Русалочка

Но, если уж быть откровенным до самого конца (а иначе зачем я все это рассказываю?), нельзя сказать, что я был прям такой весь из себя. Я, например, неплохо покуривал в те дни. А что, играть это не мешало. Мне казалось, что наоборот. Впрочем, ладно, это к делу особо не относится.

Пока я пребывал в сомнениях, с улицы донеслись характерные звуки подъезжающего мотоцикла: рев, хлопки, а потом все стихло.

«Вот тебе и мертвая деревенька», – подумал я. Чувствовал я себя неловко.

Елена Владимировна всплеснула руками.

– Говорила же, почует пирожки! Аж вдвоем примчались!

Я покосился в сторону окна, но видна была только задняя часть двора с уличным сортиром в дальнем углу. Повернувшись к двери, я, как мог, приготовился встречать очередных посетителей. Как-то все быстро завертелось, даже слишком быстро. Тогда я, само собой, не мог знать, что именно эти самые секунды разделяют мою жизнь на «до» и «после». Это мне только предстояло узнать и еще очень нескоро.

Самойлов что-то крякнул и смелым жестом выставил бутылку на стол: прозрачная пластиковая «полторашка» с прозрачным же содержимым. Я мысленно покривился. Самогонка, а как иначе. Кажется, во мне в очередной раз начало подниматься сожаление о своем опрометчивом решении задержаться в этом месте. На самом деле все, чего я желал и чего ожидал, это немного тишины и покоя. Ведь именно это меня соблазнило. Возможность побыть одному и, быть может, разобраться в себе самом, в своих устремлениях, в смутных планах на будущее. Теперь все это было под вопросом.

Но несколько мгновений спустя, ровных и неизбежных как сердцебиение, все перестало быть важным.

Как все работает во Вселенной? Как устроено? Я сейчас не о физике, не о Копернике или Эйнштейне, я о том, какой в этом смысл? Он действительно есть или мы только обманываем себя? Я уже говорил о судьбе, и можно сказать, что я верю в нее, поскольку все, что со мной происходило, только укрепляло эту веру, но насколько она на самом деле реальна? Может быть, нет никаких предопределений и закономерностей, и мы сами создаем их для себя, потому что именно так наши мозги и работают? Возможно, все на свете – череда случайностей, которые тянут за собой следующие случайности, и в таком вот хаотичном потоке и проходит вся твоя жизнь.

Банальные, порядком изжеванные мысли, но, если по-настоящему вдуматься, станут ли они менее пугающими от бесконечных повторений?

Даже случайности вынуждены случаться.

Она вошла.

6

Я вдруг понял, что мне действительно тяжело говорить об этом. Но я обещал себе. Я обещал.

Да ладно, что за сопли? Я затеял все это не для того, чтобы ныть. Просто мне нужно выговориться.

Итак, она вошла. Что может быть проще? Разулась (как и все мы) на крылечке, и сейчас предстала перед нами босая, в каком-то простом легком платьице до колен, похожем на халат, которое я сразу окрестил про себя деревенским. Она тоже улыбалась уголками губ, но еще в ее глазах сквозило смутное беспокойство.

– Ба, у тебя гости? – спросила она.

А теперь давайте поподробнее.

Нельзя сказать, что я онемел, но по-сути состояние мое было где-то близким к тому. Когда она вошла, я сначала увидел ее голые босые ноги: белые, сияющие, длинные и не такие, знаете, худые, как я привык. Потом я поднял взгляд, машинально оценив ее сочную, с широкими бедрами полногрудую фигуру (черт, никакое невзрачное платье с непритязательным геометрическим узором не могло скрыть эту грудь). В свои небольшие годы я познал уже немало женщин – самых разных, но ни одна из них не была похожа на нее. В основном всех моих женщин объединяло то, что они были городскими, усталыми от жизни, с какими-то своими заморочками, и все они были худые (иногда просто болезненно худые). Они могли быть простыми или сложными, пытаться казаться гламурными или такими и быть, но ни в одной из них не было того, что я увидел сейчас. И я не знаю, как назвать это неуловимое, что я не столько даже увидел, сколько почувствовал. Словно сама природа коснулась меня.

На неуловимую, надеюсь, секунду задержавшись на ее груди, на этой ложбине в вырезе платья, я поднял взгляд выше. Ее глаза. Есть такое понятие – «волоокая». Никогда раньше особо не задумывался над тем, что оно значит. Насколько вообще у коров красивые глаза? Но сейчас почему-то именно это слово первым выскочило в моей голове. Я смотрел в ее глаза – большущие, удлиненные, небесно-голубые, с пушистыми ресницами, и что-то необратимое происходило во мне в этот момент. Она тоже смотрела на меня с любопытством и тем самым легким беспокойством, которое я сразу заметил. У нее было круглое лицо с этаким восхитительным румянцем, и, что несколько выбивалось из образа, ее пшеничного цвета волосы были подстрижены довольно коротко, и локоны едва достигали плеч. Ну, понимаете, можно было бы ожидать какую-нибудь тяжелую косу, но нет.

Надеюсь, я не слишком откровенно пялился. Может показаться, что то была любовь с первого взгляда. Это не так, совсем не так. Любви там не было. Была страсть, но и она, видимо, разгорелась не сразу. Я просто с первого же мгновения отметил, что хочу эту девушку, причем отметил так – просто гипотетически, без каких-либо реальных планов. Как обычно, в общем, при взгляде на красивую девушку. Единственное отличие было в том, что на сей раз эта мысль упала в меня неожиданно глубоко, превращаясь в занозу. Я этого еще не понимал, но по тому, как замерло сердце, можно было кое о чем судить, во всяком случае я почувствовал себя очень необычно. Я как будто перестал видеть все вокруг, кроме нее. Это длилось бесконечно. Это длилось пару секунд.

– Здрасте, – сказала она с немного несмелой улыбкой.

«Забор покрасьте», – подумал я. Иногда ничего не могу поделать со своей реакцией, какой бы неуместной она ни была. И я волновался. Я что-то пробормотал в качестве приветствия, а потом сам себя мысленно обругал. Что со мной? Никогда ведь я не был таким. Как будто оробел перед девушкой, а ведь я сроду не испытывал подобных трудностей. Некоторые даже говорили, что я слишком много болтаю, а после признавались, что болтаю я в принципе очаровательно. Да уж.

– Здорова, малая, – поздоровался в свою очередь Самойлов (или называть его Лехой?), – здорова, Гриша.

– Прискакала, козявка, – проворчала баба Лена, но ее напускной тон никого не мог обмануть. Если бы голос можно было увидеть, он бы сиял. – Вот, Гошенька, знакомься, внучка моя, Алиска. С мужем.

Здесь чувство перспективы наконец вернулось ко мне (как к истинному художнику, ха), и я увидел, что за спиной внучки маячит невысокий тип – тот самый, надо полагать, муж. Отчего-то мысль об этом неприятно отозвалась во мне – словно я уже имел к этому какое-то отношение.

Алиса кивнула мне (и мы смотрели в глаза друг другу, и, кажется, настороженность уже покидала ее), а ее муж тем временем выступил-таки на передний план и направился в мою сторону, протягивая руку. Был он, как я уже сказал, невысок, даже немного ниже жены. Ну, скажем, если в ней было около ста семидесяти (примерно), то в нем – сто шестьдесят с копейками. Наверное, он был на несколько лет меня старше, но все равно молодой, хотя и обзавелся уже довольно заметными залысинами. А еще он выглядел каким-то худосочным, щуплым, со впалой грудью. В ту пору я и сам был худым, но по сравнению с ним мог сойти за атлета. Впрочем, это впечатление оказалось обманчивым, и я понял это по неожиданно крепкому рукопожатию. В армреслинге я бы с ним не стал состязаться.

– Гриша, – сказал он.

– Гоша, – сказал я.

Алиса почему-то хихикнула.

– На нашей улице сказали, машина какая-то в эту сторону вчера проехала, – продолжил ее муж, пожимая руку Самойлову.

«И вот поэтому вы здесь», – догадался я. Тем не менее, это был какой-то вариант светской беседы, и я не мог ее не поддержать.

– Да, думаю, это был я. Я, знаете, особо не знал, куда еду. Просто… э-э-э… фактуру присматривал. Я художник.

Сейчас я уже не чувствовал никаких угрызений совести, и ложь далась на удивление легко, словно я и сам в нее верил. Все дело в том, что мне очень хотелось произвести впечатление. На нее, на остальных мне было плевать. Я даже украдкой покосился на Алису, которая в это время подошла к бабушке, чтобы помочь с последними хлопотами по кухне.

Черт, это действительно тяжело – говорить о ней. Но я продолжу.

Мы сидели за столом, выпили по одной, потом еще по одной (я решился), вели беседы. Я понимал, что от меня ждут некой презентации, поэтому вкратце обрисовал свою биографию. Не забыл про свою маленькую ложь, вскользь упомянув, что некое издание ждет от меня набросков (и даже не покраснел), но в основном говорил правду, ибо она лучше всего обрамляет ложь. Упомянул даже о том, что играл в группе – вроде как хобби у меня такое.

– А у меня гитара есть, – обрадовался Самойлов. – Покажешь какие-нибудь новые аккорды?

– Покажу, – легко пообещал я. Сейчас, после пары стопок, он начинал мне нравиться.

– Да, – непонятно вздохнул Гриша, который с самого начала показался мне хорошим парнем, – вот же люди! А мы тут… живем. Наливай по третьей, что ли, и пойдем покурим.

– Нет, я все, – сказал я, уже чувствуя легкий шум в голове.

– Че две-то? На похоронах, что ли?

– Эй! – ткнула его в бок Алиса.

Она сидела прямо напротив меня, и я никак не мог понять, отчего мне так неспокойно. Словно что-то грызло меня изнутри. Нет, я, конечно, немного расслабился в ходе наших посиделок, но ни на секунду не забывал, что она рядом. Большая часть моего внимания была сосредоточена именно на ней, хотя я и старался не подавать вида. Алиса почти все время молчала (но мне почему-то казалось, что она та еще болтушка), иногда смеялась (ох, какой это был чистый, сильный и непринужденный смех), потому что я очень старался шутить и вообще казаться этаким рубахой-парнем – самогонка действовала. Но один вопрос она мне задала, и я отметил и запомнил, что именно она об этом спросила:

– А девушка у тебя есть?

– Нет, девушки нет. Пока что, – отвечал я, глядя ей прямо в глаза.

– Ох, уж эти бабы! – хохотнул Гриша. Он ничего не понял. – Все бы им сплетни собирать.

Баба Лена сказала:

– Ладно, давайте еще по одной, и хватит всем. Дел еще столько. Самойлов, прячь бутылку.

Гриша, как я заметил, посмотрел с некоторой тоской. Баба Лена продолжала:

– Вон у меня для Алиски какое задание. Возьмешь веник, тряпку, тазик, понятно?