Одинокий волк потерянной стаи

Лев – не горилла, с глупыми криками тараща глаза, по клетке носиться. Ему даже взаперти достоинство нужно держать за глотку.

Здесь силу воли и духа иметь надобно.

Это гнусное дело постоянным жестом голодно.

* * *

Отчего-то, не знаю почему, я встал на сторону всех аутсайдеров, оппозиционеров, алкоголиков, неудачников, бомжей, авангардистов, непризнанных писателей и поэтов, имеющих в перспективе только лихолетье. У них есть, чему поучиться.

А в детстве, вроде бы, был «прилежным и умненьким» мальчиком.

* * *

Если нет ни сил, ни выхода, тогда надо уходить достойно, не сдавшись, как это сделали Янка, Башлачёв, Селиванов и другие мои братья и сёстры по оружию и фронту. Они победили, попрали, в первую очередь, свирепый закон самосохранения, в конечном итоге саму смерть. Те же, кто остаётся после них, обязаны удерживать как свои, так и осиротевшие участки фронта и воевать за себя и «за того парня». Фронт держится на нас, нам нельзя умирать от слабости, тоски и безволия, мир держится на каждом из нас – истинно живом.

Е. Летов

– О, «дух» прибыл, – кричали они мне в спину. Кто – с радостью, кто – с завистью, а кто – и со злостью. Не обращая внимания на окрики, я шёл «на ковёр» к Главному.

– А, Ломов, привет-привет, дружище, – говорил мне Главный, – прибыл значит. Добрался нормально?

– Нормально вроде, – я, признаться, несколько оторопел от такого радушия: Главный, всё же.

– Один?

– Один.

– Это плохо. Потери терпим. Ещё бойцы нужны. Куда распределиться желаешь?

– Куда пошлёте – туда и желаю. Не мне выбирать.

– Не, брат, у нас так не воюют: у нас каждый должен быть на своём месте. Выбирай.

Он полистал какие-то бумаги, похожие на боевой блокнот. Такие полевые командиры в планшетах носят.

– Давеча ходатайства пришли… Вот, поэты с менестрелями пополнения просят. Плохи там дела. Янка, СашБаш, Игорян, Витёк… Все полегли. Слыхал?

– Слыхал, – ответил я и зачем-то привстал. – А я-то с какого боку? У меня стихов – кот наплакал. Да и качество – ещё то. Ну какой я поэт?

– Это ты брось, – резко оборвал Главный мои восклицания. – Быть поэтом – это не стишки сочинять. Поэт – это состояние души. Диагноз, если хочешь. А стихи и поэмы – это так, материальное воплощение борьбы. Оружие в битве!..

– Если уж можно выбирать, – неожиданно осмелел я, – к ним не пойду. Не сдюжу.

– Куда же тогда?! – он растерянно развёл руками.

– А одному можно? Без участия в подразделениях? Я привык в одиночку работать от меланхолии и скорбности ума. В секрет, какой-нибудь? – с опаской спросил я.

– Есть у меня такие. Воюют поодиночке. Но гнусное это дело. Страшно там…

– А кто это? – выпалил я, забывшись, и сразу покраснел от своей наглости.

– Сказать не могу. Военная тайна. В тени они. Бойцы невидимого фронта. Понимаешь?

Я кивнул.

– А впрочем, согласен, – вдруг неожиданно согласился Главный. – Иди, осмотри позиции и выбирай место дислокации.

– Потом к Вам? Доложить?

– Зачем? Не надо. Займёшь позицию и воюй себе на здоровье. И обо мне забудь. Я тебе боле ни хозяин и ни слуга. И помощи от меня не жди. Умрёшь неизвестным. Имя твоё только после смерти на поле брани найдут. Лет эдак… через… А не знаю, в общем. Найдут, так найдут, не найдут – не обессудь. Плохо воевал, значит.

– Можно идти?

– Иди, – молвил он с каким-то показным равнодушием. Понимает, наверное, что долго не выдержу, – да, чуть не забыл, – услышал я уже на пороге, – запрещаю:

1. Работать без прикрытия. Все боевые действия и вылазки совершать исключительно под псевдонимом.

2. Любое общение на темы фронта. Духовное одиночество обязательно.

3. Брать на себя обязательства. Ты никому ничего не должен, кроме денег.

4. Жить за пределами России.

Имеешь одно право: почувствуешь, что силы на исходе – можешь уйти. Маршрут не обозначаю. Право выбора – за тобой: хочешь – наверх, хочешь – в сторону. Но район боевых действий оставь обязательно. Теперь всё.

Я вышел из штаба.

– О, «дух» прибыл, – кричали они мне в спину. Кто – с радостью, кто – с завистью, а кто – и со злостью. Не обращая внимания на окрики, я отправился занимать круговую оборону.

Один…

* * *

30 марта. Среда.

Событие дня: на перекрестке с корнем вырвали светофор. Но он и лежа работает. Моргает, подлец, не сдается.

Общение: 46 минут с секундами.

Молчание: 23 часа 13 минут с секундами.

Одиночество: 29 часов.

* * *

А время всё шло и шло. И главная звезда Льва, его альфа – Регул, уходила всё дальше и дальше в сторону Магелланова пролива. А вместе с ней уходил и ветер. Ветер Юга. Ветер Огня. Его Ветер. Ветер отсутствия денег, но широты творчества. Приходил другой – чуждый ему. Он уже чувствовал его успокаивающее дыхание. И он уже знал, что…

И даже всевластный запах сожжённого табака не мог изменить или хотя бы притормозить бег ни звезды, ни ветра.