Кто вы, мистер Конаки?

Он притянул её к себе и стиснул в объятиях.

– Да что с тобой? – она отстранилась, заглядывая ему в глаза.

– Всё в порядке, это так… так я рад тебя видеть. Просто рад тебя видеть. Домой, может, пойдём?

– Конечно, пойдём.

Они пошли по аллее как когда-то много лет назад. Пусть он не был уже молод, но она держала его под руку так, будто он все тот же единственный, самый главный человек, наконец-то появившейся в её жизни, а ему снова, как в юности, было радостно и одновременно неловко.

6.

Три месяца Джек был снова счастлив. Будучи владельцем крупной дистрибьютерской фирмы он впервые за 20 лет взял отпуск на целых четыре недели, рискуя существенно подпортить свои финансовые показатели. За это время они успели облететь сразу несколько стран, были на Бали и в Новой Зеландии, провели прекрасную неделю на Мальдивах. Вернувшись, они гуляли, ходили в рестораны и кино, читали друг другу книги вслух. Они даже посетили ночной клуб, где Джек убрался, как в молодости.

Мэриам опять писала стихи и Джеку казалось, что это самые настоящие ее стихи и ни на секунду он не усомнился в этом. И да, они любили друг друга в постели, может быть даже лучше чем раньше.

Так было три месяца. Пока Мэриам, новая Мэриам, которая не является субъектом права и не может считаться разумным существом, фактически высокотехнологичный механизм без сознания, не начала снова изменять Джеку.

7.

За постепенно темневшим окном, занимавшем всю стену в их гостиной, холодный ветер трепал листья пальм. На море, которое начиналось буквально в паре сотен метров за их крыльцом, пенились тревожные белые буруны. В воздухе ощущалось то особое неуловимое напряжение, после которого непременно должен грянуть ливень.

– Где ты была?

– Не сходи с ума, Джек, – Мэриам сидела на их полосатом диване, обхватив колени и отвернувшись от него, и смотрела куда-то в угол. Ее кожа в наступающих сумерках казалась очень бледной.

– Я спрашиваю, шлюха, где ты была весь день?

– Джек, ты пожалеешь о своих словах, – Мэриам говорила очень спокойно, по-прежнему не глядя на него.

Джек заметил свежий синяк на её голом бедре, который был оставлен в порыве страсти кем-то из любовников. Но особенно сильно его бесило не это, а ледяное спокойствие Мэриам, которой, как и когда-то давно, он был полностью в этом убеждён, было совершенно не стыдно за то, что происходит.

– Ты должна была быть дома. Я специально вернулся из офиса днем, и тебя я почему-то не застал. А твой телефон еще и выключен. С кем ты была? Отвечай, сука.

– Джек, ты сам виноват.

– Я?!

– Да, ты!

– Ну ка расскажи мне, в чем я виноват.

– Джек, ты сам знаешь.

– Говори, тварь!

– Джек, ты просто слабак. И никакие бабки тебе не купят того, что есть у других, у нормальных мужиков. Ты скучен в жизни, скучен в постели, от тебя не прёт. От чего я ушла когда-то давно – впрочем, этого я не помню, или, если точнее, не знаю – к тому я вернулась сейчас.

Джек ощутил как поле его зрения вдруг сузилось до белого пятна её лица, такого ему сейчас ненавистного. Кровь хлынула ему в голову, гулко застучав в висках. Он схватил тяжелую хрустальную вазу со столешницы и со всей силы замахнулся, в последний момент увидев, как она обернулась на него с совершенно детским выражением, полным беспомощного ужаса. Но Джек не успел нанести удар – ток из воткнувшихся в спину электродов полицейского шокера охватил судорогой и выгнул дугой все его тело. Ваза выпала из руки мистера Конаки, а сам он рухнул у ног Мэриам, разбив губы и испачкав кровью ковер.

8.

Следователь Майк Дуглас, когда-то лейтенант полиции, а теперь 45-летний умудренный опытом майор, достал сигарету из помятой пачки и закурил.

– Ну что, мистер Джек Донавон Конаки, вот мы и снова встретились, – он помолчал, глубоко затягиваясь и смотря на Джека, сидевшего в наручниках по другую сторону металлического тюремного стола.

Джек молчал.

– Информирую вас, что мне в принципе для обвинительного заключения суда не нужно ваше сраное признание – вы уже сдали себя с потрохами во время тестов в NH. А вы как хотели? Они нам сразу же отстучали, что это вы убили свою жену 20 лет назад, скрыть вам это не удалось, хотя вы очень старались. Но по моей просьбе, и я официально получил соответствующий ордер, производство кибера было доведено до конца и его передали вам, потому что оставался не ясен мотив. Вот это как раз ваша память вытеснила подчистую, – Дуглас ещё раз затянулся, зачем-то внимательно посмотрел на бычок в своих пальцах и ткнул его в пепельницу.

Джек молчал. На его лице нельзя было прочесть ни одной эмоции.

– Какая вы все-таки эгоистичная свинья, Джек: как убивали жену у вас из памяти не стёрлось, а вот то, что она вас бедняжку якобы унизила своими изменами, это вы с удовольствием забыли. И в NH вы обратились совсем не за тем, чтобы вернуть жену и снова ощутить радость молодости и любви. Вы хотели доказать, что все, что было тогда, – всего лишь половое помешательство паршивой девки и сейчас вы докажите себе, что вы орёл, вот теперь вы все исправите. Но сегодня техника способна так просканировать человеческую башку, что ни одна мысль не проскочит. И компьютер создал Мэриам именно такой, какой она должна быть с вами. Такова ваша суть, а не её, а от себя не сдриснешь.

Дуглас какое-то время изучал свои ногти, а затем снова посмотрел на Джека.

– Кстати, осуждены вы будете не только за убийство, но и за покушение на убийство, потому что новая Мэриам является полноценным искусственным интеллектом и субъектом права. О да – вы были сознательно введены в заблуждение, – Дуглас простучал пальцами по столу какую-то микрокомпозицию, – Можешь выдвинуть против меня встречный иск за превышение полномочий. Впрочем, тебе это нихрена не поможет, но зато можешь мне нагадить. Нет, ты не подумай, я тут в благородного не играю, просто адвокат тебе обязательно это предложит.

Джек молчал.

– Ну и черт с тобой, – Дуглас встал, с грохотом задвинул стул и кивнул на Джека сержанту, ожидавшему у дверей.

– Мне вот тоже жена изменят и почему она ещё жива? – бросил следователь, выходя в коридор, ни к кому, собственно, не обращаясь.

9.

Несколько раз в тюрьме Джек пытался наложить на себя руки, но каждый раз его заставали в самый последний момент, будто заранее зная о об этих планах. После очередной попытки его отвели к начальству.

Обстановка в этом кабинете напоминала больше учительскую в начальных классах, чем комнату главного босса в пенитенциарном учреждении. Пыльный фикус в углу с какими-то черными пятнами на листьях, большой глобус на старомодном столе с ящиками, спортивные вымпелы на стене, стоящий на подоконнике портрет Линкольна, много книг на полках, на стульях и просто на полу за шкафом.

Начальник Кен Рапопорт был чернокожим как смоль и абсолютно, до блеска лысым. У него был довольно добрый скучающий взгляд, также более подходивший классному руководителю.

– Мистер Конаки, когда вы поймёте, что ваши попытки бессмысленны? В моем прекрасном учреждении, которое, я глубоко убеждён, со временем начнёт вам нравится и станет вторым домом, также есть нейросеть. Как-никак уже почти 22-й век на дворе. В неё загружается база данных по каждому заключенному. И если по всем остальным это достаточно скучный набор, то на вас, мистер Конаки, у нас имеется полный слепок вашей довольно заурядной личности. Боюсь, мы знаем ваш каждый возможный шаг.

Рапопорт подался вперёд и поставил пальцы своих рук на стол как двух больших черно-рыжих пауков, как бы опираясь на них для большей вескости своего следующего тезиса.

– Мистер Конаки, вам придётся смириться со своей судьбой и начать жить своей настоящей жизнью заключённого, севшего за убийство жены, вы и так отложили эту жизнь на долгих 20 лет. Пора быть тем, кто вы есть на самом деле. Поверьте, это не так уж плохо. Даже скажу больше, если бы вы не пытались столько времени притворяться и обманывать себя, может быть и не оказались бы здесь.

Рапопорт откинулся в большом кожаном кресле и какое-то время покачивался в нем, задумчиво глядя в окно. Несколько капель начинающегося дождя скользнули по стеклу, оставив тонкие прозрачные следы. За окном было видно желтую полоску песчаного берега, а дальше до самого горизонта чернело море. Над морем ветер гнал тучи, которые своим неспешным движением навевали особую тоску по свободе.

– Я знаю кто вы, мистер Конаки, – наконец заговорил Рапопорт, – вы азартный игрок, который хотел взять блистательный реванш за прошлый проигрыш. А я, надо признаться, очень люблю азартных игроков, потому что делаю из них профессионалов. И знаете, чем отличается профи от любителя?

Джек поднял глаза от своих пальцев, которыми все это время перебирал цепь кандалов – вперед-вперед – назад-назад, вперед-вперед – назад-назад, и впервые встретился взглядом с начальником тюрьмы.

– Настоящие профи умеют проигрывать, мистер Конаки.