Сентрал-парк

Вот растяпа!

– Проходите! – ласково приглашает он.

Я неуверенно мнусь на пороге кабинета. Слишком хорошо знаю мужчин, чтобы довериться гинекологу мужского пола. Мне всегда казалось очевидным, что женщину гораздо лучше поймет другая женщина. Это вопрос физиологии, чувствительности, интимности. Оставаясь настороже, я все же вхожу в кабинет, сказав себе, что прием не затянется.

– Давайте напрямую, доктор, – начинаю я, набравшись смелости. – Мне всего лишь нужен антибиотик для лечения цистита. Доктор Понселе обычно выписывает мне…

Он глядит на меня с прищуром и перебивает:

– Прошу прощения, вы же не собираетесь сами продиктовать мне рецепт? Сами понимаете, я не могу выписать антибиотик, не проведя осмотра.

Я пытаюсь обуздать злость, понимая, что возникло непредвиденное осложнение.

– Я же говорю, у меня хронический цистит. Тут нечего диагностировать.

– Без сомнения, мадемуазель. И все же врач здесь – я.

– Кто бы спорил, я точно не врач. Просто я служу в полиции, и у меня работы выше крыши. Так что не отнимайте у меня время анализами и прочей тягомотиной.

– Именно этим я и собираюсь заняться. – Он сует мне урологическую полоску. – Увы, нам с вами не обойтись без цитобактериологического лабораторного анализа.

– А вы упрямец! Что вам стоит выписать мне антибиотики, и дело с концом?

– Призываю вас к благоразумию. Не ведите себя, как токсикоманка! Свет не сошелся клином на антибиотиках.

Меня охватывает усталость, я чувствую себя дурой. А тут еще колющая боль внизу живота. Утомление, копившееся со времени поступления в бригаду уголовных расследований, вскипает у меня внутри, как лава в вулкане. Слишком много бессонных ночей, перебор насилия и ужасов, призраки, которых не прогнать.

Мой резерв исчерпан, я опустошена. Спасение – в солнце, в теплой ванне, в новой прическе, в уютном халате, в двухнедельном отпуске где-нибудь подальше от Парижа. Подальше от самой себя.

Я смотрю на врача – изящного, прекрасно владеющего собой, немного жеманного. Красавчик, само спокойствие, ласковая чарующая улыбка. Меня бесят его белокурые кудри. Кажется, даже морщинки вокруг глаз он завел специально, для обольщения. Я чувствую себя глупой дурнушкой. Угораздило же меня припереться с такому Аполлону с воспаленным мочевым пузырем!

– Например, вы достаточно пьете? Знаете, что в половине случаев цистит лечится просто-напросто двумя литрами воды в день?

Его слова пролетают у меня мимо ушей. В этом я сильна: всегда быстро собираюсь с духом. В голове мелькают вспышки. Я вижу труп женщины, утренней жертвы по имени Клара Матюрен, задушенной нейлоновыми колготками. Вижу ее вытаращенные глаза, застывшую маску ужаса. Мне нельзя терять время, нельзя отвлекаться. Убийцу надо обезвредить, помешать ему совершить новое убийство.

– Или возьмем фитотерапию, – не унимается прекрасный блондин. – Есть чрезвычайно полезные растения, например, клюквенный сок.

Я действую на опережение: сама подбегаю к его столу и хватаю незаполненный бланк рецепта.

– Вы правы, пожалуй, я сама выпишу себе рецепт.

Он ошеломлен и ничего не делает, чтобы мне помешать.

Я разворачиваюсь и покидаю кабинет, хлопнув дверью.

Париж, 10-й округ.

Месяц спустя, декабрь 2010 г.

7 часов утра.

«Ауди» выезжает на ночную площадь Колонель-Фабьен. Огромное здание из стекла и бетона, штаб-квартира Коммунистической партии, залито светом прожекторов. Стоит арктический холод. Я включаю на полный режим отопление, описываю по площади полукруг и сворачиваю на улицу Луи-Блан. Переезжая через канал Сен-Мартен, я включаю радио.

Франс-Инфо, Бернар Томассон с утренними новостями.

Привет, Флоранс, привет всем! В канун Рождества главная тема новостей – это, боюсь, ненастье. Метеобюро Франции только что выпустило предупреждение оранжевого уровня, указав на возможность снегопада в Париже ближе к полудню. В этом случае движение в регионе Иль-де-Франс будет серьезно затруднено…

Как все это надоело: рождественский ужин, семейные обязательства… Хорошо хоть, что Рождество бывает всего раз в году. Хотя для меня даже раза в году многовато.

В этот утренний час Париж еще не накрыло обещанной стихией, но ждать уже недолго. Пользуясь пока еще терпимым движением, я проскакиваю мимо Восточного вокзала и лечу по бульвару Мажента, пересекая 10-й округ с севера на юг.

Мне все обрыдли: и матушка, и сестрица, и братец. Обрыдли эти ежегодные посиделки, неизменно оборачивающиеся кошмаром. Беренис, младшая сестра, живет в Лондоне, у нее там галерея живописи на Нью-Бонд-стрит. Старший брат Фабрис работает в финансах в Сингапуре. Каждый год они на два дня притаскивают свои половинки и отпрысков на виллу моей матери под Бордо, чтобы отпраздновать Рождество, а потом улететь во всякие экзотические залитые солнцем места: Мальдивы, Маврикий, Карибские острова…

Служба прогноза «Бизон Фюте» настоятельно не рекомендует пользоваться сегодня автомобилем в парижском регионе и соседних западных департаментах. Но накануне Рождества трудно последовать этому совету. Встревожена и префектура, опасающаяся гололеда после снегопада ближе к вечеру, когда температура упадет ниже нуля.

Улица Реамюр, улица Бобур: я проезжаю по западу Марэ, впереди Ратушная площадь, сияющая иллюминацией, вдали вырисовываются две массивные башни и стрела Нотр-Дам.

Год за годом в эти два дня разыгрывается – с небольшими вариациями – одна и та же пьеса: мать превозносит успехи Беренис и Фабриса, их жизненный выбор и блестящие карьеры. Ей все по душе: их дети, блестящее образование, которое они получают, их отметки. Все разговоры всегда об одном и том же: эмиграция, бегство от налогов, франкофобия.

Меня для них не существует. Я отбилась от стада. Я «парень в юбке», замарашка, неудачница. Папочкина дочка.

Затруднения могут распространиться на некоторые линии метро и Парижской железной дороги. Ожидаются задержки авиарейсов. Аэропорты Парижа ждет «черный день»: тысячи пассажиров рискуют не улететь в назначенное время.

Впрочем, снежные заряды пощадят долину Роны и средиземноморское побережье. В Бордо, Тулузе, Марселе температура составит 15–18 градусов, в Ницце и Антибе можно будет поужинать на террасе, ведь там ртутный столбик достигнет отметки 20 градусов.

Надоело быть подсудимой у этих болванов! Надоели одни и те же реплики: «Так и живешь без дружка?», «Не подумываешь забеременеть?», «И чего ты ходишь мешок мешком?» и «Может, пора выйти из подросткового возраста?».

Не говоря уж об их вегетарианской диете, психозе с сохранением фигуры и доброго здравия: всех этих орешках (скоро крылышки отрастят и вспорхнут), тошнотворных киноа, тофу, пюре из цветной капусты!

Сворачиваю на улицу Кутельри, еду над набережной по мосту Нотр-Дам. Волшебное место: слева исторические здания больницы «Отель Дьё», справа фасад Консьержери и крыша Часовой башни.

Всякий раз, возвращаясь в отчий дом, я испытываю чувство, что попятилась на тридцать лет назад, что опять открылись детские раны, ожили подростковые травмы, опять разгораются конфликты, грозящие братоубийством. Полнейшее одиночество – вот какое чувство меня там охватывает.

Каждый год я даю себе слово, что больше этого не повторится, но проходит год, и снова-здорово. Сама не знаю, почему я это допускаю, зачем раз за разом туда суюсь. Как ни велико побуждение окончательно сжечь мосты, побеждает желание увидеть их лица, когда я предстану разодетая как принцесса, под ручку со своим неотразимым избранником.

Левый берег. Я мчусь по набережным, потом поворачиваю на улицу Сен-Пэр. Там сбавляю ход, включаю аварийную сигнализацию и торможу на углу улицы Лилль. Захлопнув дверцу машины, я натягиваю оранжевую нарукавную повязку и звоню в домофон красивого недавно отреставрированного дома.

Мой палец не отлипает от кнопки звонка целых полминуты. Мысль приехать сюда возникла у меня в начале недели, но сперва потребовалось кое-что разузнать. Знаю, мой поступок – безумие, но одно дело знать, а другое – отказаться от навязчивой мысли.

– Да, кто там? – отзывается заспанный голос.

– Поль Малори? Уголовная полиция, откройте, пожалуйста.

– А в чем дело?..

– Это полиция, месье. Открывайте!

Щелкают, отпираясь, сразу несколько замков. Вместо того чтобы воспользоваться лифтом, я бегу, перепрыгивая через ступеньки, на третий этаж и колочу в дверь.