Обманщик и его маскарад

– Не люблю подозрительных людей, – заметил коммерсант, наблюдая за ним. – Но, должен сказать, мне нравятся осмотрительные люди.

– Могу вас поздравить, – юноша вялым движением протянул брошюру обратно. – Как было сказано, я любознателен по характеру, но и осторожен от природы. Я не обманываюсь внешними признаками. Ваш отчет представляет дела в прекрасном свете, но скажите, не были ли ваши акции еще недавно переоценены? Не наблюдается ли нисходящая тенденция? Нечто вроде уныния среди держателей ваших акций?

– Да, наблюдался некоторый спад. Но что было причиной? Кто стоял за этим? Падение наших акций связано исключительно с ворчанием, – заметьте, с лицемерным ворчанием биржевых «медведей».

– Почему лицемерным?

– Потому что эти «медведи» проявляют самое чудовищное лицемерие; они лицемерно переворачивают факты с ног на голову, лицемерно выпячивают темные, а не светлые стороны. Они процветают не столько на биржевой депрессии, сколько на ее видимости. Это профессора извращенного мастерства биржевых спадов, поддельные Иеремии[49 - Имеются в виду обличительные жалобы библейского пророка Иеремии, особенно «Плач Иеремии» (прим. пер.).], фальшивые Гераклиты.[50 - Гераклит (ок. 540–475 г. до н. э.) говорил, что все в мире постоянно изменяется (прим. пер.).] По окончании унылого дня они воскресают, подобно Лазарям посреди нищеты, и радуются прибылям, полученным из-за притворных недугов, – проклятые «медведи»!

– Вижу, вы неравнодушны к этим медведям.

– Если и так, это не более чем воспоминание об их стратагемах относительно наших акций. Это разрушители доверия, насквозь лживые сами по себе, но искренние в своей мрачной философии о конце мира. Те люди, которые, будь то на фондовой бирже, в политике, морали, метафизике, религии и даже на хлебном рынке – обрушивают свою темную панику на естественно установленный свет с целью получить скрытую выгоду. Их мрачная философия, шагающая мо трупам чужих бедствий, есть философия Моргана![51 - Джон Пирпойнт Морган (1837–1913) – американский банкир, доминировавший в сфере корпоративных финансов и промышленной консолидации в США (прим. пер.).]

– А мне это нравится, – с знающим видом протянул юноша. – Эти унылые души для меня не лучше остальных. Сидеть на диване после ужина с шампанским, курить плантаторскую сигару и беседовать с одним из этих мрачных парней, – что за скука!

– Вы скажете ему, что все это выдумки, не так ли?

– Я скажу ему, что это неестественно. Я скажу ему: если ты доволен жизнью и знаешь ее, и все вокруг тоже довольны, и ты знаешь об этом, и мы будем довольны после того, как нас не станет, о чем тебе тоже известно, – зачем надувать губы и сидеть с мрачным видом?

– А вы знаете, откуда у таких парней берется их мрачность? Не от жизни, потому что они часто бывают затворниками, либо они слишком молоды, чтобы понимать жизнь. Нет они черпают уныние из старых пьес, которые видят на сцене, или их старинных книг, которые находят на чердаке. Можно поставить десять к одному, что такой отшельник тащит к себе заплесневелый томик Сенеки, приобретенный на книжной распродаже, и начинает набивать себя старым, залежалым сеном. А потом он думает, как мудро и старомодно выглядеть брюзгой, и как это возвышает его над современниками.

– Совершенно верно, – согласился юноша. – Я немного пожил на свете, но повидал множество таких мрачных воронов, которые каркают от чужого лица. Кстати говоря, довольно странно, что человек с траурной лентой, о котором вы спрашивали, принял меня за сентиментального рохлю, потому что я отмалчивался; а поскольку я имел при себе книгу Тацита, он полагал, что я выбрал такое чтение из-за меланхоличного стиля, а не из-за сплетен и кривотолков автора. Но я позволил ему высказаться и потворствовал ему своей мнимой застенчивостью.

– Вам не следовало так поступать. Это несчастный человек, а вы, похоже, выставили его глупцом.

– Если и так, то он сам виноват. Но мне нравятся преуспевающие и довольные люди, которые говорят спокойно и отличаются красноречием, как вы. Такие люди обычно бывают искренними. А теперь, поскольку у меня есть некоторый излишек денег в кармане, я просто собираюсь…

– …Выступить в роли брата этого несчастного бедняги?

– Пусть этот несчастный будет братом самому себе. Во что вы его втягивали все это время? Можно подумать, вам нет дела до оформления трансфертов или продажи акций; вы думаете о чем-то еще. Но повторяю, я готов вложить деньги…

– Постойте, постойте, – к нам приближаются какие-то шумные джентльмены. Давайте отойдем в сторону.

С бесцеремонной вежливостью человек с книгой под мышкой увлек своего спутника в уединенное место, куда не доносились звуки перебранки снаружи.

Заключив сделку, они встали и вышли на палубу.

– Теперь скажите мне, сэр, – произнес человек с книгой, – вернее, объясните, каким образом молодой человек, вроде вас, – а вы, на первый взгляд, похожи на степенного представителя студенческой гильдии, – вдруг заинтересовался акциями и подобными вещами?

– Некоторые второкурсники производят ошибочное впечатление, – с подчеркнутой медлительностью ответил студент, поправляя воротник рубашки. – Не последним из них является расхожее мнение о натуре современного ученого и о происхождении его научной уравновешенности.

– Да, похоже на то. Действительно, это новая страница в рукописи моего жизненного опыта.

– Жизненный опыт – это единственный учитель, сэр, – глубокомысленно заметил студент.

– Считайте меня вашим учеником; я готов слушать лишь измышления опытных людей.[52 - Во фразе содержится непереводимый намек на биржевые спекуляции (прим. пер.).]

– Мои измышления, сэр, в основном руководствуются изречениями лорда Бэкона;[53 - «В тяжелые времена от деловых людей толку больше, чем от добродетельных» (прим пер.).] я рассуждаю о тех концепциях, которые близки моему бизнесу и моей душе… Кстати, у вас нет сведений о других хороших акциях?

– Вас, случайно, не интересует Новый Иерусалим?

– Новый Иерусалим?

– Да, это новый и процветающий город в северной Миннесоте. Он был основан некоторыми беженцами из числа мормонов, отсюда и название. Он стоит на Миссисипи. Вот, у меня есть карта, – он развернул свиток. – Вот, здесь вы видите общественные здания, – вот пристань, – вот парк, – вот ботанический сад, – а тут, где эта маленькая точка, находится постоянно действующий фонтан. Как вы можете видеть, есть двадцать звездочек; они обозначают лицеи с колоннадами из железного дерева.

– И все эти здания уже построены?

– Все стоят на местах, bona fide.[54 - Без обмана (лат.).]

– А эти квадраты по окрестностям, – они покрыты водой?

– Акватории в новом Иерусалиме? Все это terra firma… – но вы не заинтересованы в инвестициях, правда?

– Мне едва ли нужно объявлять свою ученую степень, как говорят в таких случаях молодые юристы, – зевнул студент.

– Благоразумие… вы благоразумный человек. Так или иначе, я предпочел бы иметь одну из ваших акций в угольной компании, нежели две из этого предприятия. Тем не менее, с учетом того, что первое поселение было основано двумя беженцами, которые переплыли реку в обнаженном виде… это удивительное место. Так и есть, уверяю вас. Но увы, мне пора идти. Да, и если вы случайно встретитесь с этим несчастным человеком…

– В таком случае, я пошлю за стюардом и поручу ему высадить этого человека за бот вместе с его несчастьями, – с растущим нетерпением отозвался студент.

– Ха-ха! Вот теперь я вижу некоего мрачного философа, теологического медведя, всегда готового задавить своим ворчанием слабости человеческой натуры (со скрытыми мотивами, как видите, ради солидных бенефиций в виде даров от почитателей Аримана[55 - Ариман – злое начало в зороастризме, противостоящее Ормузду – воплощению добра (прим. пер.).]), он объявит это знамением ожесточенного сердца и размягченного мозга. Да, такова будет его зловещая умозрительная конструкция. Но ведь это не более, чем причуда настоящего, пусть и суховатого юмора. Признайте это! До свидания.

Глава 10. В кают-компании

Стулья, табуреты, кушетки, диваны, оттоманки, занятые группами людей, молодых и старых, умудренных и простодушных. Они держат в руках карты: пики, трефы, бубны и черви, их любимые игры – вист, криббидж и брак.[56 - Брак – старинная игра, разновидность покера (прим. пер.).] Среди отдыхающих в креслах и расхаживающих между столами с мраморными столешницами, сравнительно мыло тех, кто устранились от игры и держат руки в карманах. Возможно, это философы. Но тут и там можно видеть заинтересованные лица людей, читающих небольшую афишу неизвестного автора, составленную в витиеватых выражениях:

ОДА ОБ ПРИЗНАКАХ

ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО НЕДОВЕРИЯ

ПРОТИВ ВОЛИ ПОДТВЕРЖДЕННОГО

МНОГОЧИСЛЕННЫМИ ОТКАЗАМИ БЕСПРИСТРАСТНЫХ ПОПЫТОК

ЗАВОЕВАТЬ ЧЬЕ-ТО ДОВЕРИЕ

На полу валяются многочисленные экземпляры, как будто разбросанные с воздушного шара. Но природа их происхождения была такова: некий пожилой человек в квакерском облачении тихо прошел через каюту и, на манер железнодорожных книготорговцев, предваряющих свои предложения прямыми или косвенными рекламными объявлениями о будущих томах, молча раздавал брошюры со стихами, которые, большей частью, после мимолетного взгляда были выброшены на пол, как очередная бредовая фантазия бродячего рапсода.

В должное время появляется и румяный мужчина с дорожной шляпой, который, оживленно расхаживая взад-вперед, с любопытством оглядывается по сторонам с видом радостного сродства с происходящими событиями, всей своей сущностью желая передать стремление быть душой общества и словно бы говоря: «Ну вот, ребята, теперь я лично знаком с каждым из вас, потому что мир прекрасен, и наше знакомство тоже прекрасно братья, о да, – и какие мы здесь все прекрасные и счастливые!»

И, как будто он на самом деле пропел эту птичью трель, он панибратски обращается к одному незнакомцу за другим, обмениваясь с ними приятными комментариями.

– Прошу прощения, почему вы здесь? – обратился он к маленькому сухопарому человечку, который выглядел так, словно никогда не обедал.

– Из-за какой-то диковинной поэмы, – последовал ответ. – Той самой, которая разбросана в брошюрах на полу.

– А я и не заметил! Давайте-ка посмотрим, – он подобрал бумажку и посмотрел. – Ну, довольно мило: жалобные откровения, особенно в завязке. «Увы тому, кто не познает меры / Реального доверия и неподдельной веры». Разумеется, можно лишь пожалеть такого несчастливца. Сложено весьма гладко, сэр. В этом есть неподдельный пафос. Но считаете ли вы такие чувства оправданными?

– Интересно, – ответил сухопарый человечек. – Я как раз подумал что это необычная вещь, и едва ли не стыжусь признать, что она подвигла меня на искренние чувства. Прямо сейчас я чувствую, что это искренние и правдивые слова Не помню, чтобы раньше я так расчувствовался. Видите ли, мои чувства притуплены от природы, но этот стих, странным образом, проникает через мое оцепенение вроде проповеди, – которая, оплакивая мою смерть во грехе и позоре, одновременно побуждает меня быть живым и благодетельным человеком.