От Великого Конде до Короля-Солнце

Мазарини поспешил выдать племянницу замуж за графа де Сауссона…

Такая неожиданная развязка любовной идиллии, столь умилявшей придворных, удивила всех. Но, вопреки опасениям горожан, Людовик XIV не долго горевал по поводу отъезда Олимпии. Уже через несколько дней он возобновил свои ночные похождения, усердно и методично лишая невинности фрейлин королевы.

Придворные фрейлины были существами скрытными, загадочными и непредсказуемыми. Самые, казалось бы, невинные из них преподносили тем, кто хотел поближе их узнать, довольно неожиданные сюрпризы. Вот только несколько строчек из «Истории болезни Людовика XIV» доктора Валло:

«В начале мая 1655 года, перед тем как отправиться на войну, мне сообщили о том, что на ночных рубашках короля появились какие-то подозрительные пятна, что навело меня на мысль о заболевании, которого следовало бы опасаться.

Люди, сообщившие мне об этом, не имели никакого представления о причине недомогания и предположили вначале, что пятна появились в результате поллюции. Но при более обстоятельном обследовании я пришел к выводу, что речь идет о серьезном заболевании»

.

Но добросовестный Валло ошибался. Король подхватил от одной из девиц, состоявшей на службе при дворе, известную болезнь, которая становится своего рода расплатой за полученные удовольствия. Несмотря на характерные признаки болезни, доктор усмотрел причину болезни в верховой езде:

«Вы слишком много ездите верхом и занимаетесь вольтижировкой, – заявил он королю. – У вас ослабли органы, предназначенные для деторождения. Вам следует более бережно относиться к своему здоровью. И прежде всего отказаться от езды верхом…»

Государь только улыбнулся в ответ, подумав о той особой верховой езде и особой вольтижировке, в результате которой он и получил свою болезнь. Но врачу он ничего не сказал, и Валло выписал ему несколько безобидных лекарств. Время шло. Через месяц болезнь обострилась, и простодушный лекарь наконец понял, каким недугом страдал Людовик XIV.

Встревоженный врач поставил королю клизму, избрав, надо признать, довольно любопытный способ лечения данной болезни…

Но в дальнейшем ему пришлось принять более серьезные меры, о чем свидетельствуют записи в дневнике Валло:

«В качестве микстуры я назначил Его Величеству отвар, приготовленный из толченых оленьих рогов и слоновой кости, в который я бросил две или три крупинки соли». Затем больному промыли желудок муравьиным спиртом, настоянным на клешнях рака. Увы! Лекарства не помогали. На протяжении всей Фламандской кампании король, которому Валло на всякий случай дал настойку из черноголовок, так страдал от своей венерической болезни, что не мог сосредоточиться должным образом на делах военных.

После семи месяцев разнообразного, порой странного по современным понятиям лечения Людовик XIV наконец почувствовал себя лучше и снова стал играть на своей «расстроенной дудочке» при посещении фрейлин…

* * *

В 1657 году король нечаянно заглянул в лицо одной из фрейлин, которых он в основном знал по заветному месту, где, по мнению поборников нравственности, располагается женская добродетель, и неожиданно влюбился. Счастливицу звали мадемуазель де Ламот д’Аржанкур.

Мазарини, недовольный тем, что Людовик XIV нашел фаворитку на стороне, вне семейного круга, решил раскрыть ему глаза и рассказал о том, что крошка де Ламот была любовницей герцога Ришелье и что однажды вечером придворные застали их на табуретке, когда они занимались любовью.

Людовик XIV тут же порвал с красавицей и, чтобы поскорее ее забыть, отправился во главе армии на север, не забыв прихватить, однако, с собой на всякий случай вояку Тюрена…

Пока король с большой осторожностью вел боевые действия, в Кузьере, недалеко от Тура, происходили довольно странные события.

Именно здесь проживала со дня смерти своего мужа пылкая красавица мадам де Монбазон, давняя соперница мадам де Лонгвиль, выбравшая здешние места, чтобы находиться рядом со своим любовником – молодым каноником Арман-Жаном Лебутийе де Рансе.

Их связь, наделавшая в свое время немало шума, была известна всем при дворе. Братья Туранжо сочинили о любовниках злые куплеты, а маршал д’Окинкур – старый поклонник герцогини – написал позднее: «Самая прекрасная из прекрасных водила меня за нос… Около нее постоянно крутился некий аббат Рансе, который на людях говорил с ней о благочестии, а наедине делал совсем другое…»

В апреле 1657 года случилось так, что мадам де Монбазон, заболев краснухой – разновидностью кори, – скоропостижно скончалась. Пришедшие вскоре после ее кончины плотники сняли мерку для гроба. Ошиблись ли они в своих расчетах? Или слишком много выпили доброго местного вина? Это навсегда останется неизвестным. Но когда они вернулись вечером и принесли гроб, чтобы положить в него тело, он оказался слишком коротким для усопшей.

Кто-то на их месте, возможно, и сколотил бы другой, подлиннее. Но местные мастера не любили попусту переводить дефицитное в те времена дерево. Поглядев друг на друга, они пожали в недоумении плечами, а затем, поплевав на руки, острой пилой отпилили голову мадам де Монбазон. Укороченное таким образом тело легко поместилось в гробу. Посчитав свое дело законченным, славные жители города аккуратно положили голову на стоящий рядом стул и ушли.

А два часа спустя, узнав о болезни своей любовницы, примчался Рансе. Представшее перед ним зрелище настолько его потрясло, что он, если верить легенде, совершил странный поступок: взяв голову любимой женщины, он завернул ее в полотенце и унес к себе домой

.

В Пале-Рояле эту историю вспоминали с ужасом. Но нашлись острословы, которые начали по этому поводу отпускать сомнительные шутки. Зная о том, что в постели мадам де Монбазон побывали не только все придворные, иностранные послы и весь генералитет, но также лакеи и почти все бравые охранники, они заявили, что герцогине, когда она отправлялась на небеса, было от чего потерять голову, вспоминая своих многочисленных любовников…

Разговоры о смерти мадам де Монбазон вскоре прекратились, поскольку внимание двора переключилось на события, происходившие на войне, когда войска Людовика XIV находились под Дюнкерком.

Увы! Заняв выгодную позицию (12 июня 1658 года), король слег в постель с высокой температурой. На протяжении двух недель он находился между жизнью и смертью. И несмотря на то, что все королевство молилось за него, 29 июня Людовику XIV стало так плохо, что его решили причастить.

Посчитав, что королю осталось жить считаные минуты, свита оставила его одного. «И вот в этот смертный час, – вспоминает Ж. Лер, – когда взоры всех придворных уже обратились к будущему королю, умирающий приоткрыл глаза и увидел высокую девушку в слезах. Это и была Мария Манчини, вторая племянница Мазарини. Ей только что исполнилось семнадцать лет»

.

Она давно и беззаветно любила короля. Людовик XIV не мог оторвать от нее горящего лихорадочным блеском взгляда. «Она была смуглой и черноволосой, – пишет мадам де Моттевиль, – а ее большие черные глаза, которые еще были лишены огня страсти, смотрели на мир сурово, рот у нее был велик, а губы плохо очерчены. И если бы не красивые зубы, ее вполне можно было бы назвать дурнушкой»

.

По ее горестному виду король с волнением понял, что она его искренне любит. Именно в этот момент врач дал больному новое лекарство, приготовленное из «сурьмы, настоянной на вине». И надо признать, что средство оказалось весьма эффективным. Людовик XIV быстро поправился и поспешил вернуться в Париж, чтобы увидеться с Марией наедине…

Увидев девушку вновь, король понял «по учащенному биению своего сердца и некоторым другим признакам», что влюбился. Однако, не подавая вида, он ограничился тем, что пригласил ее вместе с сестрами в Фонтенбло, где решил остановиться до полного выздоровления.

На протяжении нескольких недель король совершал под звуки скрипок прогулки на лодках, принимал участие до полуночи под сенью высоких деревьев в балетных спектаклях, в которых Мария играла роль королевы.

Спустя некоторое время двор вернулся в Париж. Сердце девушки было переполнено счастьем. «Возвращаясь, я узнала, – писала она впоследствии в своих “Воспоминаниях”,– что король не испытывает ко мне ненависти. Обладая проницательным умом, он хорошо понимал тот прекрасный язык души, который красноречивее самых прекрасных слов на свете. Придворные, неотступно следившие за каждым жестом короля, поняли, что я небезразлична Его Величеству, и начали проявлять ко мне знаки внимания».

Вскоре король осмелился признаться Марии в своих чувствах. С той поры их повсюду видели вместе.

Чтобы понравиться девушке, которую он уже считал своей невестой, Людовик XIV, чье образование оставляло желать лучшего, засел за книги. Стесняясь своего невежества, он стал совершенствоваться в родном языке, изучил итальянский, увлекся древними авторами. Под влиянием этой образованной девушки, обладавшей, по словам мадам де Лафайет, «тонким и развитым умом» и знавшей наизусть множество стихов, он прочитал произведения Петрарки, Вергилия, Гомера, увлекся искусством и открыл для себя мир, о котором он и не слышал ранее от своих невежественных наставников.

Но Мария Манчини, расширив кругозор короля, который благодаря ее влиянию построит Версаль, возьмет под свое покровительство Мольера и окажет финансовую поддержку Расину, не желая этим ограничиваться, решила развить чувство собственного достоинства Людовика XIV. «Королю было уже двадцать лет, – писал Амеде Рене, – а он еще по-детски беспрекословно подчинялся матери и Мазарини. Трудно было обнаружить в нем черты повелителя: он со скукой присутствовал на королевском совете и при всяком удобном случае старался переложить на чужие плечи тяготы ведения государственных дел. Мария постаралась пробудить в нем чувство гордости, которое дремало до поры до времени в его душе. Она часто в разговорах с ним упоминала о славе, о счастье повелевать своими подданными. По расчету или по любви она хотела, чтобы ее избранник с достоинством носил свою корону»

.

Вот почему можно смело утверждать, что именно любовь сотворила Короля-Солнце…

Глава 6

Мазарини использует принцессу Савойскую для заключения мира с Испанией

Только зная, в чем состояли истинные интересы государства, можно понять, почему так жестоко распорядились сердцем принцессы…

    Френсис Томас

В течение нескольких месяцев Людовик XIV не расставался с Марией Манчини. Держась за руки, они прогуливались по аллеям парка Пале-Рояля, не обращая внимания на насмешливые улыбки придворных.

И его можно было понять: впервые в жизни он был влюблен. Вздрагивая при звуках скрипки, вздыхая в лунные ночи, он мечтал вкусить «наслаждение плоти» с этой волнующей воображение и становившейся с каждым днем все привлекательнее молодой итальянкой.

Но Мария сохраняла обет целомудрия. Кроме того, возможно, еще не совсем ясно сформировавшиеся в ее сознании честолюбивые мечты принуждали ее не уподобляться многочисленным и безымянным любовницам молодого монарха.

Однако нельзя сказать, что в обществе Людовика XIV девушка оставалась равнодушной. Позднее она призналась, что ощущала с волнением и беспокойством «странный и незнакомый доселе огонь, разгоравшийся в ее душе».

Несмотря на то что молодым людям постоянно приходилось сдерживать охватившую их страсть, они чувствовали себя вполне счастливыми до того дня, когда, по признанию племянницы Мазарини

, «над их головами пронесся ураган, который на несколько дней нарушил радость их общения».