Расслабься, крошка!

– Тебе идет, – сказала вдруг Карина.

Егор опомнился.

Режиссер давно сказал свое веское «стоп», а они все лежали в траве.

Егор сел, попытался посмотреть себе на спину, не прицепилась ли к рубашке трава. Карина тоже поднялась, помогла ему отряхнуть рубашку и посмотрела со значением. Голубые глаза искрились, а губы растянулись в улыбке, отчего резцы торчали еще сильнее.

– Что мне идет? – спросил Егор.

Она улыбнулась еще шире и даже прищурилась – так ей было весело. Сходство с мышью стало абсолютным.

– Влюбляться. Ты от этого… Ну… на человека становишься похож. Я даже ей позавидовала.

– Кому?

– Той, о ком ты думал.

Егор не ответил.

Рядом суетились члены съемочной группы, и обсуждать рядом с ними свою личную жизнь он совершенно не хотел.

Он поднялся и подал руку Карине. Они были почти одного роста, и, когда она встала, их глаза оказалась почти на одном уровне.

– А вот сейчас ты снова такой же, как раньше, – заметила она.

Он улыбнулся.

– Нет, даже когда улыбаешься, ты – другой. Закрылся. Как устрица. Хлоп – и в домике.

– Пойдем обедать, – предложил Егор.

– Спрыгиваешь с темы? Ну, дело твое. Просто я хотела тебе сказать, что иногда это надо выпускать, иначе свихнешься. Тебе, наверное, очень сложно жить.

– В каком смысле?

– Да в прямом. Ты же все должен контролировать. Это, в принципе, неплохое качество, если далеко не заходить. А ты, как мне кажется, с этим перебираешь. Вот сейчас – ты играл или нет? Какой ты настоящий? Тот, кто любит, или вот этот – забальзамированный?

– Я обожаю все контролировать, – рассмеялся Егор. – Это у нас семейное. Вот сейчас я должен проконтролировать наш обед. Потому что вечером я улечу в Москву, и не факт, что там мне удастся поужинать.

– Я серьезно, Егор.

Он поморщился и посмотрел на Карину с неприязнью:

– Карин, давай вот без этих психологических разборов, а? Честное слово, не тянет на исповеди.

– Да я как бы и не хотела…

Он не ответил, махнул рукой, выудил из кармана мобильный и полез на холм. Карина снизу смотрела, как он поднимается по склону, терзая пальцем сенсорную панель.

Барчук хренов!

Когда ей сказали, что партнером по съемкам будет Черский, Карина не слишком обрадовалась. Играть в паре с медийным лицом, за душой которого нет актерского образования, не хотелось. Она представляла заранее эти изматывающие съемочные дни, когда не слишком опытный партнер то и дело запарывает кадр. Однако, к ее удивлению, Егор держался очень даже неплохо, отлично знал свои выигрышные ракурсы, а операторы, снимавшие их накануне, признали – камера Черского любит.

После этого Карина решила приглядеться к нему повнимательнее.

То, что Егор из богатеньких, знала вся группа. Сын олигарха, успешный телеведущий, опять же – холостой, но, судя по слухам, с некоей дамой сердца из тусовки нефтяных или алмазных богатеев.

Дама – не стенка, подвинется, рассудила Карина и принялась Егора обольщать, что было заранее обречено на провал.

Во-первых, времени катастрофически не хватало: два съемочных дня, одна репетиция. Можно было, конечно, отыграться на павильонных съемках в Москве. Но тут пришлось учитывать пресловутое «во-вторых»…

А во-вторых, подступиться к Егору оказалось непросто.

Внешне открытый и улыбчивый, Черский оказался совершенно иным. О его железобетонную холодность разбивались все попытки флирта. От общения он уклонялся, вечером сразу ушел к себе в номер, где ожесточенно переговаривался по телефону, а потом лег спать. Карина было отчаялась, но сегодня, в этой душистой траве, она увидела другого Егора. Сообразив, что этому каменному стату?ю все-таки не чуждо ничто человеческое, она воспрянула духом.

А Егор шел к пансионату, в котором остановилась вся группа, не подозревая о бурных чувствах, клокочущих в душе Карины. За время съемок на автоответчике скопилось полтора десятка сообщений, и все следовало прослушать, прочитать СМС, и ответить, по мере возможности. Егор шел к пансионату, жутчайшему монстру эпохи социализма, с его гипсовой лепниной, рассеянно поглядывал по сторонам и изучал сообщения.

Особо длинное послание пришло с работы, где, судя по паническому стилю ассистентки, случилось нечто ужасное. Замерев у колонны, Егор нахмурился, стараясь разобрать в неудобоваримой каше слов, как попало разделенных пробелами и без знаков препинания, что же все-таки произошло.

– …Вот так и живем, – послышался рядом скорбный женский голос. – Был человек – и нет человека. И не знаешь, как судьба повернется, какую участь Господь тебе приготовил.

– Что ты, Галя, говоришь? – недовольно ответил мужчина хриплым басом, который словно застревал в глотке. – Тут не судьба, тут подлость людская.

– Так а я о чем?! – подхватила невидимая Галя, скрытая кустом сирени. – А ведь какой парень был. Красавец! А в кино как играл!

– Не видал я его в кино, – проворчал мужчина. – Но парень видный был, да. И ведь отпустят убийцу, помяни мое слово.

Егор застыл.

Медленно развернувшись, он решительно шагнул к секретничавшей парочке. Обоих он уже видел. Женщиной оказалась колоритная официантка с кособокой халой, ее собеседником – местный дворник: беззубый, с пропитой физиономией. Егор скосил глаза, разглядывая беспалую руку с солнышком на запястье, ногтями с траурной полосой грязи, и еле заметно дернул бровью.

– Здравствуйте, – строго сказал он.

Парочка робко поздоровалась и с независимым видом прыснула в разные стороны, однако Егор решительно удержал дворника за рукав, а Гале перегородил дорогу:

– Простите, вы о ком говорили?

Дворник предупредительно кашлянул, Галя разглядывала небо с деланым равнодушием, казалось – вот-вот начнет насвистывать какую-нибудь незамысловатую мелодию.

– Так о ком вы говорили? – требовательно спросил Егор.

Дворник выдернул рукав и сердито прорычал:

– А чего это вы нас допрашиваете?

В его хрипах гласные превалировали и тянулись как-то странно, почти музыкально, словно он пытался спеть, да медведь наступил не только на ухо, а прямо на голову. Галя, воспользовавшись моментом, рванула к дверям.

Егор вновь перегородил ей путь.