Учитель

В этих книгах описана фасадная сторона жизни Академгородка. Детали другой, невидимой жизни нашей академгородковской научной элиты не многим известны, так как проходила она за высоким забором.

И вообще, у нас с тобой разные астрономические вкусы, разные звёзды нам с тобой светят и направляют наши жизни. Поэтому за скромное сияние простой девушки Любы я готов отдать половину ярчайшей звезды многоуважаемого академика Мальцева и три четверти не менее яркой звезды – всеми любимого академика Соболева, вместе взятых.

Пролетели дни, промчались недели, пробежали месяцы, прошли годы, проползли десятилетия, забыл я важные лекции любимых профессоров и поучительные беседы многоуважаемых академиков. А вот Маша снится мне по сей день, хотя со временем всё реже и реже. Во всех снах она подходит ко мне, нежно берёт в свои руки моё лицо, всматривается в самую глубину моих глаз и говорит тихим грудным голосом: «Сёмочка! Мой сладкий Сёмочка!».

Дорогая Розуля! Конечно, наслаждение женщинами – дело добровольное, индивидуальное и, следовательно, субъективное. Другие предпочтут оперу, балет или театр – и это их право. Некоторые любят играть в карты, пить алкогольные напитки или объедаться различными гурманскими кулинарными изделиями – и это тоже их выбор.

Мне же сильно повезло в том, что мои потребности встретили адекватное предложение.

Когда я писал вторую книгу, то действительно пережил свою жизнь вторично и наслаждался каждой минутой этого, порой, да, Розуля, весьма эротичного процесса.

Роза, Розочка, Розуля! Шафигулинка ты моя далёкая!

Прощай!

Не твой Семён.

– Так вот какие страсти-мордасти в твоём чемодане воспоминаний из далёкого прошлого! Я тебя таким никогда не видела, – сказала Эвита, сокрушённо покачивая головой.

– Я действительно не такой. А какой – я и сам иногда не знаю.

– По второй книге некоторые читатели определили тебя как сексуально озабоченного юнца. Какие ожидаешь обвинения по своей третьей книге?

– Скажут, что у меня уникальный набор генов, обеспечивающих терпение, самосохранение и выживание, но я никогда не попаду в рай, потому что уже был в аду.

О настоящем

Как только я вышел из здания аэропорта в Киеве в среду, 17-го июля 2019 года, сразу уловил полуденный запах украинского лета. Мы в полном составе нашей дружной семьи решили переехать на такси из Борисполя на центральный железнодорожный вокзал столицы Украины.

Оставалось достаточно времени до отхода поезда, и я попросил водителя микроавтобуса сделать небольшую экскурсию по достопримечательностям Киева. Город утопал в тени каштановых деревьев. С киевской кручи был виден Днепр, а над ним исполинский памятник Родины-Матери времён СССР. Он произвёл на моих детей наибольшее впечатление, которым они долго обменивались потом.

На вокзале мы расположились на свободных местах в углу просторного зала ожидания, недалеко от выхода на перрон к нашему поезду. До Киева мы провели целую неделю в Санкт-Петербурге и достаточно насытились столичной роскошью тамошних музеев. Поэтому киевские музеи выпали из нашего внимания. В Черновцах мы планировали наслаждаться простыми прелестями украинской провинции.

Сын прилетел в Санкт-Петербург прямо из Америки: он настоящий американец, хотя и не родился там. Наши дочери, напротив, родились и первые десять лет жизни воспитывались в Америке. Они гражданки США и, естественно, имеют американские паспорта. Но они являются гражданками ещё двух стран. Их десятилетний школьный период делится на три приблизительно равные части в трёх разных странах, которые они так же справедливо в своё время называли родным домом. А суммарно местом постоянного жительства для них были уже пять государств на трёх континентах. Сейчас они живут в Лондоне и ни при каких реальных обстоятельствах не хотят возвращаться на родину, в Америку.

Все мы – космополиты. Мы – свободные люди. Мы – люди без предрассудков. Мы счастливы там, где живут наши друзья и родственники, где мы учимся или работаем. А другие люди счастливы каким-то иным способом – и это их право. Есть счастливые люди в Новосибирске, в Москве и в Черновцах. Уверен, что их счастье не очень зависит от того, что они родились именно в этих городах. Тем не менее отмечу: в гипотетическом случае, когда всё, что есть у меня и у моей семьи, доступно и в Черновцах, мой выбор места жительства – однозначен.

В этот раз я вёз всю семью в Черновцы, на свою родину – показать, где я родился и вырос. Я наивно желал, чтобы мой родной город стал таким же родным и близким для них, как и для меня, хорошо понимая, что такого никогда не произойдёт. Потому что так не бывает. Для них родным является сейчас другой город, а до этого был ещё один, и так до самого детства, где память обрывается, потому что каждые несколько лет мы переезжали с одного места на другое. Поэтому мой родной город они никогда не полюбят так, как люблю его я. Но тем не менее, я рассчитывал, что они, по крайней мере, всегда будут уважительно относиться к моему прошлому и кое-что узнают о моей жизни в юности.

До отправления фирменного поезда «Буковина» оставался час с четвертью, поэтому я решил прогуляться по вокзалу и заодно ещё раз обдумать план нашего пребывания в Черновцах. Не успел я отойти и десяток шагов, как ко мне зловеще подкатили три цыганки.

– Эй, дорогой! Не хочешь узнать своё будущее? Позолоти ручку и всё узнаешь! – нахально запричитали они, влезши, казалось, в самые мои уши.

Но я им ничего не ответил, а лишь подумал про себя: лучше бы вы рассказали мне о моём прошлом, потому что не во всём из своего прошлого я разобрался, а многое вообще забыл.

Самая младшая цыганка лет двадцати в пёстрой юбке, будто прочитав мои мысли, достала из подола колоду карт и вытащила из неё одну за другой три из них – тройка бубновая, семёрка трефовая и туз червовый. «К чему бы это?», – подумал я невольно, но не придал случаю значения и пошёл прочь, будто цыганок нет и никогда не было. Мне с детства известно, что цыган замечать нежелательно.

Моё внимание привлекла тележка с продавцом в белом халате, который двигался по перрону и продавал желающим чебуреки. Тележка, разгоняя далеко вокруг запахи ещё горячих восточных пирожков, двигалась прямо на меня, и я уже не мог увернуться от неё, как бы ни хотел этого. Но я не хотел уворачиваться, я соскучился по чебурекам! Их запах напоминал мне черновицкую чебуречную на углу Котовского и Кобылянской, и меня было уже не остановить.

Я знал, что нельзя есть много чебуреков. Поэтому купил только десять штук – по два на каждого члена семьи. Мои девочки не смогли доесть даже по одному чебуреку, жена с трудом доела один, а сын осилил целых два. Быстренько считаем, и получается, что пять чебуреков осталось для меня. За время этих вычислений четыре чебурека оказались в моём желудке. Пятый же был заведомо лишним. Ко всему прочему он был просто убийственно пережаренным. Да и масло, в котором жарили, видно, не меняли давненько. Сдать обратно продавцу последний чебурек не представлялось возможным, и я вмял его в рот. Пятьдесят лет тому назад я бы остался голодным после такой порции, но теперь это был явный перебор.

За двадцать минут до отправления поезда Киев – Черновцы, чинно и сыто стоя на перроне киевского вокзала со своей семьёй, я наблюдал, прикрывшись шляпой, как молодые и загорелые киевлянки проходят мимо, неся на безупречно красивых ногах свои обворожительные тела. Но, к моему глубокому сожалению, всё моё интимное внимание было теперь сосредоточено на изжоге, вызванной пережаренными вокзальными чебуреками.

Двое мужчин неопределённого возраста, но намного моложе меня, разговаривали между собой, не глядя друг на друга. Они стояли неподалёку от нас, и мне удалось разглядеть их детально. Их одежда показалась несколько странной и какой-то случайной: либо они её украли, либо выиграли в карты. Обычно жёны покупают одежду своим мужьям, как мне, например. Но эти два типа выглядели явно не женатыми. А ещё мне показалось, что я их обоих уже видел когда-то, а может, даже был знаком с ними в далёком прошлом. Они явно напоминали мне о чём-то из моей жизни.

До отправления поезда оставалось минут пять, этого недостаточно, чтобы сбегать в вокзальный буфет за водой для спасения от изжоги в пути. К счастью, проводник любезно сказал мне, что в поезде тоже есть буфет, который находится через три вагона от нашего мягкого спального вагона.

Мы заняли все четыре полки второго от входа купе, и те немногие вещи, которые были с нами, удобно поместились в ящиках под нижними полками. Поезд тронулся, и панорамы Киева стали мелькать за окном, формируя перед глазами типичный летний европейский ландшафт. Проскользнули мимо знаменитого здания ЗАГСа, прозванного в народе бермудским треугольником, и пары новеньких киевских небоскрёбов. Потом какие-то хозяйственные строения – и начались сосновые леса.

Я опустил стол, сел у окна, всматриваясь через грязно-мутное стекло в мелькающие пейзажи и догоняющее нас солнце. Как и мы, оно медленно катилось на запад.

На первой же остановке я решил сходить в вагон с буфетом.

– Где первая остановка? – спросил я проводника.

– В Фастове. Поезд стоит там две минуты, а затем через два часа будет Винница, там стоим дольше, – ответил проводник достаточно любезно и доброжелательно.

На остановке в Фастове я прошёл по перрону до вагона с буфетом, поднялся в него и занял небольшую очередь. Несмотря на вечер, было жарко. Пассажиры покупали напитки и нехитрую еду. Я огляделся и даже не удивился, увидев одного из тех мужчин, которых приметил на перроне вокзала в Киеве. Он играл в карты с кем-то за столиком. Второй мужчина стоял за другим столиком чуть в стороне от коллеги, лениво попивая пиво и старательно делая вид, что он совершенно не знает первого. Первый же – меня-то не обмануть в таких делах – активно «прогонял майдан»

. «Пижон»

 – мужчина средних лет, явно командированный и жаждущий приключений, то бледнел, то краснел, и по всему видно было, что он наконец-то понял, с кем связался. Теперь всё встало на свои места: два «тюльпана»

 были картёжными шулерами и такой «натюрморт»

 я встречал в прошлом многократно.

А ещё я заметил, как первый шулер резко бросил на липкий столик буфета одну за другой три карты – тройка червовая, семёрка бубновая и… дама пик.

Взяв воду, я отправился в обратный путь уже через вагоны, так как поезд тронулся и, весело стуча колёсами, понёсся по шпалам дальше.

Я всё вспомнил! Я же тоже был картёжником. А может, им и остался? Хотя вряд ли. На самом деле всё в жизни и сложнее, и непонятней.

В купе было весело. Дети и жена играли в какую-то игру на доске, и им всем было хорошо. Они, доставая прямо из банки, ели испанские оливки, которые мы взяли в дорогу, и периодически заливались беспечным смехом.

– Почему у нас в Лондоне нет таких вкусных оливок? – спросила одна дочка.

– Не только в Лондоне, но и во многих странах таких оливок нет, – добавила вторая.

– А вот в Турции я ел оливки не хуже, а может, и лучше испанских, – вмешался я и добавил: – Вся наша семья принадлежит к меньшей части населения этой планеты, большинство всё-таки совершенно не ест оливок.

– Твои серьёзные обобщения и философские рассуждения мог бы оставить дома, – добродушно вмешалась жена. – Посмотри вокруг, расслабься, наслаждайся видами в окне, получай маленькие, но настоящие удовольствия от жизни.

В таких ситуациях я всегда пользуюсь удобным случаем возразить.

– А что значит получать настоящие удовольствия от жизни? Все согласятся, что для разных людей это означает разное, хотя все люди, без исключения, получают удовольствие от общения с близкими людьми.

– Как только я заработаю достаточно на минимальную пенсию, то уеду в горную деревню наслаждаться жизнью, а пока только живу предвкушением этих наслаждений, – сказал сын в промежутке между двумя съеденными оливками.