История

6. Крез был лидиец по происхождению, сын Алиатта, и владычествовал над народами по эту сторону реки Галис, протекающей с юга между сирийцами* и пафлагонцами и изливающейся на север в так называемый теперь Евксинский Понт. Из всех известных нам варваров Крез первый подчинил своей власти некоторых из эллинов, заставив их платить дань, а с другими вступил в дружбу. Покорил он ионян, эолийцев и живущих в Азии дорийцев, а друзей приобрел себе в лакедемонянах. Раньше царствования Креза все эллины были свободны, ибо предшествовавшее задолго до Креза вторжение киммерийцев, которые доходили до Иовии, не было покорением государств, а лишь хищническим набегом.

7. Принадлежав вначале Гераклидам, власть перешла потом в род Креза, к так называемым Мермнадам, следующим образом. Правителем Сард был Кандавл, именуемый эллинами Мирсилом, потомок Алкея, сына Геракла. Агрон, сын Нина, внук Бела, правнук Алкея, был из рода Гераклидов первым царем Сард, а Кандавл, сын Мирса, последним. Владыки, царствовавшие в этой стране раньше Агрона, происходили от Лида, сына Атиса, по имени которого назван целый лидийский народ, прежде называвшийся меонами. Они?то и облекли Гераклидов властью, доставшеюся им по изречению оракула. Гераклиды происходили от рабыни Иардана и Геракла, управляли страною в лице двадцати двух поколений на протяжении пятисот пяти лет в непрерывной преемственности от отца к сыну до Кандавла, сына Мирса.

8. Этот Кандавл страстно любил свою жену и воображал поэтому, что владеет красивейшей в свете женщиной. У царя был копьеносец, сын Даскила, Гигес, к которому царь был весьма расположен; ему поверял Кандавл важнейшие дела свои и, между прочим, превозносил красоту жены. Немного времени спустя Кандавлу суждено было погибнуть, царь обратился к Гигесу с такой речью: «Мне кажется, Гигес, ты не доверяешь моим словам о красоте жены, ибо слух у человека не так доверчив, как зрение; поэтому постарайся увидеть ее обнаженною». В ответ на это Гигес вскрикнул: «Неразумные речи слышу я от тебя, владыка! Неужели ты велишь мне посмотреть на мою нагую госпожу? Ведь вместе с платьем женщина совлекает с себя и стыд. Давно существуют у людей прекрасные изречения; из них следует черпать уроки; в числе изречений есть следующее: «всякий смотри свое». Я верю, что жена твоя красивейшая женщина, и пожалуйста, не требуй от меня недозволенного».

9. Замечанием этим Гигес надеялся защитить себя от беды, потому что опасался, как бы отсюда не вышло для него какого несчастья. Но Кандавл возразил: «Будь смелее, Гигес; не думай, что я предлагаю тебе это ради испытания, не бойся ничего и со стороны женщины моей. Все дело с самого начала я устрою так, что она и не заметит, когда ты будешь смотреть на нее: поставлю тебя в нашей почивальне за открытой дверью; тотчас за мною войдет в спальню к ложу и жена моя. Подле дверей стоит стул; раздеваясь, она будет складывать на него свое платье одно за другим, а ты спокойно можешь ее осматривать. Когда она отойдет от стула к постели и обернется к тебе спиною, постарайся проскользнуть в дверь так, чтобы она тебя не заметила».

10. Видя, что уклониться нельзя, Гигес согласился. Когда пришла пора ложиться спать, Кандавл ввел Гигеса в опочивальню, а вслед затем вошла и жена. Гигес глядел на нее, когда она, войдя в комнату, снимала с себя платье. Когда же царица повернулась к нему спиной и направилась к постели, Гигес украдкой вышел вон. Но при этом жена Кандавла увидела его и поняла, что все устроено ее мужем; она сильно застыдилась, но не крикнула и не выдала себя, в душе затаив месть Кандавлу. Дело в том, что у лидийцев, как у всех почти варваров, даже мужчина считает для себя большим позором, если его увидят нагим.

11. Итак, ничего тогда не обнаружив, она сохранила спокойствие; но на следующий день немедленно подготовила вернейших слуг своих и велела позвать Гигеса. Он пошел на зов, не подозревая, что жена Кандавла знает что?нибудь о случившемся: и прежде он являлся каждый раз, когда царица звала его. При появлении Гигеса она обратилась к нему с такою речью: «Я даю тебе, Гигес, на выбор одну из двух дорог, лежащих перед тобою, которую из них ты предпочтешь: или, убив Кандавла, владей мной и всем лидийским царством, или ты умрешь тотчас сам, чтобы впредь в угоду Кандавлу ты не глядел на то, на что тебе не подобало. Поэтому должен погибнуть или он за то, что устроил это, или ты за то, что глядел на меня обнаженную и тем совершил недозволенное». Сначала речи царицы изумляли Гигеса, потом он умолял ее не принуждать его к такому выбору. Но та оставалась непреклонной, и Гигес увидел себя действительно вынужденным или убить своего господина, или умереть самому; он предпочел остаться в живых. «Так как ты заставляешь меня против воли убить моего господина, – сказал тогда Гигес царице, – то научи, как нам напасть на него». Согласившись на это, она сказала: «Нападение должно быть сделано с того самого места, с которого он показал тебе меня обнаженную, и смерть постигнет его во время сна».

12. Когда замысел был готов и наступила ночь, Гигес последовал за царицей в опочивальню; до этого момента его не отпускали, и ему не было никакого спасения от выбора – или умереть самому, или погубить Кандавла. Дав в руки меч, царица скрыла Гигеса за той самой дверью. Когда после этого Кандавл лег спать, Гигес вышел из?за двери, убил царя и таким образом завладел женою его и царством (об этом упомянул в ямбическом триметре и Архилох из Пароса*, живший в то же время).

13. Получив власть, Гигес упрочил ее за собою при содействии дельфийского прорицалища. Когда по случаю убийства Кандавла лидийцы было вознегодовали и восстали с оружием в руках, тогда бунтовщики с Гигесом во главе договорились с остальными лидийцами на том, что он будет царствовать над ними, если оракул признает его царем; если же нет, то он передаст царство обратно Гераклидам. Оракул признал Гигеса, и он после этого воцарился. Однако пифия тогда же возвестила, что Гераклиды будут отомщены в пятом поколении Гигеса. Ни лидийцы, ни цари их не обращали никакого внимания на изречение оракула, пока оно не исполнилось.

14. Так Мермнады получили власть, отняв ее у Гераклидов, а по воцарении Гигес послал в Дельфы многочисленные дары: сколько ни есть серебряных даров, боyльшая часть их от него и находится в Дельфах. Кроме серебра, он пожертвовал в большом числе и золотые сосуды; в числе их наиболее достойны упоминания шесть золотых чаш. Весят они триста талантов и помещаются в сокровищнице коринфян; впрочем, говоря по правде, сокровищница эта есть дело не Коринфского государства, но Кипсела, сына Эетиона. Насколько мы знаем, Гигес первый из варваров после Мидаса, фригийского царя, сына Гордия, послал дары в Дельфы. Мидас посвятил оракулу царский трон, сидя на котором он прежде творил суд, – замечательное произведение; трон находится на том самом месте, где и чаши Гигеса. То золото и серебро, которое подарил Гигес, дельфийцы называют Гигадами, по имени жертвователя.

15. Сделавшись царем, Гигес тоже совершал военные походы на Милет и Смирну и взял нижний Колофон; впрочем, тридцать восемь лет своего царствования он не ознаменовал ничем достославным. Поэтому ничего больше о нем я говорить не буду, упомяну только о сыне его Ардисе, царствовавшем после Гигеса. Ардис покорил Приену и ходил войною на Милет; в его царствование киммерийцы, теснимые из своей родины кочевыми скифами, пришли в Азию и овладели Сардами, за исключением акрополя.

16. Ардису, царствовавшему сорок девять лет, наследовал сын его Садиатт и царствовал двенадцать лет, а за Садиаттом следовал сын его Алиатт. Этот последний воевал с Киаксаром, внуком Деиока, и прогнал киммерийцев из Азии; он покорил Смирну, заселенную жителями Колофона, и напал на Клазомены. Однако отсюда он возвратился домой не так, как желал, но потерпев жестокое поражение. Другие важнейшие дела его царствования следующие.

17. Он вел войну с Милетом, унаследовав ее от отца. Отправившись с войском против Милета, он разорял город следующим образом: ежегодно в ту пору, когда на полях созревали плоды, он врывался с войском на городские земли; войско шло под звуки свирелей, струнных инструментов, с женскими и мужскими флейтами*. Войдя в Милетскую область, Алиатт не разрушал домов на тамошней земле, не сжигал их и не ломал в них дверей; дома оставлялись в покое, но каждый раз уничтожал деревья и посевы и затем возвращался назад. Так как море было во власти милетян, то правильная осада города была бы бесполезна; дома же щадил лидийский царь для того, чтобы милетяне, живя в них, имели возможность засеивать и обрабатывать поля, а он снова своими нападениями опустошал бы обработанные земли.

18. Такого рода войну он вел одиннадцать лет, и за это время милетяне претерпели два жестоких поражения, одно на своей же земле, в Лименее, другое на равнине Меандра. В течение шести лет из одиннадцати лидийцами управлял еще Садиатт, сын Ардиса, который в это время совершал походы в Милетскую область; Садиатт же и начал эту войну. Остальные пять лет из одиннадцати, следовавшие за теми шестью, вел войну сын Садиатта Алиатт; приняв ее от отца, о чем сказано было выше, он воевал с неослабевающей ревностью. Никто из ионян не помогал в этой войне милетянам, за исключением хиосцев, которые платили услугой за такую же услугу: раньше милетяне помогали хиосцам в войне их с эрифрейцами.

19. Наконец, на двенадцатом году, когда лидийцы снова зажгли нивы, случилось следующее: лишь только поле занялось огнем, ветер направил пламя на храм Афины по прозванию Ассесии*, и храм сгорел. На это не было сначала обращено никакого внимания, а по возвращении войска в Сарды Алиатт заболел. Так как болезнь его затянулась, то по совету ли другого, или по собственному решению он послал в Дельфы спросить божество о причине болезни. Пришедшим в Дельфы пифия сказала, что она не станет говорить им ничего до тех дор, пока они не восстановят храм Афины, сожженный в Ассесе, что подле Милета.

20. Я знаю это со слов дельфийцев. Милетяне, впрочем, прибавляют, что сын Кипсела Периандр, нежнейший друг тогдашнего милетского тирана Фрасибула, узнав об изречении оракула Алиатту, сообщил через посланца изречение это тирану для того, чтобы тот знал его и сообразно с ним вел бы свои дела.

21. Так рассказывают об этом милетяне. Между тем Алиатт, получив ответ оракула, тотчас послал глашатая в Милет для заключения мира с Фрасибулом и милетянами на такое время, какое потребовалось бы для сооружения храма. Посланец явился в Милет, а Фрасибул, будучи уведомлен заранее обо всем и зная намерения Алиатта, устроил следующее: весь хлеб, какой был в городе у него самого и у частных лиц, он велел снести на площадь и предупредил милетян, чтобы они по данному им сигналу собирались все вместе и шумными толпами ходили из дома в дом.

22. Устраивал и говорил так Фрасибул для того, чтобы глашатай из Сард увидел большую кучу хлеба, веселящееся население и известил бы об этом Алиатта. Так действительно и случилось. Когда глашатай увидел все это, сообщил поручение царя своего Фрасибулу и возвратился обратно в Сарды, перемирие было заключено, как я узнаю, именно по этой, а не по какой?либо другой причине: Алиатт полагал было, что в Милете сильнейшая нужда в хлебе и что жители его в крайне бедственном положении, а теперь вернувшийся из города глашатай принес вести противоположные и неожиданные. Когда перемирие было заключено на условии взаимной дружбы и союза и в честь Афины было сооружено в Ассесе два храма вместо одного, Алиатт выздоровел. Так ведена была Алиаттом война с милетянами и с Фрасибулом.

23. Тот Периандр, который открыл Фрасибулу изречение оракула, был сыном Кипсела. Он был тираном в Коринфе. По рассказам коринфян, а с ними согласны лесбосцы, в жизни Периандра случилось чрезвычайное чудо, а именно: на Тенар вынесен был на дельфине мефимнянин Арион, лучший в то время кифаред; он первый, насколько нам известно, составил дифирамб*, дал ему имя и исполнил его в Коринфе.

24. Рассказывают, что этот Арион, проводивший боyльшую часть жизни в Коринфе у Периандра, пожелал однажды посетить Италию и Сицилию и, стяжав там большие богатства, собрался отплыть в Коринф. Доверяя больше всего коринфянам, он нанял в Таранте коринфское судно и оттуда отъехал. На открытом море коринфяне вознамерились выбросить Ариона в море и завладеть его имуществом. Узнав об этом, Арион умолял их оставить ему жизнь и предлагал им свои богатства; но перевозчики были непреклонны и предложили ему или умертвить себя с тем, что они погребут его на суше, или кинуться немедленно в воду. В этом крайне трудном положении Арион просил, если уж так им угодно, дозволить еще спеть песню, стоя на корме в полном своем наряде; он обещал по исполнении песни умертвить себя. В ожидании удовольствия от пения лучшего певца перевозчики удалились от кормы корабля на середину его. Арион надел на себя полный наряд свой, взял в руки кифару и, став на досках кормы, исполнил песню высокого тона; по окончании песни он, как был в полном одеянии, бросился в море. Перевозчики поплыли дальше в Коринф, а дельфин, как рассказывают, взял Ариона на себя и вынес на Тенар. Выйдя на берег, он отправился в своем платье в Коринф и там рассказал все, что с ним случилось. Не доверяя Ариону, Периандр содержал его под стражей, никогда не отпускал, но велел следить также и за корабельщиками. Как только судно прибыло, он позвал перевозчиков и расспрашивал их об Арионе; те отвечали, что он в Италии, здравствует и что они оставили его, благоденствующего, в Таранте. Тогда Периандр показал им Ариона в том виде, как он бросился в море. Перевозчики были изумлены и на улики не могли ничего возразить. Так повествуют коринфяне и лесбосцы, а на Тенаре находится пожертвованное Арионом медное небольшое изображение – сидящий на дельфине человек.

25. Лидийский царь Алиатт царствовал пятьдесят семь лет и умер по окончании войны с милетянами. За излечение от болезни он, второй из этого дома, пожертвовал в Дельфы большую серебряную чашу и железный спаянный подчашник; среди священных даров в Дельфах это последнее пожертвование заслуживает внимания; подчашник сделан Главком Хиосским, единственным изобретателем пайки железа*.

26. По смерти Алиатта власть наследовал сын его Крез на тридцать пятом году жизни; жители Эфеса были первые из эллинов, на которых он пошел войною. Осажденные им эфесцы посвятили свой город Артемиде, в знак чего протянули веревку от ее храма к городской стене; расстояние между старым городом, который тогда был в осаде, и храмом было семь стадиев. Итак, эфесцы первые подверглись нападению Креза; потом и остальные ионяне и эолийцы испытали то же, одни за другими, причем каждый раз Крез выставлял новые предлоги, измышляя против одних тяжкие обвинения, против других ничтожные.

27. Когда таким образом Крез покорил всех азиатских эллинов и сделал их своими данниками, он задумал соорудить флот и напасть на жителей островов. Все уже было готово к сооружению флота, когда, по словам одних, пришел в Сарды Биант из Приены, по словам других, Питтак из Митилены, и известиями об Элладе приостановил постройку судов, а именно: на вопрос Креза, нет ли чего нового, гость отвечал: «Островитяне, царь, скупают лошадей в большом числе, намереваясь идти войной на Сарды и на тебя». Полагая, что тот говорит правду, Крез заметил: «Если бы боги внушили островитянам мысль идти на сынов лидийских на лошадях!» А гость на это сказал: «Кажется, царь, ты сильно желал бы встретить островитян на суше конными, и ты совершенно прав; но разве ты не думаешь, что, прослышав о твоем намерении соорудить против них флот, они больше всего пожелают напасть на лидийцев на море и отомстить им за тех эллинов на суше, которых ты обратил в рабство?» Как говорят, замечание это очень понравилось Крезу; он нашел его остроумным и убедительным и приостановил сооружение флота; с живущими на островах ионянами заключил после этого дружественный союз.

28. С течением времени покорены были Крезом почти все народы, обитающие по сю сторону реки Галис, за исключением киликийцев и ликийцев (именно: лидийцы, фригийцы, мисийцы, мариандины, халибы, пафлагонцы, фракийцы, фины и вифины, карийцы, ионяне, дорийцы, эолийцы, памфилы).

29. После покорения этих народов (и присоединения их к лидийцам) стали приходить из Эллады в цветущие богатством Сарды всякие мудрецы по различным побуждениям; в числе их был и афинянин Солон*, который составил афинянам по их поручению законы и потом в течение десяти лет путешествовал под предлогом любознательности, а на самом деле для того, чтобы не быть вынуждену отменить что?либо из составленных им законов. Сделать это без Солона афиняне не могли, потому что обязали себя грозными клятвами пользоваться данными им Солоном законами в течение десяти лет.

30. Итак, отправившись путешествовать ради этого и из любопытства, Солон прибыл в Египет к Амасису и в Сарды к Крезу*. Крезом он был принят радушно в царском дворце. На третий или на четвертый день по прибытии в Сарды царские слуги по повелению Креза водили Солона по сокровищницам и показывали ему все богатства, всю роскошь и великолепие царя. После того как Солон все это видел и внимательно рассмотрел, Крез сказал ему: «О твоей мудрости и о твоих путешествиях, любезный афинянин, до нас доходит громкая молва; из жажды к знанию и из любопытства ты посетил многие земли, а потому я желал бы спросить тебя: видел ли ты уже счастливейшего человека?» Крез задал такой вопрос в уверенности, что счастливейший из людей он сам. Ничего этого не подозревая, Солон чистосердечно отвечал: «Афинянина Телла, царь». Изумленный Крез поспешно спросил: «Почему же Телла считаешь ты счастливейшим?» Солон отвечал: «Во – первых, родное государство Телла было счастливо; он имел прекрасных детей и дожил до той поры, когда у всех них дети родились и благополучно выросли; во – вторых, средства к жизни были у него, по нашим понятиям, достаточные, а кончил он дни свои славной смертью, а именно: во время сражения афинян с соседями при Элевсине он помог своим обратить врагов в бегство и умер мужественной смертью; афиняне похоронили его на государственный счет на том самом месте, где он пал, и почтили высокими почестями».

31. Когда подробными рассказами о счастливой судьбе Телла Солон еще больше возбудил внимание Креза, сей последний снова спросил его, кого же он считает вторым счастливцем, будучи уверен, что ему принадлежит по крайней мере второе место. «Клеобиса и Битона, – отвечал, однако, Солон. – Родом они аргивяне, имели достаточные средства к жизни и обладали такой физической силой, что оба вместе вышли победителями из состязания. Рассказывают об этом так: однажды в праздник Геры Аргосской их матери настоятельно было необходимо приехать в повозке в храм богини; быки не подоспели вовремя с поля, нужно было торопиться, тогда юноши сами наложили на себя ярмо и потащили повозку к храму на протяжении сорока пяти стадиев; на повозке сидела мать их. Совершив это на глазах праздничного собрания, юноши умерли прекраснейшею смертью, а божество показало на них, что для человека гораздо лучше умереть, нежели жить. Присутствовавшие аргивяне прославляли юношей за силу, а мать за таких детей; сама же мать, восхищенная подвигом сыновей своих и доставшейся ей на долю славой, молилась перед ликом богини о том, чтобы Клеобису и Битону божество даровало наилучшую человеческую участь. После этой молитвы они совершили жертву и участвовали в праздничной трапезе, потом заснули в том самом храме и более не вставали; таков был конец их жизни. Аргивяне сделали статуи юношей и пожертвовали в Дельфы как изображения достойнейших людей».

32. Таким образом вторыми победителями в счастии Солон признал этих юношей. Тогда Крез с досадой вопросил: «Неужели же, любезный афинянин, ты не во что ставишь мое счастье и меня считаешь ниже простых людей?» Солон на это отвечал: «Я знаю, Крез, что всякое божество завистливо и любит смуту, а ты спрашиваешь меня о человеческом счастье. Как много в своей долгой жизни человек вынужден видеть того, чего он не желал бы видеть, и как много он должен испытать! Пределом человеческой жизни я почитаю семьдесят лет; эти семьдесят лет составляют двадцать пять тысяч двести дней, не считая вставного месяца. Если же каждый второй год увеличить на один месяц для того, чтобы времена года точно совпадали с летосчислением, то на семьдесят лет получится вставных месяцев тридцать пять, что составит тысячу пятьдесят дней. Из всех этих дней в семидесяти годах, а их двадцать шесть тысяч двести пятьдесят, ни один никогда не приносит с собою того, что другой. Таким образом, Крез, человек весь не более как случайность. Ты конечно очень богат и царствуешь над многими народами, но назвать тебя счастливым я могу не раньше, как узнав, что век свой ты кончил счастливо. Ибо человек очень богатый ничуть не счастливее того, который имеет лишь насущный хлеб, если только первому не суждено, имея все блага, счастливо кончить дни свои. Ибо многие очень богатые люди несчастны, тогда как многие другие с умеренным состоянием счастливы. Очень богатый, но несчастный человек превосходит счастливого, но малоимущего в двух только отношениях, а счастливый превосходит несчастного богача во многом. Тогда как первый имеет возможность удовлетворять свои страсти и перенести большую приключившуюся с ним беду, последний превосходит его в следующем: будучи не в состоянии удовлетворять страсти и переносить несчастья подобно первому, второй огражден от них своим счастьем; он не подвергается испытаниям, свободен от болезней, не впадает в несчастья, имеет детей, благообразен. Если ко всему этому конец жизни его прекрасен, то вот тебе тот, о ком спрашиваешь, – человек, достойный назваться счастливым. Все?таки ранее смерти его воздержись с приговором, не называй его счастливым, но лишь благоденствующим. Совмещение всего в одном лице невозможно, подобно тому как ни одна страна не довлеет себе во всем, но, имея одно, нуждается в другом, и та страна наилучше, которая имеет больше всех. Подобно этому нет ни одного человека, довлеющего себе во всем: одно он имеет, в другом нуждается; кто владеет наибольшим числом благ до конца дней и в благополучии кончает жизнь, того, царь, по моему мнению, справедливо назвать счастливым. Во всяком деле следует смотреть на конец: многих людей божество ласкало надеждою счастья и потом окончательно ниспровергало их».

33. Речи эти неприятны были Крезу; на Солона он посмотрел с пренебрежением и отпустил его; глупцом казался ему тот, кто не обращает внимания на настоящие блага и советует во всяком деле взирать лишь на конец.

34. После отъезда Солона постигло Креза тяжкое возмездие от божества, как кажется, за то, что он почитал себя счастливейшим из всех людей. В первую же ночь во сне явился ему призрак и правдиво предсказал несчастья, грозившие его сыну. У Креза было два сына; один из них был калека, глухонемой; другой во всем далеко превосходил своих сверстников; назывался он Атис. На этого?то Атиса и указало сновидение Крезу, говоря, что он погибнет от раны, нанесенной железным копьем. Проснувшись, Крез пришел в себя и в ужасе от сновидения тотчас решил женить сына; и, хотя прежде Атис обыкновенно становился во главе лидийского войска, Крез не отпускал его больше в военные походы. Равным образом велел перенести из зал в дальние покои дротики, копье и всякое иное оружие, чтобы оно со стен не упало на сына.

35. Во время свадьбы сына в Сарды пришел человек, запятнанный невольным преступлением, с нечистыми еще руками; по происхождению фригиец, он был царского рода; пришел он в дом Креза и согласно тамошним обычаям просил об очищении. Крез очистил его. Обряд очистительный у лидийцев походит на тот же обряд у эллинов. Совершив обычное очищение, Крез стал расспрашивать гостя, откуда и кто он: «Кто ты, странник, из какой части Фригии пришел к моему очагу? Какого мужчину или какую женщину умертвил ты?» «Царь, – отвечал гость, – я сын Гордия, внук Мидаса; имя мое Адраст, а умертвил я нечаянно родного брата и явился сюда, изгнанный отцом и лишенный всего». Крез на это заметил ему: «Ты – сын друзей наших и пришел к друзьям; находясь в нашем доме, ты ни в чем не будешь нуждаться. Несчастье свое переноси терпеливо, и это послужит тебе на благо». Так он жил в доме Креза.

36. В это самое время на Мисийском Олимпе появился свирепый кабан; спускаясь с горы, он опустошал поля мисийцев. Много раз уже мисийцы выходили на зверя, но не причиняли ему никакого вреда, напротив, сами от него терпели. Наконец, к Крезу пришли посланцы от мисийцев с просьбой. «В нашей земле, царь, – сказали они, – появился огромный кабан, опустошающий наши поля; при всех усилиях мы не можем одолеть его. Теперь просим тебя, пошли к нам своего сына и избранных юношей с собаками, чтобы прогнать дикого зверя из нашей земли». Так просили они Креза, но царь, памятуя сновидение, сказал им: «О сыне моем больше и не вспоминайте; к вам не пошлю я его; он недавно женился и теперь занят супругой. Но я дам вам отборных лидийцев и всех моих охотничьих собак. И прикажу приложить всяческие старания к тому, чтобы вместе с вами прогнать зверя из вашей земли».

37. Таков был ответ Креза, и мисийцы остались довольны им. Но сын Креза слышал их просьбу и также пришел сюда. Так как отец отказался отпустить его вместе с мисийцами, то юноша обратился к отцу с такою речью: «Прежде, отец мой, лучшим и благороднейшим занятием моим было ходить на войну, охотиться и тем снискивать себе славу. Теперь ты удерживаешь меня от войны и охоты: ни трусость моя, ни малодушие не озабочивают тебя. Какими глазами глядеть мне теперь на людей, когда я иду на площадь или возвращаюсь оттуда? Что станут думать обо мне наши граждане? Каким покажусь я жене моей? Что за мужа имеет во мне, подумает она. Поэтому или отпусти меня на охоту, или докажи мне, что иначе поступать не следует».

38. Крез на это отвечал: «Я поступаю так, дитя мое, вовсе не из равнодушия к трусости в тебе или к какому иному недостатку, но потому что явившийся во сне призрак сказал мне, что ты недолговечен и что умрешь от железного копья. Во внимание к сновидению я ускорил твою свадьбу; удерживаю тебя от предприятий и принимаю всевозможные меры к тому, чтобы при моей жизни сохранить тебя невредимым; ведь ты единственный у меня сын; другого, лишенного слуха от рождения, я не считаю».

39. Юноша на это отвечал: «Тебе позволительно, отец, после такого сновидения оберегать меня. Но я осмелюсь сказать тебе, что кое – чего ты не постигаешь и в толковании сновидения заблуждаешься. По твоим же словам, сновидение предсказало мне смерть от железного копья, а разве у кабана есть руки или железное копье, которого следовало бы опасаться? Если бы сновидение сказало тебе, что я умру от зуба или от чего?нибудь другого подобного, тогда ты должен был бы делать то, что делаешь теперь; между тем привидение сказало: «От копья». Поэтому отпусти меня: сражаться с людьми нам не предстоит».

40. «Сын мой, – заметил Крез, – этим объяснением сновидения ты отчасти убеждаешь меня; решение свое я изменяю и отпускаю тебя на охоту».

41. После этого Крез позвал к себе Адраста и сказал ему: «Когда несчастная доля постигла тебя, Адраст, я не укорял тебя, очистил, приютил в моем доме и доставляю тебе все нужное. Поэтому ты обязан заплатить мне добром за добро, содеянное для тебя раньше; я прошу тебя, береги моего сына, который отправляется теперь на охоту, как бы по дороге не напали на вас разбойники и не причинили бы ему какой беды. Помимо этого и тебе следует отправиться туда, где ты можешь отличиться: охота – исконное занятие в вашем роду, к тому же ты силен».

42. «При других обстоятельствах, – сказал Адраст, – я не пошел бы на такое дело; при моем несчастии не подобает идти в круг счастливых сверстников, и у меня нет к тому охоты; я воздерживался еще и по многим другим причинам. Но теперь, когда ты настаиваешь и мне необходимо угодить тебе, я обязан отплатить тебе добром, я готов сделать это, а сын твой, которого ты поручаешь мне, будь уверен, возвратится невредимым, насколько то зависит от его охранителя».

43. После такого ответа Крезу Адраст и Атис вышли в сопровождении отборных юношей и собак. Подойдя к горе Олимп и после поисков найдя зверя, они обступили его кольцом и метали в него копья. Тогда чужестранец, тот самый, который незадолго перед тем был очищен от убийства и носил имя Адраста, метнул копье, но попал не в кабана, а в сына Креза. Пораженный насмерть копьем, юноша, таким образом, оправдал предсказание призрака. Между тем кое?кто побежал известить обо всем Креза и, придя в Сарды, рассказал царю об охоте и о смерти сына.

44. При известии о смерти сына Крез пришел в исступление, больше всего жалуясь на то, что убийцей сына оказался тот самый человек, которого он очистил. Тяжко удрученный несчастьем, Крез взывал к Зевсу Катарсию в свидетели того, что учинил ему гость, взывал к Зевсу Эфестию и Зевсу Этерию*, называя по имени одно и то же божество; Эфестия призывал он потому, что принял странника, убийцу сына, в дом свой и, ничего не предчувствуя, кормил его; Этерия потому, что отпустил сына вместе с чужеземцем, как с стражем его, а нашел в нем ненавистнейшего врага.

45. Затем явились лидийцы с трупом на руках; позади них шел убийца. Он стал перед телом, протянул руки в знак покорности, предавая себя Крезу и умоляя убить его подле праха сына; он вспоминал свое прежнее несчастье, прибавляя, что он поверг в несчастье и того, кто его очистил, и что ему нельзя жить больше. Слушая это, Крез сжалился над Адрастом, как ни было велико собственное горе, он сказал: «Признавая себя виновным в смерти моего сына, ты, чужеземец, даешь мне полное удовлетворение. Не ты виновник моего несчастья, будучи лишь невольным исполнителем, но какое?нибудь божество, давно уже предварившее меня о случившемся». Сына Крез похоронил с подобающими почестями, а Адраст, сын Гордия, внук Мидаса, убийца родного брата и убийца сына очистителя, более всех людей, по его собственному убеждению, преследуемый роком, умертвил себя на могиле юноши после того, как водворилась там тишина.

46. В тяжкой скорби об утраченном сыне Крез два года ничего не предпринимал. Конец его скорби положили сокрушение могущества Астиага, сына Киаксара, Киром, сыном Камбиса*, и усилением Персидского царства. Тогда он вознамерился приостановить, насколько возможно, дальнейшее усиление Персидского царства, дабы не дать ему усилиться чрезмерно. Остановившись на этой мысли, Крез немедленно послал спросить оракулов эллинских и ливийских; одни посланцы отправились в Дельфы, другие – в фокидские Абы, третьи – в Додону; иные отправлены были также к Амфиараю и Трофонию, а иные к Бранхидам в Милетской земле*. Таковы были эллинские оракулы, к которым Крез обратился за советом. К Амону* ливийскому он послал других лиц. Целью Креза было испытать правдивость оракулов и затем, если они окажутся знающими истину, послать к ним вторично и спросить, предпринимать ли ему поход против персов.

47. Для испытания оракулов Крез приказал отправлявшимся в путь лидийцам поступить следующим образом: вести счет дням со времени выхода из Сард и в сотый день обратиться к оракулам с вопросом: что делает в это время лидийский царь Крез, сын Алиатта? Что бы ни сказали оракулы, вопрошающие должны записать ответы и доставить их Крезу. Об ответах остальных оракулов не говорит никто; но как только лидийцы вступили в храм дельфийский и спросили божество так, как им было приказано, пифия в шестистопных стихах отвечала следующее:

Я знаю количество песка и меру моря,
Я постигаю мысли глухонемого и слышу безгласного,
Ко мне дошел запах крепким щитом защищенной черепахи,
Она варится в медном сосуде вместе с мясом ягненка;
Медь разостлана внизу и медь положена сверху.

48. Записав изречение пифии, лидийцы удалились и возвратились в Сарды. Остальные послы также явились туда с изречениями оракулов. Тогда Крез стал рассматривать записи, разбирая их одну за другой. Ни одна из них не удовлетворяла его; лишь узнав изречение дельфийского оракула, он проникся чувствами благоговения и веры, находя действительным оракулом только дельфийский, так как он один открыл то, что сделал Крез. Дело в том, что, отправив к оракулам вопрошателей, царь дождался назначенного дня и устроил следующее: изрубил вместе черепаху и ягненка и сам варил их в медном котле, будучи уверен, что ни придумать, ни угадать этого никто не сможет.

49. Таков был ответ, полученный Крезом из Дельф. Не знаю, что сказал лидийцам оракул Амфиарая после того, как они исполнили установленные в храме правила, никто не говорит о том; только Крез убедился, что и это святилище имеет правдивого оракула.

50. После этого Крез умилостивлял дельфийское божество обильными жертвами, а именно: он принес ему в жертву всякого рода животных по три тысячи голов, соорудил огромный костер и сжег на нем ложа, частью позолоченные, частью посеребренные, золотые чаши, пурпурные плащи и хитоны; этим он надеялся вернее расположить к себе божество. Кроме того, царь велел всем лидийцам участвовать в жертвоприношении, в какой мере каждый из них может. По окончании жертвоприношения он велел переплавить огромное количество золота, приготовить из него полукирпичи в числе ста семнадцати, каждый в шесть ладоней длины, в три ширины и в одну ладонь высоты; из них четыре кирпича из чистого золота, каждый в два с половиной таланта весом, остальные из белого золота, каждый весом в два таланта. Кроме того, он велел приготовить изображение льва из чистого золота весом в десять талантов. Когда горел дельфийский храм, лев этот упал с полукирпичей, на которых стоял, и лежит теперь в коринфской сокровищнице; весу имеет он шесть талантов с половиной, ибо три с половиной таланта расплавились.

51. Сверх всего этого Крез послал в Дельфы две большие чаши – одну золотую, другую серебряную; золотая помещена была в храме на правой стороне от входа, серебряная – на левой. Но и эти чаши во время пожара сдвинуты были со своих мест; золотая находится теперь в клазоменской сокровищнице и весит восемь с половиной талантов и двенадцать мин; серебряная, вмещающая в себе шестьсот амфор, стоит в углу предхрамия: чашу эту дельфийцы наполняют разбавленным вином в праздник Феофаний. По словам дельфийцев, это – произведение Феодора из Самоса, и я верю им, потому что оно выдается из ряда обыкновенных. Крез послал еще четыре серебряные бочки, находящиеся в коринфской сокровищнице, а также две кропильницы, золотую и серебряную; на золотой начертана надпись, в которой неправильно лакедемоняне называют себя жертвователями ее. На самом деле и эта чаша – дар Креза, а надпись начертал некто из дельфийцев в угоду лакедемонянам; имя его я знаю, но не назову. Лакедемонянами пожертвовано изображение мальчика, сквозь руку которого течет вода, а не кропильница. Вместе с этими дарами Крез послал еще и другие предметы, со всеми не обозначаемые отдельно, между прочим, круглые литые вещи из серебра, золотое изображение женщины в три локтя высотой; по словам дельфийцев, это женщина, выпекавшая хлеб для Креза. Наконец он пожертвовал ожерелья своей жены и ее пояс.

52. Таковы были дары Креза в Дельфы. Узнав о деяниях и судьбе Амфиарая, он послал ему золотой щит, золотое полновесное копье, в котором как древко, так и острие были целиком из золота. Еще в мое время оба эти пожертвования находились в Фивах, в храме Аполлона Исмения.