Притворяясь, будто она не слышит, Жанна не отвечала; между тем она отлично сознавала, что день подходит к концу. Настала ночь. Около нее поместилась сиделка, время от времени подававшая ей пить.
Жанна пила, не говоря ни слова, но больше не спала; она мучительно думала, стараясь припомнить то, что от нее ускользнуло, словно у нее в памяти были провалы, большие белые, пустые места, на которых события не оставили следа.
Мало-помалу, после больших усилий, ей удалось восстановить все факты.
И она сосредоточенно и упорно стала обдумывать их.
Матушка, тетя Лизон и барон приехали сюда; следовательно, она серьезно больна. Но Жюльен? Что сказал он? Знают ли ее родители? А Розали? Где она теперь? И что теперь делать, что делать? Ее осенила мысль – вернуться жить в Руан вместе с отцом и матерью, как раньше. Она будет вдовою – только и всего.
Затем она стала терпеливо и хитро выжидать, сознавая все, но не показывая и виду, радуясь возвращению рассудка.
Наконец как-то вечером, оставшись наедине с баронессой, она тихонько позвала ее:
– Матушка!
Собственный голос удивил ее, показался ей изменившимся.
Баронесса схватила ее за руку:
– Девочка моя, дорогая моя, девочка моя, ты узнаешь меня?
– Да, матушка, только не надо плакать; нам надо о многом поговорить. Сказал тебе Жюльен, почему я в ту ночь убежала по снегу?
– Да, моя крошка, ты схватила сильную и очень опасную горячку.
– Это не так, мама. Горячка сделалась потом; но сказал ли он тебе, что было причиной этой горячки и почему я убежала?
– Нет, дорогая.
– Это случилось потому, что я застала Розали в его постели.
Баронесса подумала, что она опять бредит, и стала ее ласкать:
– Усни, моя крошка, успокойся, постарайся уснуть.
Но Жанна упорно возражала:
– Я теперь в полном сознании, маменька, и уже не заговариваюсь, как было, вероятно, в последние дни. Раз ночью я почувствовала себя очень плохо и пошла за Жюльеном. Розали спала вместе с ним. Я потеряла голову от отчаяния и побежала по снегу, чтобы броситься с обрыва.
Но баронесса повторяла:
– Да, моя крошка, ты была очень, очень больна.
– Это не так, мама. Я застала Розали в постели Жюльена и не хочу больше оставаться с ним. Увези меня с собой в Руан, как прежде.
Баронесса, которой доктор велел ни в чем не противоречить больной, ответила:
– Хорошо, моя крошка.
Но больная начала раздражаться:
– Я вижу, что ты мне не веришь. Поди позови папочку, он скорей поймет меня.
Матьа поднялась с трудом, взяла обе свои палки и вышла, волоча ноги; несколько минут спустя она вернулась в сопровождении барона, который ее поддерживал.
Они сели у постели, и Жанна тотчас заговорила. Она не спеша, тихим голосом, но очень отчетливо рассказала обо всем: о странном характере Жюльена, о его грубых выходках, о скаредности и, наконец, о его измене.
Когда Жанна кончила, барон убедился, что она не бредит, но не знал, что подумать, на что решиться и что ответить.
Он нежно взял ее за руки, как бывало в старые годы, когда он убаюкивал ее сказками:
– Слушай, дорогая, надо действовать осмотрительно. Не будем торопиться; постарайся терпеть мужа, пока мы не придем к какому-либо решению… Обещаешь мне это?
Она прошептала:
– Я постараюсь, но не останусь здесь после того, как выздоровлю. – Затем чуть слышно прибавила: – Где теперь Розали?
Барон отвечал:
– Ты не увидишь ее больше.
Но она настаивала:
– А где она? Я хочу знать.
Тогда барон сознался, что она еще здесь; но он заверил, что она скоро уедет.
Выйдя из комнаты больной, барон, пылая гневом, оскорбленный в своих отеческих чувствах, отправился к Жюльену и резко заявил ему:
– Месье, я требую от вас отчета в вашем поведении относительно моей дочери. Вы изменяли ей с горничной; это вдвойне бесчестно.
Жюльен разыграл невинность, горячо отрицал, клялся, призывал бога в свидетели. Да и какие наконец имеются доказательства? Ведь Жанна была в состоянии помешательства. Ведь у нее была горячка. Ведь в ту ночь, когда началась ее болезнь, она бегала по снегу в приступе безумия. Во время этого-то приступа, когда она, почти голая, бегала по дому, ей и показалось, что она видит свою горничную в постели мужа!
Он горячился, грозил процессом, страшно негодовал. А сконфуженный барон извинялся, просил прощения и протянул ему свою честную руку, которую Жюльен отказался пожать.
Когда Жанна узнала об ответе мужа, она нисколько не рассердилась и ответила:
– Он лжет, папа, но мы заставим его сознаться.
Два дня она была молчалива, сосредоточенна и задумчива.
На третий день утром она захотела увидеть Розали.
Барон отказался позвать к ней служанку, заявив, что она уехала. Жанна настаивала, твердя:
– Так пусть за ней пошлют.
Она начала уже раздражаться, когда вошел доктор. Ему сообщили все, чтобы он мог высказать свое суждение. Но Жанна вдруг начала плакать, страшно нервничая, почти крича: