Желтуху» не шли. Формат не тот, размаха нет, с заданием школьник справится, если сумеет пробраться мимо зазевавшихся секьюрити на светскую вечеринку. Умеешь складывать слова? Добро пожаловать! При условии, конечно, если ты эти слова подкрепил фотографией знаменитости, где та зевает, упала рожей в салат, кутается в одеяло, застигнутая в постели другой «звезды». И будет тебе почет, слава и скромный гонорар. Может быть, даже карьеру сделаешь, будешь вести собственную колонку. Но сперва докажи, что можешь работать.
Отсеивать шелуху Искандер научился давно. Всем претендентам дал одно и то же задание. Сын известного актера Олега Михайлова – Ефрем – в очередной раз разводился. Делал это он с завидной регулярностью. В анамнезе числились не то пять, не то шесть жен. Последняя супруга уходила с громким скандалом. Ефрем напился в хлам, гонялся за супругой с топором и даже бросил в нее не то чайник, не то пепельницу – тут свидетельские показания расходились. В итоге оба Михайловых оказались в больнице. Супруга – с гематомой, Ефрем – с «белочкой».
После семейного скандала супруга появилась в суде с обширным фингалом, потребовала раздела имущества и охотно поведала журналистам о тяготах семейной жизни. Ефрем прессу не жаловал, с завидным постоянством спуская журналистов с лестницы, разбивал фотоаппараты, отнимал диктофоны. Развод он не комментировал, чем только раззадоривал акул пера и гиен ротационных машин, ведь, по их мнению, у Михайлова было что отсудить. Ефрем, несмотря на беспробудное пьянство, снимался везде, где только мог, не брезгуя даже эпизодами, а съемочный день маститого представителя династии Михайловых оценивался в десятки тысяч долларов. На это, по слухам, супруга и позарилась, когда выходила за него замуж.
Суд был закрытым, поэтому выведать, удалось ли Ефрему отстоять свои деньги или все же пришлось откупаться от супруги, борзописцы не смогли. Экс-жена Михайлова исчезла из Москвы, а сам он интервью не давал. Молчало и ближайшее окружение актера. После развода Михайлов традиционно запил, сделав паузу в напряженном съемочном графике, на тусовках не появлялся и даже кинофестиваль, куда слетелись сливки киношного общества, проигнорировал.
Искандеру об этом было прекрасно известно. Поэтому он и отправлял на охоту за Михайловым претендентов на вакантное место. Судя по отсутствию звонков, Ефрем был недосягаем.
Егор на редактора особого впечатления не произвел. Да, хорош собой, одет сдержанно и неброско. Свежий цвет лица, чистые волосы и ногти. Ни тебе дикой шевелюры, ни педерастической сережки в ухе, ни тату с хвостатыми драконами. Хоть сейчас бери и отправляй на телеканал «Культура» вещать о влиянии Шнитке на мозг молодого питекантропа. Разве такой сможет добыть скандальные подробности? Здесь нужна пиранья, барракуда…
Где, скажите на милость, редактору желтой газеты взять талантливого и хваткого, когда вокруг томные и нерешительные? Вот и этот… Явился аж из самого Новосибирска, едва только регистрацию получил, опыта нет, а туда же!
– Значит так… Егор, – сказал Искандер, заглянув в резюме. – Мне рассиживаться некогда. Сейчас пойдешь в триста пятнадцатый кабинет, найдешь там Настю Цирулюк, объяснишь, что пришел от главного, и попросишь дать контакты Михайлова. Поедешь к нему, возьмешь интервью.
– На конкретную тему? – уточнил Егор.
– На конкретную. Как он чувствует себя после развода? Что отсудила жена? Как он дальше намерен жить? Фотоаппарат есть? Отлично… Сдать материал нужно послезавтра. Лично можешь не приходить, вот моя визитка, кинешь статью на электронный ящик. Если справишься, возьму в штат. Вопросы есть?
Егор улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Вот и отлично. Дуй к Настасье, она тебя научит уму-разуму.
Егор поднялся. Искандер подумал: сейчас протянет руку для пожатия! Но Егор лишь кивнул и пошел к дверям.
Редактор фыркнул: дилетант… Даже не сделал попытки установить личный контакт!
Светский хроникер Анастасия Цирулюк оказалась молодой пышногрудой девицей лет двадцати, в стильных квадратных очках, с пергидрольными волосами, стянутыми в замысловатый узел. Одной рукой она удерживала телефонную трубку, во второй – огрызок груши. Настя жевала и одновременно чирикала по телефону, снисходительно объясняя невидимому собеседнику, как ему выгодно предоставить информацию именно ей.
– Я понимаю, что у вас есть договоренность с «ТВ-лайном», но у него тираж на двадцать тысяч меньше. Подумайте, насколько будет выгоднее для Антуана дать эксклюзивное интервью нам… Нет… нет… Ну, что вы, какие деньги, о чем вы говорите?… Что у вас? – спросила Настя быстрым шепотом у Егора.