Форма воды

Звонок из Вашингтона спас если не ее брак, то ее саму: Ричарда перенаправили морем прямо в Балтимор, и ей предстоит встретиться с ним там через две недели в доме, который подберет для них правительство.

Лэйни вспоминает почти каждый час то, как Ричард вошел в двери их нового дома. Белая, застегнутая наглухо рубашка висела на нем как плащ друида, он потерял в весе так, что остались только узловатые мускулы, походка его стала осторожной, лисьей. Он был выбрит до резинового блеска, щеки казались молочно-белыми, поскольку густая борода спасала их от южного солнца все то время, когда остальная часть лица приобретала цвет бронзы.

Долгий момент они смотрели друг на друга, он прищурился, словно не узнавая. Лэйни невольно вскинула руку, поправляя прическу, она испугалась, не слишком ли яркую помаду она выбрала, не слишком ли кричащий лак для ногтей.

Не слишком ли много это все после того, как он такое долгое время видел только грубых и грязных мужчин?

Затем Ричард неторопливо опустил сумку на пол, и дрожь прошла по его плечам. Две маленькие слезы, одна из каждого глаза, скатились по его гладким щекам.

Лэйни до того момента никогда не видела, чтобы ее муж плакал и она подозревала даже, что он не способен на такое, и к ее удивлению, слезы Ричарда испугали ее. Несмотря на страх, она поняла, что значит для него что-то, что они значат что-то друг для друга, и бросилась к нему, обняла, прижалась собственными мокрыми глазами к жесткой белой рубашке.

Несколькими секундами позже она почувствовала его руки на своей спине, но прикосновение это оказалось осторожным, словно за эти месяцы он обзавелся инстинктом отбрасывать все, осмелившееся приблизиться.

«Мне… мне жаль», – сказал он.

Лэйни до сих пор размышляет над этой фразой: жаль, что его так долго не было, или что он заплакал, или что он неспособен обнять жену как нормальный мужчина?

«Не извиняйся, – ответила она. – Ты здесь. Ты здесь. Все будет в порядке».

«Ты выглядишь… я чувствую…»

По этому поводу она тоже гадает: показалась ли она ему такой же странной, как фауна Южной Америки семнадцать месяцев назад, готов ли был он сравнить ее с мягкостью засасывающей грязи, кабаньего трупа или другой гнили из джунглей, которую она не в силах вообразить?

Так что она приставила к его губам указательный палец и велела ему ничего не говорить, только обнять ее покрепче.

Теперь она об этом жалеет.

Но какие бы эмоции Ричард ни показал теми двумя слезами, он спрятал их намертво уже на следующий день, он стал непроницаемым, закрылся наглухо, словно вырастил на себе корку. Возможно, таким образом он попытался защититься от дезориентирующей новизны Балтимора.

Только когда Тимми и Тэмми слетели по лестнице, чтобы встретить отца, Лэйни оторвалась от Ричарда, развернулась и принялась разглядывать необставленный дом. Колени ее задрожали от ужасного предчувствия: что если вовсе не она стала причиной тех слез, что, если вид пустых, идеально чистых, тихих комнат позади нее так тронул его?

Она ожесточенно водит утюгом по той сорочке, в которой Ричард явился домой. Лучше не думать о таких вещах, лучше сконцентрироваться на том, что она в силах сделать, чтобы стать лучшей женой.

Пусть работа Ричарда в «Оккаме» не достойна «Тудэй», но она очень важна. Страшно представить, что будет, если раскаленный металл оставит отметку на ткани. Подобное отодвигает на задний план все домашние проблемы, которых и нет, честно говоря.

Ее работа – помогать Ричарду делать его военную работу, куда бы она его ни заносила, отскребывать грязь, жир, масло, порох, пот и даже губную помаду, если до этого дойдет, и гладить снова и снова, для мужа и для семьи, само собой, но также для ее страны.

6

На бейдже молодого человека красуется имя «Бред», но Джайлс как-то видел на этом месте «Джон» несколько раз, а однажды даже «Лоретта». Джайлс предполагает, что первое случилось по ошибке, а второе было шуткой, но все равно имеет место путаница, и он не решается пользоваться именами.

Выглядит молодой человек определенно как Бред: шесть футов один дюйм, шесть футов два дюйма, если он перестанет сутулиться, лицо удивительной симметричности, крупные зубы наводят на мысль о лошади, и грива волос, напоминающая взбитые сливки. Теплые карие глаза, похожие на шоколад со сгоревшей ночью фабрики, вспыхивают при виде Джайлса.

По крайней мере, он сам готов в это поверить.

– Эй, привет, партнер! Где ты был? – в голосе Бреда слышится откровенный южный акцент, и Джайлс позволяет себе завязнуть в его сладости.

Вспоминает о проблемах с волосами: как сидит на макушке парик, насколько тщательно подстрижены усики, не торчит ли случайный «стебель» из уха или брови. Джайлс раздувает грудь и изображает кивок.

– Ну, доброго вам дня, – это звучит слишком по-интеллигентски, и он меняет тон. – Привет и тебе, партнер, – кем Бред считает его, школьником? – Тоже рад видеть тебя.

Три изобильных приветствия. Просто отлично.

Бред скользит рукой по прилавку и опирается на него:

– И что бы могло тебя порадовать?

– Трудно сказать, – выдыхает Джайлс. – Каковы, если я осмелюсь спросить, могут быть ваши персональные рекомендации?

Бред барабанит пальцами, его костяшки поцарапаны.

Джайлс представляет его колющим дрова в заросшем лесом заднем дворе, щепки блестят от сырости, маленькие потертости на сколах напоминают золотых бабочек.

– Как насчет лайма? У нас отличное лаймовое пирожное, что сшибет тебя с ног. Вон там, верхний уровень башенки.

– Это вот ярко-зеленое?

– Ну да, а что? Я обеспечу тебя отличным мощным куском, что скажешь на это?

– Как я смогу отвергнуть столь манящий оттенок, достойный плодов Тантала?

Бред записывает заказ и хихикает:

– Ты всегда выбираешь самые хитрые слова.

Джайлс ощущает, как вспыхивают его щеки и шея, и он сражается со стыдом, используя те же «хитрые» слова:

– Тантал пришел к нам из греческих мифов, он был одним из сыновей Зевса. Трудный ребенок, иначе не скажешь. Прославился тем, что убил сына и попытался накормить его мясом богов. Да уж, это вам не пирожки и не пирожные из печи вынимать. Но сегодня я позволил себе упомянуть его наказание. Тантал обречен стоять в пруду, и над головой его свисают фрукты, но они удаляются от него, едва он протягивает руку, и вода всякий раз убегает, едва он опускается на колени, чтобы утолить жажду.

– Разрубил своего пацана на части, ты говоришь?

– Да, хотя смысл в том, что Танталу не позволено избежать неизбежной смерти. Судьба его – страдать, зная, что все, чего он хочет, прямо перед ним, но он не в силах отведать что-либо.

Бред обдумывает это, и Джайлс ощущает, как его румянец превращается в мурашки. Он частенько удивляется, как один-единственный рисунок может сказать так много такому количеству людей, и при этом чем больше слов ты используешь, тем более вероятно, что эти слова станут твоим обвинением и выставят тебя беззащитным.

Бред решает не углубляться в дебри анализа, и Джайлс испытывает облегчение.

– Я вижу, ты притащил свой чемодан для рисунков, – говорит Бред, наколов листок заказа на иглу. – Работаешь над чем-то особенным?

Джайлс знает, что наивно со стороны старого человека выдумывать, что тот или другой личный вопрос пульсируют изнутри тайным значением, тем, которого он так ждет. Ему шестьдесят четыре, Бреду не может быть больше тридцати пяти.

Ну и что из этого?

Разве это значит, что Джайлс не может получить удовольствие от хорошей беседы? Что он не может почувствовать себя хорошо, так, как редко чувствовал себя в этой жизни? Он поднимает портфель, как будто только что заметил его наличие в собственной руке.

– О, это? Ничего такого. Наброски к рекламе нового продовольственного товара. Все выглядит так, что мне доверят вести кампанию целиком, я как раз отправляюсь на встречу в агентство, где все и решится.

– Ничего себе! А что за товар?