Полнолуние

– Ты – бродяга, – с неожиданной злостью ответил один. – А ведут тебя в грязный клоповник, именуемый приютом, где за тарелку супа ты будешь драить полы, и стирать чужое бельё.

– Самое место для тебя, – вставил второй. – И если ты там сдохнешь, то большой беды не будет, ведь всё равно из тебя ничего хорошего не получится.

Сандру посадили в крытую повозку, где кроме неё было с полдюжины бродяг. Их путь лежал в городскую тюрьму, а потом, после разбирательств девочку ждал немногим лучший приют, если конечно, уплатив штраф, родственники не заберут её. Об этом Сандра узнала от собратьев по несчастью и когда тюремная карета готова уже была уехать, она закричала, привлекая внимание стражников: – Передайте Пауку, я согласна на него работать!

Её истошные вопли не возымели действия, казалось, солдаты вообще не услышали их и, простояв ещё немного на площади, повозка тронулась в путь. Тюрьма в Роузвиле была двухэтажным зданием из красного кирпича с круглыми башнями по углам. Всех вновь прибывших бросили в одну большую зарешеченную по фасаду комнату, где кроме них находилось уже добрых три десятка людей. Среди них были люди в вполне добротной одежде, а были и оборванцы с окрестных помоек. В подвале тюремного замка, несмотря на установившуюся жару, было сыро и на удивление холодно.

Прошло довольно много времени, прежде чем появился надзиратель в компании долговязого субъекта, что оглядев бедолаг, заметил Сандру, указав на неё длинным заскорузлым от грязи пальцем.

– Ты! Иди сюда, – крикнул стражник, маня её рукой. Когда пленница вышла, он, зевнув, сказал ей буднично: – Родня заплатила за тебя штраф, и мы отдаём тебя родственникам.

– Баронесса?! – обрадовалась девочка, не в силах скрыть радостных слёз.

– Меня называли по-разному, но баронессой, пожалуй, впервые, – усмехнулся долговязый.

– Но я не знаю этого человека! – испуганно воскликнула Сандра и тот ответил:

– Меня зовут Колстрейд. Я доверенное лицо твоего дедушки, – схватив девчонку за руку, мужчина потащил её вверх по ступеням, в то время как стражник закрывал замок на двери, покрикивая на арестантов, просивших освободить и их.

– Но как такое возможно, Мастер, – произнесла Сандра, идя следом за долговязым. – Оба моих деда мертвы.

– Считай, случилось чудо, и один из них воскрес. Теперь Паук будет тебе и дедушкой и папой с мамой, – довольный своей шуткой здоровяк заулыбался, обнажая большие тронутые желтизной зубы. Идя следом за провожатым, девочка приуныла. Она надеялась, что баронесса простила её, а вместо этого попала в рабство к хозяину попрошаек.

Дорога заняла довольно много времени, но наконец, выйдя к северной окраине, они оказались у заброшенного дома, почти такого же большого как усадьба миледи. Сквозь дыру в выложенном из камня заборе они попали внутрь; в отличие от прежнего жилища здесь участок земли был не велик, а ограда стояла в каких-то ста футах от особняка.

Солнце клонилось к закату, и бедолаги возвращались в приютивший их похожий на склеп своим мрачным видом особняк, левое крыло которого почти полностью разрушилось. Нищие ютились на первом этаже, в то время как Паук и его приближённые обосновались на втором. От апартаментов хозяев мало что осталось, всё, что имело хоть какую-то ценность, растащили, а дерево пошло на дрова.

Резиденция Паука, была обставлена с претензией на роскошь из чудом сохранившейся мебели. Здесь был камин, стояла большая кровать с балдахином, а закрытые деревянными ставнями окна завесили серыми гардинами. Вот только Паук не мог оценить убранства жилища, так как был слеп. Но слепота не помешала ему стать влиятельным в городе человеком.

Это был невысокий, худощавый мужчина лет пятидесяти с крупной родинкой на левой стороне подбородка. Чёрные с проседью волосы он стриг коротко и выбривался до синевы, что вероятно было в его положении непросто. Слепота не шла с ним от рожденья, глаза его когда-то давно были выжжены, о чём говорили зарубцевавшиеся раны в глазницах. Не имея возможности видеть, местный властитель носил с собой тонкую трость, которой определял препятствия. Сейчас, похоже, было подведение итогов прошедшего дня. Попрошайки сами не приносили ему монеты, сдавая положенную дань старшим, которых здесь звали Майнерами. Видимо сегодня был не самый удачный день, на столе лежал тощий мешочек с выручкой, а сам Паук что-то строго выговаривал стоящим перед ним людям. Но когда Сандра со своим провожатым зашли в комнату он смолк, определяя по шагам вошедших, а потом коротким взмахом руки отпустил приближённых.

– И так, кто ты, девочка? – явно пребывая не в духе, спросил он, обращая взгляд своих устрашающих мёртвых глаз на гостью.

– Моя мать – баронесса, – произнесла она, собираясь рассказать привычную историю, но Паук перебил её:

– Твоя мать? Не о той ли ты женщине, с которой видели тебя здесь недавно? Сегодня эта особа называет себя баронессой, а завтра будет представляться вдовствующей герцогиней или дочерью павшего в битве Маршала, но всё это лож.

– Вы знакомы с миледи Ансарой?

– Ан-са-ра, – по слогам повторил за ней мужчина, словно пробуя это слово на вкус. – У неё много титулов и ни счесть имён, но это видимо любимое. Да мы знакомы с ней, и я не смогу забыть её пока жив. Просыпаясь, принимая пищу, справляя нужду, я каждый день вспоминаю её, ведь именно она лишила меня глаз.

– Она собиралась Вас убить? – удивлённо воскликнула девочка. Она думала, что мир огромен, но оказалось – ничтожно мал. Он так тесен что, однажды выйдя из дома, ты можешь запросто столкнуться со своим прошлым.

– Убить? О, нет, она не так милосердна. Лучше бы она действительно убила меня! Она до сих пор носит мою фамилию?

– Вашу фамилию? – недоумённо спросила девочка. – Она что, вышла за вас замуж?

– Не за меня – лишь за мой титул. Сиятельная леди Кларк. И вот ты видишь, что осталось от нашего брака и моего дворца. Ансара всё ещё увлекается ядами?

– Этого мне не ведомо, милорд, – девочка замялась, не зная как к нему обращаться.

– Называй меня Паук, зачем ворошить прошлое.

– А меня зовут Сандра.

– О нет, твой выкуп обошёлся мне в круглую сумму – а я не люблю тратить деньги. И пока ты их не вернёшь, у тебя не будет имени. Я купил тебя из прихоти, как ненужную вещь и в твоих интересах доказать мне свою полезность. Как же мне тебя звать? Я Паук, это Заяц, – задумался её новый покровитель, безошибочно указывая пальцем на стоящего чуть в стороне долговязого, и тот поймавший в складках одежды укусившую его вшу проворчал, разглядывая на свет паразита:

– Блоха.

– Блоха? – не видя, что происходит, отозвался Паук. – Ну что же вполне подходящее прозвище. Будешь теперь Блохой.

***

В отличие от остальных Сандра милостыню не просила. Она с чувством декламировала на память грустные стихи и героические саги, из сохранившихся у Паука книг, которые по вечерам читала при свете свечи ему, а часто и всем остальным, хотя бы просто для того, чтобы не забыть руны. Попрошайки, в большинстве своём беглые крестьяне, что получат вольную если по тогдашним правилам проживут в свободном городе один год и один день видели в этом проявление колдовства и от того настороженно относились к ней, завидуя и побаиваясь, ведь из всех лишь она владела таинством знаков. Умение читать приближало её к Пауку, но отдаляло от остальных.

Как-то уже пробыв у слепца довольно долго, она при свете нескольких сальных плошек читала ему что-то из старых туго скрученных свитков, несколько десятков, которых лежали на стеллажах. Лето почти закончилось, но, несмотря на это установилась необычайно жаркая погода. Солнце жгло, словно решив уничтожить всё живое, лишь только ночь ненадолго давала прохладу. Одетый в льняной хитон Паук, слушая её, стоял на выходящем во внутренний двор балконе, облокотившись на чудом сохранившиеся перила. Измученный за день зноем он наслаждался прохладой глядя в небо, словно и впрямь мог что-то видеть.

– Ты смотришь на звёзды? Но ведь у тебя нет глаз, – бестактно спросила девочка, когда повествование закончилось, глядя на Паука.

– Да разве нужны они мне чтобы видеть? – ответил тот, всё так же разглядывая необычайно яркие небесные огоньки, под аккомпанемент стрекочущих цикад.

– И что же ты видишь?

– Я вижу над собой глубокое чёрное море. На дне его лежат жемчужные россыпи, в пучине плывут гигантские киты-облака и мелкие пёрышки-рыбёшки. По тёмной глади скользит флотилия из крыш перевёрнутых домов, а на самом верху стою я в низ головой, вертя ею в разные стороны – ибо я флюгер. – Удивлённая девочка вышла к нему и, задрав голову, по-новому взглянула на небо, пытаясь разглядеть то, что описал Паук.

– Ты видела мои картины? – спросил вдруг мужчина, и гостья отрицательно покачала головой, забывчиво добавив: – Нет.

– Пойдём, я покажу тебе.

Вернувшись в комнату хозяин, нащупав, потянул за шнур в углу, и закрывающая боковую стену портьера поехала в сторону, открывая десяток висевших в тяжёлых рамах портретов. Сановные родственники Паука были мало похожи на него, выродившись под влиянием чужой крови, лишь родоначальник династии почти синекожий Сигизмунд Кларк (чей не очень удачный портрет висел в середине галереи), был удивительно похож на своего потомка. Пробежав взглядом картины, Сандра вдруг вернулась назад к портрету женщины, удивительно напоминавшей Ансару, только гораздо моложе и нет, не красивей, но с совершенно другим взглядом. Сейчас выражение лица миледи можно было назвать настороженным, если и не жестоким, то уж во всяком случае, жёстким, а холод глаз было сложно скрыть улыбкой. Явно не привыкшая к позированию молодая особа на картине своей простодушной застенчивостью выглядела совершенно другой – слегка наивной, ещё не растратившей запас душевной теплоты и доброты сердца. Сандра удивлённо смотрела на неё, растерявшись от неожиданности – невеста Паука и миледи Ансара казались совершенно разными людьми.

– Этот портрет написал мой придворный художник ко дню нашей помолвки. Я оставил его на память о своём самом большом разочаровании, – произнёс хозяин, безошибочно определив её душевное смятение.

– Разве она не любила Вас?

– Не знаю даже, любит ли она вообще кого-то. Сердце этой женщины подобно льду и кажется, нет силы, способной его растопить. Она вскружила мне голову настолько, что я готов был пожертвовать ради неё многим, но она хотела всё, – милорд замолчал, явно не желая развивать тему, и тогда девочка спросила:

– Почему здесь нет ни одного вашего портрета?

– Зачем ворошить прошлое? Не хочу, чтобы меня видели в блеске регалий и славы предков, которую я не смог не то что преумножить, а даже сберечь. Сейчас я тот, кто есть – паук, что плетёт паутину, оставаясь в тени. Во мне сегодняшнем нет ничего, что стоило бы сохранить в веках. Для всех я умер, а ты ещё не родилась, Блоха. Пока ты здесь, то будешь учиться всему, что поможет тебе выжить, а как распорядишься этим, тебе решать.

Кроме попрошаек в подчинении разорившегося лорда были базарные воры, заправлял которыми Заяц. Шныряя по рынку, они срезали мешочки с серебром с поясов ротозеев и исчезали в толпе. Теперь девочка не только читала стихи, но и училась искусству воровства, а в том, что это было действительно искусство, она вскоре убедилась. Несмотря на массивную комплекцию, Заяц был умелым вором, умудрявшимся красть серебро, оставляя мешочек на поясе. Как Сандра не старалась повторить подобное, ей это не удавалось.

– Я не могу влезть в чужой карман – кажется, что люди смотрят на меня и потом миледи никогда не одобрила бы такого, – говорила она, когда очередная попытка вытащить безделушку у стоящего к ней спиной Паука не увенчалась успехом.

– Начнём с того, что Ансара выгнала тебя и теперь я занимаюсь твоим воспитанием. Не забывай, кто выкупил тебя из тюрьмы; ты моя собственность и будешь делать всё, что я скажу. Так что не будем больше об этом. Подойди ко мне.

Когда Сандра приблизилась, Паук, положив руки ей на плечи, взглянул своими мёртвыми глазами, от которых невозможно было отвести взгляд. Чем дольше она смотрела в них, тем слабее становилась воля. Её клонило в сон, но сильные руки не давали упасть – казалось, чужие пальцы проникают сквозь кожу в её тело и она срастается с ними, становясь одним целым. Теперь он мог видеть её глазами, мог заставить сделать всё что захочет, подобно кукловоду, крепко держащему невидимые нити…