Козырная пешка

– У меня никого нет, – отрезал отец и сделал шаг назад. Темная клякса прыгнула ему на лицо и Алиса пронзительно завизжала. Мать закрыла уши руками и взвыла. Из соседней комнаты выскочила бабушка, схватила отбивающуюся внучку и потащила прочь, а Алиса визжала, не переставая, и все хотела рассказать, как она видела, ВИДЕЛА, что на папином лице сидела та самая темная клякса, которую мамина подружка называла аккумулированным негативом.

Развод родителей послужил первым толчком к безрадостной жизни, которую потом влачили осколки семьи Филипповых. На суде мать держалась гордо и согласилась дать отцу свободу и старенький «Москвич» в обмен на квартиру и дочь. Отец согласился сразу. После суда он даже не подошел к дочери, сидевшей в обнимку с бабушкой на продавленных креслицах в здании городского суда. В его полутемных коридорах Алиса отчетливо видела, что по одежде отца ползают пауки, агрессивно переплетавших свои лапы в хаотичном рисунке. Подходить к отцу она побоялась. Как до жути боялась того, что давно жило у нее под кроватью. Алисе казалось, что стоит ей заглянуть туда, и неведомое чудовище заберет ее. Она уже к тому времени давно научилась застилать за собой постель, но, всегда делая это, становилась на самый краешек ковра, чтобы даже кончик мизинца не попал за пределы этой невидимой границы. А, укладывая поверх одеяла и простыней старенькое покрывало, свисавшее до самого пола, Алиса отдергивала ноги от спадавших на пол складок, опасаясь, что из них выскочит острое лезвие и отрубит ей половину ступни, если она хоть на миллиметр заступит за черту.

Иногда Алисе казалось, что если бы она не стала бы украшать рыбку найденным сиреневым камушком, а принесла его домой и подарила бы родителям, они бы не расстались и ее жизнь пошла бы по-другому. С Женькой они все-таки помирились через несколько дней, но найденного камня подружка ей не вернула, виновато продемонстрировав болтавшийся на кукле шнурок. Камушек выскользнул из небрежно завязанного узелка и потерялся. Солидарная с Алисой подружка долго искала его во дворе, но тщетно.

Жить без отца было трудно. Причем, трудно во всех смыслах этого слова. Зарплату отцу действительно не платили уже давно, но он «бомбил» на своей машине, и денег им хватало хотя бы на еду и нехитрые покупки. Мать в своем театре не работала уже давно, и даже не пыталась устроиться хоть куда-то. Она долго писала жалобы на злостного алиментщика во все инстанции, куда отец присылал справки с работы, где он все еще формально числился, хотя завод, работавший прежде на оборонку, благополучно умирал. В агонии он иногда выпускал прицепы для мотоциклов, паяльные лампы и еще какую-то никому не нужную дребедень. Однажды заплаканная мать приволокла домой две паяльные лампы, которые получила в качестве алиментов, а потом пыталась продать их знакомым. Лампы не взял никто, и мать выбросила их на помойку. Жили на бабушкину пенсию, которая спасала и непутевую дочь, и внучку от голодной смерти.

Бабушка умерла, когда Алисе было четырнадцать. Бабушка долго болела и уже не вставала с постели. Ей требовались лекарства, на которые и уходила ее крохотная пенсия. Мать не переставала требовать деньги с отца, но взять с него было особо нечего, так как официально он числился безработным и даже стоял на бирже труда. Больше мать делать ничего не могла.

– Ничего, ничего, – иногда злорадно восклицала она, – скоро и на нашей улице перевернется вагон с пряниками. Вот когда я получу роль…

Алиса согласно кивала и не прекращала своего занятия. Привитое бабушкой умение делать из бисера элегантные вещи было тонким ручейком, втекавшим в семейный бюджет. Броши, браслеты и ожерелья Алиса делала на заказ и сдавала их в магазин. Поначалу простенькие фенечки и бусы становились более изысканными. Среди бисеринок попадались кораллы, гранаты, яшма и янтарь. Ожерелья становились дороже, денег получалось больше, но все они уходили на закупку нового материала и лекарства бабушке. Алиса с ужасом обнаруживала, что обувь снова ей мала, и нужно покупать новое пальто или платье. Мать же продолжала мечтать о роли.

– Иногда мне кажется, что так тонко чувствовать, как я, в нашем театре не мог никто, – трагично уверяла она. – Поэтому меня и не хотели видеть в труппе. Ах, если бы я снова могла войти на сцену… Я показала бы, что только по-настоящему трепетная душа способна сыграть любую роль. Как там у Чехова…

На этих словах мать замолкала, поскольку как там было у Чехова, она не имела никакого представления. Алиса уже в то время понимала, что мать – актриса-неудачница, второго или даже третьего состава, чей бенефис ограничивается фразой «кушать подано». Однако спорить с матерью, которая все ее мечтала сыграть если не Джульетту, то хотя бы любую из чеховских сестер, было бесполезно. И оставаясь дома, с больной матерью, она репетировала роли, которые не могла получить. Произнося монолог Офелии, она не услышала хрипа из соседней комнаты. Когда Алиса вернулась домой, довольная выручкой от продажи гарнитура из янтаря, мать, страдавшая по Гамлету, готовилась утопиться. Бабушка лежала на полу, зацепившись одной ногой за запутавшийся пододеяльник. Ее ночная сорочка неприлично задралась так, что были видны грязно-желтые рейтузы в бурых пятнах фекалий и мочи.

Хоронили бабушку в простом сосновом гробу, оббитым красным сукном, которое она заботливо припасла себе «на смерть». Мать трагически рыдала, заламывала руки и бросалась на свежевырытый холмик земли, на радость провожающим в последний путь свою подружку соседкам. И только Алиса стояла, стиснув зубы до крошева, не проронив ни слезинки. В отличие от соседок она прекрасно видела, что это последний спектакль матери, которая еще не понимает, что случилось с их жизнью.

На похороны бабушки ушли последние деньги, в том числе и те, что Алиса выручила за янтарный гарнитур. Без бабушкиной пенсии жить стало совсем кисло. Мать, поначалу охотно пускавшая в дом разных кумушек, резко переменила свое отношение к ним, после того, как пронырливые бабули вытаскали из квартиры последние запасы. Алиса была в отчаянии. Она постоянно хотела есть, но есть дома было нечего. Скромные деньги, которые она зарабатывала, теперь уходили только на расходные материалы и еду.

– Алисочка, – сладким голосом блеяла мать из своей давно неубранной комнаты, – ты уже пришла?

– Да, мама, – буркнула Алиса, чертыхаясь почти беззвучно. Китайский сапог из неизвестного зверя начал расползаться по шву. Колготки были совсем мокрыми, да еще на большом пальце появилась огромная дыра.

Мать появилась на пороге, в своем необъятном халате с дырой на животе, сбитыми набок волосами. Она явно провела весь день на боку. Алиса чуть заметно поморщилась. Она ушла из дома в половине девятого, после школы оббежала три магазина, где лежали ее работы и только в одном ее порадовали деньгами. Да и что это были за деньги?

Получив в магазине ничтожную сумму только за одни проданные сережки, Алиса чуть не расплакалась. На эту крохотную горстку монет и всего две смятые бумажки ей нужно было купить продукты, выделить деньги на оплату коммунальных услуг. А ей совершенно не хотелось этого делать.

– Ну что, детка? – жалобно спросила мать, – Ты продала что-нибудь?

Алиса вдруг почувствовала животную ненависть к этой неопрятной женщине, которая вот уже несколько лет паразитировала на ней, как прежде паразитировала на своей больной матери. Это чувство росло в ней изо дня в день, но тогда, стылым февральским днем, она почувствовала, что больше не в силах одна грести в перегруженной лодке против течения.

– Ничего, – раздраженно ответила она. – Все еще ничего не продано. Зря только моталась…

Алиса вошла на кухню и с тоской уставилась на гору грязной посуды. Мать даже не подумала вымыть ее. Кастрюлька с гречкой, в которой утром еще оставались два жалких кусочка курицы, была пуста. Видимо мамочка, надеясь на дивиденды от продажи рукоделья дочери, подчистила запасы. Мать этот взгляд заметила и стыдливо опустила глаза.

– А у нас и покушать ничего нет, – со вздохом произнесла она. – Ты даже лапши не купила? Мы бы кипяточком ее… кипяточком…

Мать отшатнулась, увидев страшные глаза Алисы. Та повернулась к матери и уставилась ей в лицо немигающим взором. Мать с опаской глядела, как трясущиеся руки дочери хватают со стола то нож, то вилку, то пестик. Осторожно, боком, как бегущий краб мать скрылась в своей комнате и до самого вечера не показывалась из нее. Алиса выбежала из дома и с мстительным удовольствием остановилась у первого же лотка, с которого купила себе восхитительно пахнущую, невероятно жирную сосиску в тесте. Она алчно пожирала ее прямо на улице, неприлично чавкая, облизывая пахнущие маслом пальцы, и не заметила, что из-за старой занавески на нее смотрят застывшие глаза матери.

Алиса теперь утаивала часть своей прибыли, здраво рассудив, что ей нужно хотя бы иногда нормально питаться. А что касается оплаты коммунальных услуг, пусть этим озаботиться ее мамочка. Скандал разразился через пару месяцев, когда она застала мать, роющуюся в ее карманах.

– А что ты хочешь? – в слезах орала мать. – Я тоже хочу кушать. Думаешь, я не чувствую, что ты тишком там жрешь? Я видела, я все видела! Мне тоже хочется пирожных! Я тоже люблю бутерброды с колбасой!

– Так иди на работу, – вопила в ответ Алиса. – Ты сидишь дома уже почти восемь лет. Чего ты ждешь? Что тебе предложат сыграть Джульетту? Мама, очнись, тебе тридцать шесть лет, а Джульетте было на двадцать меньше. Никто тебе не предложит роли!

– Еще как предложат! – мстительно отвечала мать. – Если хочешь знать, главная роль в новой пьесе у меня уже почти что в кармане! Я буквально вчера разговаривала с Орловым. Он готов попробовать меня в новой антрепризе!

– Мама! – выла Алиса, – Орлов уже год как работает в другом городе. Как он будет пробовать тебя на главную роль?

– Ну и что? – не смутилась мать. – Я поеду с гастролями по всей России. Мы вчера как раз обсуждали эту тему… Да он сам мне это предложил! Да!!! Позвонил и предложил!

Алиса опустила руки и рухнула на стул. Ее лицо было мертвым и усталым, словно каждый из ее шестнадцати лет шел как минимум за три.

– Мама, – безжизненно произнесла она, – у нас телефон уже три месяца как отключен за неуплату. Куда он тебе позвонил? В рельсу?

– Он позвонил Клавдии Никифоровне, – не моргнув глазом, ответила мать, – а та любезно пригласила меня к телефону.

– Откуда Орлову знать телефон Клавдии Никифоровны? – ядовито поинтересовалась Алиса.

– Господи, да какая разница? – воздела мать руки горе. – Наверное, посмотрел в телефонном справочнике.

– Разумеется, – кивнула Алиса. – Все очень просто: нашел телефон в справочнике. Видимо в Якутске, где он сейчас находится, телефонные справочники нашего города продаются на каждом углу. А телефон Клавдии Никифоровны выделен там жирным шрифтом.

– Он мог случайно прихватить его с собой, – безразлично пожала плечами мать, а затем, раскрыв ветхую шаль, как крылья птицы, она закружилась по комнате. – Ах, девочка моя, ты не представляешь, какая это замечательная роль! Я буду блистать в этом крае белых ночей, как королева. Знаешь, когда мы с Орловым работали вместе, у нас чуть было не случился роман… Но я тогда уже была замужем за твоим подлецом-папашей и отвергла этого перспективного молодого человека. А вот он, как видишь, меня не забыл. И спустя столько лет помнит о нашей любви… Как знать, может быть в этом городе, наша любовь вновь расцветет?

Мать уже несло. Она говорила с невероятным пафосом. Но даже тут, среди родных стен, где из зрителей была только дочь, она не смогла сыграть эту сцену убедительно. Алиса подумала в очередной раз, что лавры Сары Бернар матери не светят.

– Ты никогда не работала с Орловым, – мстительно выпалила Алиса. – Он пришел в наш театр через четыре года после того, как тебя вышибли даже с эпизодов. У вас никогда не было романа, потому что его красавица жена моложе тебя на пять лет. И он никогда не звонил тебе из Якутска.

– Почему это? – удивилась мать и посмотрела на дочь чуть более осмысленным взором, перестав кружиться.

– Потому что он не в Якутске, – подытожила Алиса.

– Как же? – оторопело произнесла мать и опустила руки. – Ты же сама только что сказала.

– Я просто так сказала, – фыркнула Алиса. – И я, конечно, не знаю, где он сейчас. Но точно не в Якутске.

Мать такие мелочи смутить не могли.

– Значит, я просто перепутала город, – отмахнулась она и снова закружилась по комнате. Алиса вздохнула и даже не стала упоминать, что Клавдия Никифоровна не далее как позавчера укатила на «скорой помощи» в больницу, наказав соседке сверху поливать ее цветы и кормить кота. Скажи об этом Алиса вслух, Клавдия Никифоровна трансформировалась бы в устах матери в Авдотью Петровну.

Мать вдруг перестала кружиться и уселась рядом с Алисой, уставившись на нее взглядом, исполненным трогательной заботы.

– Доченька, а впереди ведь твой выпускной. Ты уже придумала, в чем ты будешь? Я хочу, чтобы ты была самая красивая… Ты же у меня просто супермодель… Куда до тебя всем этим вертихвосткам…

Приближающийся выпускной приводил Алису в шок. До него оставалось каких-то двадцать дней, а надеть Алисе было решительно нечего. Она перерыла все наряды матери, пылившиеся в шкафу, но все это было решительно не то. Только одно платье – старое черное платье из шелка, все еще выглядело опрятным, хотя и слежавшимся, с четким нафталиновым шлейфом. Это было платье для бессловесной роли горничной, которое матери сшила бабушка, нашедшая, что убожество, выданное ей реквизитором, ничуть не красит ее дочь. Мать надевала его всего несколько раз, а потом забросила на полку. После того, как она родила Алису, влезть в это платье ей не удалось никогда. Алиса же не так давно это платье примерила, и оно пришлось ей впору.

Супермодель… Алиса криво усмехнулась на этот сомнительный комплимент. Ее худоба, чуть впавшие щеки и глубоко посаженные глаза со взглядом кошки отнюдь не придавали ей, по ее мнению, шарма. Все это был не результат длительных тренировок, а постоянного голода. Много ли жиру накопишь на кефире и гречке, которыми она питалась почти постоянно. Вечером Алиса снова вытащила платье из шкафа, натянула его и критически посмотрела на себя в зеркало.

Да, для выпускного, конечно, мрачновато. Но это можно исправить. Отпороть эти дурацкие лишние юбки, белый воротничок и передник, сделать поглубже декольте… И хорошо бы это чем-то задекорировать… пара брошек, браслетики… и будет не так ужасно. Алиса принялась за работу, и через два дня мрачноватое платье приобрело совсем другой вид. Дело осталось только за украшениями. Алиса перебрала все, что имелось в доме, но все было тщетно. Даже бабушкины сокровища, которые в детстве казались ей самыми настоящими бриллиантами и золотом на поверку оказались дешевыми стекляшками и латунью. Алиса уже отчаялась что-то придумать, но тут ей улыбнулась удача.

Отправившись в магазин за бисером, Алиса вдруг замерла. В одном из контейнеров на витрине переливались сиреневые кристаллики. А рядом, рядом… На бархатной подушечке лежал камушек, такого же оттенка, что и кристаллы, только с вкраплениями черных точек… Совсем такой, как в детстве.

– Это что? – прерывающимся голосом спросила Алиса, ткнув пальцем в кристаллы. Продавец улыбнулась постоянной покупательнице и вынула контейнер с кристаллами на витрину.

– Это аметисты. Дороговато, конечно, но очень красиво.