Алая раковина сердца. Инди-новеллы

Папа посовещался с Митей, и они решили, что Бурк выступит в Университете, но на закрытом совместном заседании ученых Географического и Биологического факультетов и в отсутствие журналистов.

Профессор Собачкин сдержал слово. Через неделю, в понедельник, состоялось закрытое заседание ученых двух заинтересованных факультетов. Показательное занятие Бурка, который за прошедшие восемь дней набрался новых знаний, прошло с ошеломляющим успехом. На экран с помощью компьютера проецировали участки Земной поверхности в разном масштабе, но Бурка это не смущало, и он находил называемые папой географические объекты. Жуку долго аплодировали. Потом биологи стали упрашивать, чтобы им отдали Бурка на короткое время для исследований, но Митя с папой наотрез отказали им в этой просьбе.

По-видимому, не все присутствовавшие на заседании умели держать слово, как профессор Собачкин, и через несколько дней, вначале в отечественной, а затем в зарубежной печати появились сообщения о необычном жуке-географе. Некоторые заметки были написаны с насмешкой. Журналисты изощрялись в остроумии, придумывая все новые названия для своих статеек – «Университетские жуки», «Жуки сели за парты», «Жуки и чудаки». Однако Королевское географическое общество Великобритании прислало на Географический факультет Университета официальное письмо, в котором просило сообщить, насколько обоснованы сведения, появившиеся в печати о жуке-географе, и приглашало российского ученого, обнаружившего этот феномен природы, разумеется, вместе с самим феноменом, принять участие в своем ближайшем заседании. Была затронута честь отечественной науки, и нужно было принять вызов. Между тем в Интернет просочилась информация, что анонимный сингапурский миллионер, энтомолог-любитель, готов заплатить за такого жука, если он, конечно, существует 5 млн. американских долларов.

Папа очень хотел, чтобы на заседании присутствовал Митя, как главный первооткрыватель Бурка, и Королевское географическое общество согласилось с этим условием.

Препятствие, как всегда, оказалось формальным и бумажным. У Мити не было загранпаспорта, так как он еще ни разу не ездил в другие страны. Митя сильно огорчился, но не столько тому, что не увидит Лондон, а тому, что на несколько дней придется расстаться с другом. Он долго беседовал с Бурком о предстоящей поездке, о ее важности и необходимости. Бурк не видел необходимости, впрочем, Митя тоже. Зачем доказывать незнакомым людям, что у тебя умный и образованный друг? С папой беседу проводить не пришлось, так как он сам понимал, насколько ему доверяет сын, отправляя в далекую страну своего маленького друга.

Мама и Митя проводили папу с Бурком на самолет, улетавший в Лондон. Для Бурка заготовили бумагу с печатью, согласно которой, он прошел ветеринарный контроль и не представляет опасности для людей и животных, особенно для жуков Великобритании.

Заседание Королевского географического Общества, на котором папа представил Бурка, состоялось на следующий день. Фрагменты видеозаписи заседания были показаны по телевидению во всех информационных программах, и Митя видел, как вытягивались лица у чопорных английских ученых по мере выступления папы и Бурка. Вместе с мамой и бабушкой, он несколько раз, переключаясь с канала на канал, просмотрел эти видеофрагменты. Вечером позвонил возбужденный папа и рассказал подробности заседания, цитируя высказывания известных ученых, ставших свидетелями столь необычного явления. Потом папа попросил Бурка пожужжать в телефонную трубку, чтобы все убедились, что он в полном здравии…

На следующее утро, когда еще все в доме спали, папа позвонил еще раз. Голос его можно было узнать с трудом. Из сбивчивого рассказа удалось понять, что Бурка похитили, пока папа мылся в душе. Чувствовалось, что папе неловко и очень стыдно перед Митей.

Три дня Митя пролежал в своей комнате на диване, отвернувшись к стене. Он не поехал встречать папу, об этом попросила мама, и не прикоснулся к подаркам, привезенным из Лондона. По приезде папа каждый вечер приходил к окаменевшему Мите и молча гладил его по голове. Бабушка приносила Митины любимые лакомства, но он только пил минеральную воду и опять укладывался на диван. На четвертый день мама вошла в Митину комнату и сказала:

– Поднимайся, сын. Начинай ходить. К сожалению, у тебя еще много будет в жизни потерь. Привыкай держать удар.

Митя встал с дивана, уткнулся в мамино плечо головой и заплакал.

Дни потихоньку стали распрямляться. Митя опять пропадал в зоопарке. Вечерами, как и прежде, вся семья собирались за вечерним чаем. Мама старалась рассказать что-нибудь веселое, но сын только корчил гримасы, похожие на улыбку. Как-то прилетела муха, нарушив натянутое веселье, и бабушка наотмашь прибила ее полотенцем.

Хорошо, что наступило лето, закончились занятия в школе, и Митю с бабушкой отправили на дачу. В первое время Митя сутками пропадал на речке, изредка забегая к бабушке что-нибудь пожевать. Потом Митя обнаружил маленькую пасеку на одном из отдаленных дачных участков и лохматого деда, которого с окружающим миром связывали только пчелы. Дед приметил мальчика, который из-за изгороди с интересом рассматривал его священнодействия с ульями и молча открыл ему калитку. Митя стал приходить на пасеку каждый день, и нелюдимый дед, объясняя короткими фразами поведение пчел, постепенно снизошел до пространных рассказов. Перед Митей открылся незнакомый ему пчелиный мир с его жесткой иерархией и военной дисциплиной. Алексей Кириллович, так звали деда, не только умел обращаться с пчелами, но и много о них читал. Как-то он стал рассказывать о пчелах-убийцах – гибриде африканских и европейских пчел, который вывели люди в надежде на то, что скрещивание даст возможность получать больше меда, и заметил, что, даже руководствуясь благими побуждениями, люди создают орудия убийства.

– Как это? – спросил Митя.

– А так, – ответил дед, – Игорь Сикорский создал прекрасный летательный аппарат – вертолет, который способен быстро доставлять людей и тяжеленные грузы в самые труднодоступные места, а используется это гениальное изобретение, прежде всего, в военных целях.

Оказалось, что Алексей Кириллович до того, как управлять пчелами, управлял «вертушками» – боевыми вертолетами.

– И на войне? – спросил Митя.

– Да, – процедил дед. – Только я не свой улей защищал, а разрушал чужой, и больше ста чужих пчел положил из крупнокалиберного пулемета.

По дороге на свою дачу Митя размышлял над тем, что сказал Алексей Кириллович. Он знал, что его прадеды воевали с фашистами, и решил, что надо хорошенько расспросить об этом бабушку.

В конце концов, закончилось пчелиное лето и школьные каникулы. Пора было возвращаться в город. Митя зашел к Алексею Кирилловичу попрощаться. Они очень сдружились, и Митя даже как-то рассказал ему о Бурке. Дед подарил ему трехлитровую банку с медом и коротко сказал.

– Жду тебя следующим летом.

Вечер восьмого сентября не предвещал ничего особенного. Семья, как обычно, пила чай. Вдруг бабушка, сидевшая напротив входной двери в гостиную, запричитала:

– Свят! Свят! Свят! Чур, не нас!

Мама, папа и Митя мгновенно повернули головы в сторону дверного проема. В комнату без посторонней помощи медленно въезжал маленький игрушечный самосвал. Внезапно самосвал неловко накренился на правую сторону и перевернулся, вращая колесиками, а за игрушкой появился…

– Бурк вернулся! – закричал Митя, вскочив со стула. – Бурк вернулся.

В гостиной остывал чай, налитый в чашки, а в папином кабинете Бурк, двигаясь по громадному Глобусэру, показывал Мите, маме, папе и бабушке маршрут своего возвращения из Сингапура. Свою дорогу домой.

«Осталось пять или шесть месяцев, – подумал Митя, наблюдая за Бурком, – а, может быть, только сегодняшний вечер, ради которого он добирался до своих близких».

Неделя вторая

Алая раковина сердца

Хорошо было Сережке, он дремал возле шофера, честно выполнив обязанности свидетеля. Поставил подпись, выпил за здоровье молодых и теперь, склонив голову, тихо сопел в две дырочки. Глебу было хуже, он мог прикрыть глаза, и чем-нибудь заткнуть уши, но некуда было деваться от рук молодой супруги. Новобрачная, не переставая, лапала Глеба – свежеиспеченного мужа. Открыто, как бы афишируя, что это теперь ее имущество, она поглаживала ногу Глеба и нашептывала, что с ним сделает ночью. Но это не так раздражало, как прикосновения влажных ладоней и мокрых губ, когда казалось, лягушка шлепается на щеки, лоб и шею. Впрочем, в машине сидела еще одна лягушка – свидетельница, школьная подруга молодой супруги, ее активная болельщица на свадебной церемонии, но с ней Глебу, спаси и сохрани, не нужно было проводить брачную ночь.

Мрачное настроение отчасти скрашивали остальные машины свадебного кортежа. Сидящие в них гости веселились, как могли, приставая к каждому встречному со стаканом, как с ножом к горлу. То и дело из машин кто-нибудь вываливался, процессия останавливалась, и потерянного с гиканьем и визгом запихивали назад. Умудрились напоить французским шампанским двух автоинспекторов. Потом подобрали на дороге какого-то старого желудя в ватнике. Он спрашивал, кто невеста, и лез ко всем целоваться.

Жаль, что Сережка дремлет, он бы обогатил эти нехитрые развлечения великолепными комментариями. Нет, пусть лучше спит, а то начнет говорить – не остановишь. И без того тошно.

– Глеб, что ты наделал? Зачем тебе эта чужая женщина? Ты попался, страшно попался. Теперь ты ее собственность. Она будет читать твои письма, устраивать скандалы из-за десятиминутных опозданий, толочься возле тебя во время телефонных разговоров и ревновать, жутко и беспричинно. Ты будешь уходить, но никогда не уйдешь. Тебя не отпустит эта красивая, сильная и образованная стерва.

– Спи, Сережа, спи, брат. Помнишь, как мы ездили, сорвавшись с занятий, на осеннее море? Сильно штормило, и волна вынесла раковину. На темные гниющие водоросли алую раковину, похожую на человеческое сердце. Раковина была хрупкой и тонкой, со множеством темных закоулков. Я поднял ее и почувствовал тепло, как будто моя ладонь сжимала чью-то маленькую и мягкую ладошку. Я поднес ее к уху и прислушался. «Мой милый», – прошептала раковина, а может, прошуршал песок. «Мой милый», – повторила раковина, и невидимые пальцы коснулись моих волос, а может быть, это был ветер. «Мой милый», – пропела раковина, и мне на щеку упала слезинка. Стекая, слезинка коснулась губ, и я почувствовал, что она соленая, а может быть, это была капелька морской воды. Так захотелось стать маленьким-маленьким муравьем, побежать по перламутру раковины и в одном из ее закоулков увидеть ту, что меня зовет. Но резко крикнула чайка, тяжелый плоский камень прилетел, рассекая воздух, и разбил алую раковину на моих ладонях. Она рассыпалась на крошечные осколочки, и появилась капелька крови. Это один из осколков порезал ладонь. А может быть, это была не моя кровь?

Я не знаю, кто бросил этот камень! Может, холодное безжалостное море, а может, завистливая горластая чайка. Ведь кто-то бросил камень в сердце, и я не нашел ЕЕ. Я не нашел ЕЕ, и мне закружили голову наглые крикливые чайки.