Расслабься, крошка!

Монстров на экране хватало. Жизнь Антона разбирали по косточкам, а приглашенные знаменитости с удовольствием смаковали чужую трагедию. Все здесь было неправильным, гротескным, вывернутым наизнанку, как в Зазеркалье, куда случайно попала простая английская девочка. Смотришь на лицо и думаешь – человек. А потом вдруг из-под макияжа выглянет Бармаглот – ужасный и опасный.

– Стервятники, – прошипел Егор.

Несмотря на принадлежность к этому алчному миру, ему было противно.

Знаменитостей в студии хватало. Часть из них наверняка пришла добровольно, вроде певички Мишель, знакомой с Антоном шапочно. Бывшая жена Антона, спасибо ей, на программу не пришла. Зрителям показали запись ее рассказа о жизни с Антоном, причем Галахов не упустил возможности напомнить про существенную разницу в возрасте увядающей актрисы и молодого Черницына.

Часть гостей явились в студию за очень большие деньги.

Редакция ток-шоу «Правда жизни» переживала не лучшие времена.

Увлекательных сюжетов не хватало. Народ, утомившийся от звездных скандалов, разводов, свадеб, мнимых романов и внебрачных детей, искал утешения на других каналах. Рейтинг Галахова падал, отчего «поп-ведущий» свирепел, заставляя редакторов и корреспондентов рыскать по всей стране. Упустить такой сюжет, как загадочная смерть молодого артиста, он не мог.

Егору тоже предлагали участвовать в передаче, поскольку о дружбе, а затем и вражде между ним и Антоном знали многие. Галахов, не приняв отказа, звонил сам, умолял, сулил баснословные деньги за участие. Получив отказ еще раз, он перестал здороваться с Егором в коридорах Останкино. А вот камень преткновения, художницу Аллу Семенову, ушедшую к Антону от Егора, редакторы нашли. Однако в студии Алла, вопреки ожиданиям, не сказала ничего интересного, что вызвало у Галахова приступ бешенства.

– Наши корреспонденты выяснили: Антону Черницыну не желали смерти. Таинственный недоброжелатель мечтал избавиться от другого действующего лица этой трагедии, – бодро сказал Галахов и со значением прищурился, перед тем как пошел сюжет.

На экране появился Залевский, пафосный, и, похоже, снова не совсем трезвый. Он пару минут занудно рассказывал, что на злополучном жеребце должен был скакать он сам, но его уберегла рука судьбы. Хотя он, разумеется, предчувствовал неладное, поскольку ему ночью явился призрак покойной матери, грозил пальцем и скорбно вздыхал, а это не к добру…

– Мы встретились с дрессировщиком коня Фердинанта, на котором должен был скакать Алексей Залевский, но в седло которого волею случая сел Антон Черницын, – прервал откровения Залевского ведущий. – Сегодня Игорь Буранов у нас в студии. Здравствуйте, Игорь!

Ерзавший на краю диванчика мужичок самого затрапезного вида подскочил и, запинаясь, поздоровался. Галахов уселся рядом и сунул ему в нос микрофон с самым задушевным выражением лица:

– Расскажите, как давно вы дрессируете Фердинанта?

Мужичок послушно забубнил.

В его монологе об особенностях воспитания элитного жеребца смерть актера отодвинулась на задний план. Зрители заскучали, и Галахов, спиной почуяв волну апатии, умело направил тренера в нужное русло. Из рассказа Буранова выходило: конь был смирным, послушным. Поначалу никто даже не понял, почему он сбросил Антона, и только потом, когда сняли седло, на спине Фердинанта обнаружили рваную рану, оставленную выпавшей из упряжи железкой. Услышав про железку, Галахов убрал микрофон от лица порывавшегося продолжить мужичка, повернулся к камерам и собрал губы куриной попкой:

– Кто желал смерти Алексею Залевскому? Независимое расследование нашего телеканала выявило пикантные подробности трагедии…

Егор неуклюже сполз с дивана и, как был, в коконе из пледа, прошлепал на кухню. Набулькав полбокала коньяка, он долго смотрел на красноватую жидкость и сопел, не решаясь жахнуть все одним глотком. Плед сполз на пол, и Егор не стал его поддерживать.

Пусть валяется.

На дворе удушливая жара, а в кондиционированном раю квартиры было зябко, как в могиле. Коньяк подмигивал багровым глазом, нашептывая неразборчивые слова.

…Что там прочитала Алиса на пузырьке? «Выпей меня»?

Телевизор в гостиной вещал, открывая телезрителям новые тайны, которые Егор уже давно знал.

Актер Игорь Ларионов, решив отомстить Залевскому, сунул железку под седло. Признание из Ларионова вытянули сразу, пока он бился в истерике. Вечером его увезли в больницу с нервным расстройством, где, пролежав три дня, он вызвал адвоката и решительно отказался от своих слов, объясняя все самовнушением и впечатлительностью.

Доказательств вины Ларионова не было, хотя, даже если бы на железке остались отпечатки пальцев или еще какие-то следы, максимум, что ему можно было бы предъявить – убийство по неосторожности, а то и хулиганство.

Ну в самом деле: решил один актер подшутить над другим, это дело вполне привычное.

То, что из-за этого погиб человек, – чистейшая случайность.

В студии перешли к прениям.

Часть зрителей считала, что Ларионова надо линчевать, другие кричали, что тот ни в чем не виноват. Галахов слушал ругань и наслаждался.

«Выпей меня…»

Егор потоптался босыми ногами по пледу и, зажмурившись, опрокинул бокал в рот. Откашлявшись, он приложил тыльную сторону ладони к носу и задышал, жадно, с кашлем. Быстро оторвав от виноградной грозди ягоду, сунул ее в рот.

– Мы должны закончить этот фильм, в память об Антоне, – пафосно заявил Залевский с экрана. – Вся группа будет работать изо всех сил, хотя это так нелегко… мы были лучшими друзьями с Антоном, и я не представляю, как буду стоять перед камерой, сознавая, что занимаю его место. Боль утраты так велика, что я даже отказался от проекта Тимура Альмухамедова. Я надеюсь, мы сможем собрать денег на достойный памятник для Антона…

Залевский захлебнулся и вытер совершенно сухие глаза.

Егор криво усмехнулся.

– Кому война, кому мать родна, – зло произнес он, сжимая бокал в руке.

Запустить бы им в телевизор, да жалко новую плазму!

Поставив бокал на стол, Егор ладонью смахнул влажный полукруг, оставленный ножкой, ушел в гостиную, уселся на диван, нашел пульт и выключил телевизор. Тут же как по команде затрясся мобильный, завопив веселую песенку. Егор мельком глянул на дисплей.

Звонила Рокси.

Не отвечая, он сунул телефон между подушек и лег, отвернувшись к стене. Мобильный еще долго чирикал, а потом затих, словно захлебнувшись звуками в душном пространстве синтепона.

Съемки на натуре, запланированные Альмухамедовым, были несложными. Основное действие картины происходило зимой, потому большей частью снимали в павильонах «Мосфильма», запорошенных искусственным снегом. Для съемки эпизодов, где требовалась настоящая заснеженная натура, было решено ждать холодов.

Под Киевом у Егора было всего два съемочных дня, причем эпизодных. И если первый день, когда от него требовалось лишь искупаться в теплой, как парное молоко, речке, прошел спокойно, то на второй с ним едва не случилась истерика.

Группа расположилась на большом поле, заросшем цветами.

Поле как поле. Ничего особенного.

Слева лесок, справа лесок, на заднем плане торчит маковка церквушки, сияя на солнце сусальным золотом.

Жителям мегаполисов такие вот поля в реальной жизни попадаются редко. Каменные джунгли конкурентов не терпят, захватывая под железобетонные громады все новые и новые участки.

На съемках проходной сцены от Егора и актрисы Карины Гребенкиной, дочери известного питерского рокера, требовалось немного. Всего-то пробежать по полю навстречу друг другу и, слившись в объятиях, упасть в траву, поваляться там в обнимку, пару раз поцеловаться – и хеппи-энд! Никакой актерской сверхзадачи, никакой особой игры. Просто картинка, красивая, романтичная, настраивающая зрителя на нужную волну.

С точки зрения Егора, Карина была – не то чтобы очень…

Худенькая, курносая, с большими передними резцами, делавшими ее похожей не то на трогательную мышь, не то на кролика. Она часто и много смеялась, и вообще была девушкой весьма приятной, но как женщина Карина Егору не нравилась. Видали мы и покрасивее…

С партнершей вне площадки он держался галантно и подчеркнуто отстраненно, что, кажется, слегка удивляло ее. Впрочем, до ее мыслей Егору дела не было. Чего хотелось, так поскорее отработать два дня, получить деньги и смыться обратно в Москву, где осталась куча дел…

Свои действия Егор и Карина выполнили четко.

Бег по полю сняли с первого дубля, поцелуи в траве крупным планом на всякий случай снимали дважды. Лежа на спине, Егор и Карина смотрели в синие небеса, не обращая внимания на нависшую над ними камеру. Белые цветочки пахли чем-то медовым, как не пахнут ни одни купленные в магазине цветы, в траве стрекотали кузнечики, а наверху, в бездонной синеве, растворялось одинокое облачко. Егор думал об Алине, оставшейся в Москве, и еще, что было бы неплохо притащить ей со съемок вот этих цветочков, чтобы она могла вдохнуть пьянящий вкус меда и леса. Да ведь не довезет, завянут по дороге. Еще и в самолет не пустят…

От мыслей его лицо стало мягким, а в глазах появилась мечтательность.