Гость из бездны

Гость из бездны
Георгий Сергеевич Мартынов

Наш современник, участник Великой Отечественной войны. Герой Советского Союза Дмитрий Волгин, умирает в Париже. Для отправки на Родину его тело заключают в герметически запаянный свинцовый гроб.

Во время войны погибла жена Дмитрия Ирина, врач партизанского отряда, казненная фашистами и посмертно удостоенная звания Героя Советского Союза.

Дмитрия хоронят в СССР рядом с могилой его жены.

В 39-м веке случайно находят свинцовый гроб и в нем высохший труп человека.

Удается установить, кто именно был похоронен в этом месте.

Комплексная наука будущего возвращает Дмитрия Волгина к жизни.

Георгий Марынов

Гость из бездны

Смерть есть факт, подлежащий изучению

    М.Горький

ОТ АВТОРА

Роман “Гость из бездны” был задуман и начат в 1951 году. Я тогда был убежден, что описываемые в романс достижения науки и техники – дело очень отдаленного будущего, и поэтому перенес действие на две тысячи лет вперед.

Жизнь доказала, что я был неправ. И теперь я так же искренне убежден, что наука и техника значительно раньше достигнут гораздо большего, чем описал я.

Но изменять время действия романа кажется мне нецелесообразным главным образом из-за “фаэтонской” линии сюжета.

Пусть все остается так Читатель сам сумеет увидеть в описываемых событиях контуры не столь отдаленного будущего.

Георгий Мартынов

ПРОЛОГ

1

Над Парижем, почти у самых крыш, медленно плыло на за низкое, хмурое небо. Три четверти башни Эйфеля скрывалось от глаз в мокром тумане, и невольно хотелось думать, что там, в вышине, над тучами, острая се вершина купается в сверкающей синеве.

Не переставая, круглые сутки лениво падал на город тягучий, раздражающе монотонный дождь.

Из окна комнаты ажурные переплеты башни были хорошо видны, и Волгин привык часами любоваться изяществом “невесомых” линий, словно вычерченных в небе тонким острием рейсфедера.

Третий день больной был лишен привычного зрелища; сквозь мокрое стекло даже массивный контур нижнего яруса был едва различим. Это вызывало чувство досады, и долгие часы одинокого лежания в постели казались еще более долгими и скучными. Точно вышел из комнаты кто-то, к кому Волгин успел привыкнуть за время болезни, – вышел и упорно отказывается вернуться.

Каждое утро, открывая глаза, Волгин надеялся увидеть знакомый силуэт башни, но ожидания оказывались тщетными.

“Вероятно, я больше не увижу ее”, – думал Волгин.

Он хорошо знал, что умирает, что дни его сочтены.

Свой приговор он читал на лицах окружающих людей, слышал в подчеркнуто бодром тоне, которым все говорили с ним, обещая скорое и полное выздоровление. Но еще лучше он знал это по своему внутреннему убеждению.

Смерти он не боялся. Он думал о ней спокойно, с чувством, похожим на обыкновенное любопытство.

Когда о близком выздоровлении говорили лечащие врачи Волгин слушал, скрывая улыбку. “Как странно, – думал он при этом, – что именно медицина считает ложь не только не предосудительной, а наоборот, вполне допустимой и даже обязательной когда дело касается безнадежно больных. И только потому, что большинство людей боится смерти… А что может быть более простым и естественным?”

И перед мысленным взором Волгина тотчас же длинной чередой проносились хорошо знакомые лица тех, кто умер на его глазах, умер без страха и без “спасительного” обмана. Их было м го. Они шли навстречу смерти, зная, что так нужно…

И никто никогда не скажет больному правды. Никто не поверит, что больной просто устал, что он с радостью примет весть о конце, что ему нисколько не жаль расстаться с жизнью, давно ставшей тягостной. Только бы знать срок, чтобы подготовиться.

Казалось бы, чего проще, но никто не поймет и не скажет…

И вдруг в памяти Волгина возникла фраза, которую он услышал сегодня утром: “Скоро, молодой человек, вы сможете работать”.

Это сказал осмотревший его известный парижский профессор.

Конечно! Как он не понял сразу!..

То, что ему сказали, как раз и является желанной вестью. Так не говорят тяжело больным, которые действительно встанут через два или три месяца. Это бессмысленно. Так говорят тогда, когда все учено, остались считанные дни и врачу нечего сказать больному.

Значит, уже скоро, может быть, даже сегодня или завтра…

Волгин посмотрел в окно. За мокрым стеклом по-прежнему ничего нельзя было рассмотреть, кроме смутных очертаний вершин деревьев, – комната, где лежал Волгин, была расположена на верхнем этаже.

“Все нет и нет”, – подумал он.

Желание увидеть полюбившийся ему памятник техники девятнадцатого века независимо от его воли превращалось в навязчивую идею. Уже казалось немыслимым уйти из жизни, не бросив прощального взгляда на вершину башни.

Протянув руку, Волгин нажал на кнопку звонка. Тотчас же вошла женщина в накинутом на плечи белом халате.

– Почему вы? – удивился Волгин, узнав жену посла. – Разве нет сиделки?

– С сего дня они будут дежурить только по ночам.

– Мне кажется, – сказал Волгин, – что и ночью не надо сиделки. Мне уже лучше, и скоро я смогу приступить к работе, – он усмехнулся. – Так сказал сегодня профессор, а кому же это знать, как не ему, не правда ли? Так что, дорогая Вера Андреевна, я попрошу вас позвонить, чтобы сегодня вечером сестру не присылали.

– Этого никак нельзя, Дмитрий Александрович. Профессор сказал…

– А я знаю, что он говорил, – перебил Волгин. – По крайней мере то, что он говорил здесь, в этой комнате. За дверью он, возможно, говорит другое… Так вот его слова: мне гораздо лучше, и надо побольше спать. Я как раз и намерен выполнить этот совет. А сиделки мне только мешают. Они считают необходимым развлекать меня разговором… это меня раздражает.

Вера Андреевна улыбнулась и, наклонившись, заботливо поправила одеяло.

– И все же, – сказала она, – этого нельзя сделать. Профессор требует, чтобы ночью обязательно дежурила сестра. Вам может стать вдруг хуже. Если она вам мешает, мы поместим ее в соседней комнате.

Волгин поморщился. Ему хотелось сказать: “Последние часы жизни дайте провести спокойно”, но вместо этого он сказал совсем другое:

– Все равно она будет заходить сюда каждые полчаса сплю очень чутко… Было бы лучше исполнить мою просьбу. бол ному нужен покой.