– Не желаю денег! Мне нужно то, о чем было условлено: жить в доме совершенно одной.
Напирая на это условие, она пребывала в гневной, совершенно иррациональной убежденности, что должна жить именно в этом месте.
– Что ж, раз так, я предложу то же самое месье Кутансу. Хотите, чтобы я ему позвонил?
– Вы мне не поверите: у него нет телефона.
– Ну так передайте ему мое предложение.
– Я общалась с ним не более пяти минут. Похоже, он строгий субъект.
– Можно подумать, вы слеплены из другого теста! – С этими словами Бенедик сунул ей свою визитную карточку. – Поговорите с ним и перезвоните мне. Если у вас есть желание пройтись по моей галерее, то я успею написать ему записку с извинениями и с предложением отступного.
Маделин убрала карточку в карман джинсов и отправилась смотреть картины, не удосужившись поблагодарить собеседника. Она сомневалась, что записка подействует на этого Кутанса, показавшегося ей упрямым и агрессивным медведем.
Время было обеденное, галерея почти пустая, и Маделин решила познакомиться с ее содержимым. Специализацией галереи была современная городская живопись. В первом зале были вывешены только полотна внушительного формата, все до одного без названия. Здесь преобладали одноцветные пространства, плоскости мрачных оттенков – одни испещренные дырами, другие утыканные ржавыми гвоздями. Зато второй зал резко контрастировал с первым: в нем буйствовали яркие краски, нанесенные на холсты смелыми энергичными мазками. Сами работы балансировали между граффити и азиатской каллиграфией. Маделин стало любопытно, но не более того.
Живопись такого рода чаще оставляла ее равнодушной. Никогда она не понимала, говоря по правде, современную живопись. Читала, как все, статьи, смотрела репортажи об успехах художников, выбившихся в звезды: инкрустированном бриллиантами черепе Дэмьена Хёрста[12 - Современный английский художник и коллекционер.] и его зверях в формалине, омарах Джеффа Кунса[13 - Современный американский художник, тяготеющий к китчу, особенно в скульптуре.], вызвавших полемику в Версальском дворце, провокационных выходках Бэнкси[14 - Псевдоним английского андеграундного художника стрит-арта, политактивиста и режиссера.], елке Пола Маккартни, сделанной в форме секс-игрушки и разгромленной на Вандомской площади, но пока еще не нашла ключа, который отпер бы ей дверь в эту вселенную. Вся в сомнениях, она добрела до последнего зала, где ее поджидала стилевая мешанина. Помимо воли Маделин задержалась перед надувными фаллическими фигурами кислотной окраски. Потом ее внимание привлекли персонажи из розовой смолы в стиле манго-порно. В экспозиции выделялись также два высоких скелета, застывших в рискованной позе из Камасутры, монументальные скульптуры из увеличенных ячеек «лего» и беломраморная химера – лев с головой и бюстом Кейт Мосс. Дальше, в глубине зала, красовалась коллекция оружия – ружей, мушкетонов и аркебуз, изготовленных из вторсырья: банок из-под сардин, перегоревших лампочек, железной и деревянной кухонной утвари; все это удерживалось вместе при помощи проволочек, изоляционной ленты и кусков веревки.
– Нравится?
Маделин вздрогнула и обернулась. Засмотревшись на всю эту невидаль, она не услышала, как к ней подкрался Бернар Бенедик.
– Совершенно в этом не разбираюсь. Одно могу сказать: это не мое.
– Что же тогда ваше? – весело спросил галерист.
– Матисс, Бранкузи, Никола де Сталь, Джакометти. – За этим перечислением она убрала в карман полученный от него конверт.
– Охотно соглашусь, этот уровень гениальности здесь еще не достигнут. – Бернар Бенедик с улыбкой обвел рукой пестрый лес эрегированных половых членов. – Вы будете смеяться, именно вот это расходится у меня сейчас на ура.
Маделин с сомнением надула губы.
– А работы Шона Лоренца у вас есть?
Только что Бенедик был весел, но теперь помрачнел.
– Увы, нет. Этот художник рисовал мало. Сегодня его произведений почти не найти. Каждое стоит целое состояние.
– Когда он скончался?
– Год назад. Ему исполнилось всего сорок девять лет.
– Какая ранняя смерть!
Бенедик кивнул.
– Шон всегда был слаб здоровьем. У него были давние проблемы с сердцем, он перенес несколько операций шунтирования.
– Его вещи выставляли и продавали вы один?
Бенедик скорчил горестную гримасу.
– Сначала – да. Потом я стал просто его другом, несмотря на частые размолвки.
– Что собой представляли полотна Лоренца?
– Других подобных не было! – воскликнул галерист. – Лоренц есть Лоренц, этим все сказано.
– А все-таки? – не унималась Маделин.
– Шон не помещался ни в одну из известных категорий, – воодушевился Бенедик. – Он не принадлежал ни к каким школам, ни к каким кружкам. Если попробовать найти аналогию в кинематографе, то позволительно сравнить его со Стэнли Кубриком: это тоже был творец, способный создавать шедевры в самых разных жанрах.
Маделин покачала головой. Пора было идти, чтобы поставить точку в истории с нежелательным сожителем. Но что-то ее здесь удерживало: знакомство с домом художника так на нее подействовало, что стоило попытаться узнать о нем побольше.
– Теперь хозяин мастерской Лоренца – вы?
– Правильнее сказать, я пытаюсь уберечь ее от покушений кредиторов Шона. Я его наследник и душеприказчик.
– Кредиторы?! Вы же сами только что сказали, что картины Лоренца бесценны!
– Так и есть, но ему влетел в копеечку развод. К тому же последние несколько лет он не брал в руки мольберт.
– Почему?
– Из-за болезни и личных проблем.
– Что за проблемы?
– Вы, случайно, не из полиции? – нахмурился Бенедик.
– Если честно, именно оттуда, – с улыбкой призналась Маделин.
– То есть? – вскинул он брови.
– Несколько лет проработала сыщиком: сначала в уголовном розыске Манчестера, потом в Нью-Йорке.
– Чем вы там занимались?
Она пожала плечами:
– Убийствами, похищениями.
Бенедик прищурился, словно его посетила какая-то идея. Он покосился на часы, потом указал через окно на итальянский ресторан на противоположной стороне улицы, чья черная витрина и золоченые резные украшения по краям навеса наводили на мысль о пиратском корабле.
– Как насчет сальтимбокка[15 - Мясное блюдо римской кухни.]? – спросил он. – Через час у меня встреча, но если у вас есть желание больше узнать о Шоне, я приглашаю вас на обед.
2