Тарантул

– Ну и дальше?

– А больше ничего. Приглашал заходить вечерком.

– Та-ак! – протянул Иван Васильевич. – Пластинки? Отлично помню, что о пластинках Казанков ничего не говорил. Я просматривал весь протокол. Это что-то новое. Ну а теперь садитесь и рассказывайте все по порядку.

Выслушав подробный отчет о посещении аптекаря, Иван Васильевич сверил адрес, написанный на пакете, с имеющимся у него.

– А ведь Шарковского-то мы прохлопали, товарищ Трифонов. Это матерый шпион. Я получил очень любопытные материалы…

– Да, старичок, по видимости, опытный, – согласился Трифонов.

Иван Васильевич вынул из пакета порошки, развернул один из них и понюхал.

– Аспирин, – медленно произнес он, думая о чем-то другом. – О пластинках я сам выясню. Сейчас вам нужно будет подумать о сигнализации в квартире Завьялова. Звонок не годится. Какой-нибудь спокойный гудочек… Через площадку лестницы проводить его нельзя: Мальцев может заметить.

– Разрешите предложить?

– Ну?

– Под видом старой антенны! Выведем через окно наружу, соединим на крыше, а другой конец – к Буракову.

– Н-не знаю… Посмотрите на месте. Над вторым этажом там протянуты электрические провода. Может быть, замаскировать в них? Но лучше сами посмотрите.

Трифонов внимательно слушал и наблюдал за каждым движением начальника. Он чувствовал, что все это подполковник говорит и делает механически, а голова его занята какой-то другой мыслью.

И он не ошибался. Иван Васильевич думал о самом главном, отчего зависел весь его план.

– Послушайте, товарищ Трифонов, – дружески обратился он к помощнику. – У вас нет знакомой девочки лет пятнадцати? Умной, смелой, находчивой, и хорошо бы с музыкальными способностями?

Все помощники Ивана Васильевича знали о плане своего начальника, думали о нем, обсуждали, критиковали его неоднократно, и поэтому Трифонов сразу понял вопрос.

– На место Али? – спросил он.

– Да.

– Есть одна… племянница, но она не годится, товарищ подполковник, – подумав, ответил он и сразу пояснил: – Паникерша. Чуть что – сейчас визг поднимает. Аля, как вы говорили, профессорская дочка, читала много, и все такое. А эта – нет, не подойдет! У соседки есть дочь, но чересчур болтливая. Такая тараторка! Всех заговорит.

– Н-да… такие не годятся, – согласился Иван Васильевич. – Можно, конечно, сказать, что девочка эвакуирована к тетке в деревню, но это не то. Лишний человек в квартире нам очень нужен. Алексеев по вечерам будет учиться.

– А что, если сама Аля согласится?

– Нет. Я уже думал об этом. Слишком большой риск. Отношения между ними должны быть родственные. Брат и сестра. Она будет стесняться Алексеева, и вообще они очень разные…

– Так, может быть, у него самого есть знакомая? – спросил Трифонов.

Иван Васильевич поднял голову, пристально взглянул на помощника и улыбнулся.

– Вот об этом я не подумал… Это действительно хорошая мысль. Надо узнать… До приезда Мальцева времени у нас еще много.

В это время за окном раздался вой сирены. Иван Васильевич включил репродуктор*, несколько секунд слушал этот волнующий звук, затем выдернул вилку.

– Погода прояснилась. Летят, – сказал он.

– Это какой-нибудь корректировщик*. Бомбардировщиков на нашем фронте нет, – заметил Трифонов.

– А кто их знает. Сегодня нет, а завтра могут быть…

Воздушные тревоги в сорок третьем году в Ленинграде объявлялись редко. Превосходство в воздухе полностью перешло к Советской Армии, и гитлеровцы направляли свои самолеты только в самые ответственные места фронта.

7. ЛЕНА ГАВРИЛОВА

«Ленинградскую правду» получали ежедневно, вывешивали на большом щите в раздевалке, и в свободное время возле нее всегда собирался народ.

– Приказ! Какой город, девочки? – нетерпеливо спрашивали входящие мастерицы.

– Фастов.

– А где это?

– На Украине, за Киевом.

– А большой это город? Кто знает?

– Наверно, большой. Недаром же приказ…

Лена Гаврилова стояла среди работниц и со счастливой улыбкой слушала эти разговоры. Седьмого ноября Красная Армия разгромила гитлеровские войска под Киевом и освободила столицу Украины. Сегодня Фастов… А где-то впереди – день, когда прогонят фашистов из-под Ленинграда. Каждую победу Красной Армии Лена воспринимала так, словно лично участвовала в боях за освобождение Киева, Фастова и других городов. Но разве это не так? Разве она не отдает все силы для победы? Разве она не работает наравне со взрослыми и ни в чем не уступает опытным мастерицам? За последний год она получила три благодарности, две премии…

– Гаврилова тут? – услышала она голос табельщицы* и оглянулась. – Лена, иди скорей к заведующей! Срочно вызывают.

Анна Захаровна руководила мастерской давно и отлично знала всех работниц. Знала их характеры, способности, бытовые условия, семейное положение и, прежде чем вызвать Лену Гаврилову, дала подполковнику государственной безопасности подробную характеристику девочки.

– Родных у нее в Ленинграде нет. Круглая сирота, – ровным голосом говорила она. – Отец на фронте, но никаких сведений от него нет. Неизвестно, жив ли он…

Иван Васильевич не перебивал. Со слов этой высокой, сухощавой, немолодой женщины можно было заключить, что Лена Гаврилова заслуживает доверия, но ему казалось, что заведующая любит девочку и относится к ней пристрастно.

– Я не знаю, зачем вам понадобилась Лена, – продолжала Анна Захаровна, – но должна сказать, что мне очень жаль расставаться с ней. Девочка у меня работает… Если и не лучше всех, то не уступает лучшим. Все мы относимся к ней, как к родной дочери.

– Мы ее долго не задержим, – успокоил Иван Васильевич. – К новому году она вернется обратно на работу.

– Но, может быть, вам порекомендовать кого-нибудь другого? – настаивала Анна Захаровна. – Постарше. Она же совсем ребенок…

– Нет, заменить ее невозможно.

– Мне, конечно, трудно судить… И у вас такое дело, как бы это сказать… вне всякой очереди. Вы с ней будете сами разговаривать?

– Да. От вас нужно только согласие.

В дверь постучали, и, после разрешения, в комнату вошла Лена. Она вопросительно взглянула на Анну Захаровну, посмотрела на незнакомого мужчину и встретилась с пристальным, изучающим взглядом.