Онко, спасибо! Трансформация себя. Попаданцы

ЧТО ЖЕ ЕСТЬ ПРИ ОНКО?

ЕСТЬ ПРОДУКТЫ И ДЕЛАТЬ ТАКИЕ БЛЮДА, КОТОРЫЕ ОРГАНИЗМ ОЩЕЛАЧИВАЮТ, А НЕ ОКИСЛЯЮТ. ОНКО ЛЮБИТ КИСЛУЮ СРЕДУ. А ВОТ ЩЕЛОЧНОЙ СРЕДЫ БОИТСЯ. А ИМЕННО. ГОРОХОВЫЕ, БОБОВЫЕ, В ТОМ ЧИСЛЕ ЧЕЧЕВИЦА ОЧЕНЬ ПОЛЕЗНЫ. НЕОЦЕНИМ ЧЕЧЕВИЧНЫЙ СУП.

Я его делала в своей мультиварке.

Рецепт. Лук и морковь крупным кубиком пассеровала до золотистой корочки на постном масле минут 15 в режиме «Мультиповар». Посолила. Перчить не надо. Добавила крупным кубиком картофель. Но другие предлагают вместо картофеля корень петрушки, большой. У меня не было. Далее – закладываем чечевицу красную. Доливаем воды, досаливаем, кладем чеснок – нарезанный (так вкуснее и ароматнее). Включаем «Мультиповар» на 45 минут. Суп постный, вкусный. Щелочной.

Другие продукты – фрукты, овощи, много зелени, особенно петрушка, а также яйца, орехи. Убрать свинину, баранину (хотя можно нежирную говядину). Обязательно рыбу – любую по вашим запросам. Вот именно так. А мясное и жирное, и хлебобулочное, торты, конфеты, консервы, колбасы, сосиски, фастфуд исключить (хотя по чуть-чуть можно, но в принципе не желательно). Диета играет немаловажную роль в борьбе в онко. ЭТО ВАЖНО!

…

Что ж. Ощелачивание организма наладили. А вот второе в стационаре приносили разное. Мне нравится картошка, пюре и какое-то мясо, явно тушенка. Со столовской подливой (блин, нельзя, но я в стационаре. Куда деваться?).

– Вам побольше положить? – спрашивает раздатчица. – Не боитесь поправиться?

– Дак я уже не боюсь. Как отправили меня сюда со словами – «сдохнешь», то я уже не боюсь.

Пить либо шиповник, либо компот. Чай с лимоном – с утра (тоже ощелачивание).

Где же это все мое благоденствие? Где моя еда? На фиг мне весь этот храм с Кибелой-Артемидой. Здесь же есть не дают!!!

…

Глаза закрылись и бах…

Передо мной стоит милая раздатчица.

– Вы компот будете или шиповник?

– И то, и другое.

– А хлеба возьмете?

– Да, все возьму.

Эта раздатчица приятная. Работает каждый день, то на третьем этаже, то у нас – на втором. Глаза, как у коровы. Красивые и томные. Видно, что ей по жизни нелегко. Видно держит скотину. Все отходы уносит домой. Это правильно. Как-то ведь надо выживать на небольшую зарплату. Вот она и выживает.

Жалуется на дочь-подростка. Та жизни ей не дает. Как я говорю, очередная гиря на шее родителей.

Подростки – пофигисты. Требуют от родных немерено. Так иди и работай. Нет, будут сидеть на шее родителей до смерти.

…

Вторая раздатчица – более колоритная фигура. Видно, что втихаря выпивает. Это всегда заметно человеку, который присматривается. Я присмотрелась.

Она как-то одно утро перед началом раздачи еды начала со слов «помои».

Раздает нам еду и говорит:

– Вы помои правильно выливайте. Не бросайте пластик.

– Мы и не бросаем, – говорю я.

Очень меня покоробило это слово – «помои». Такое ощущение, что эти люди именно нас, онкобольных, считают помоями. Тех, кто лечится. Верно где-то сказали, что в нашей стране онкофобия, или как еще назвали, канкерофобия.

На следующий день эта раздатчица пришла с поврежденной рукой. Запястье в бинте. Оказывается ее укусила бешеная собака. Вот как-то так. Вот тебе и помои!!! Я, читатель, порадовалась. Не верно это, но смеялась я в радость!

8

Еда возымела на меня свое чудодейственное действо. Сознание осталось довольно. Никуда пока спешить не надо. Лежу. Рядом – другая пациентка, из Вятских Полян, Кировская область РФ. Ума не приложу, как я оказалась в Храме Кибелы-Артемиды. Списала все на сон. Хотя эти тринадцать дней я не просто не спала. А так, урывками. Встаю в пять утра. Принимаю периндоприл, от давления, аторвастатин от холестерина, все, как кардиолог прописал, чтобы давление не скакало. Потом через часа полтора дексиметазон колет медсестра, а когда уж ем, принимаю омез. Все по плану.

Главбух сначала меня раздражала. Все татарское. Я и сама татарка – генетически. Но по духу – нет. Слишком в интеллигентной среде росла. Но родители мои – из махровых татарских семей. Не были они интеллигентами, сами ими стали. Но, впрочем, не совсем стали – пытались. Они люди приземленные. И я – не в родителей. Вот этот русско-еврейский конгломерат, который был в нашем универе – на мне очень сказался. Не ясно, что я есть такое. Но явно – я явление наднациональное.

Хотя свой народ надо бы знать. А живя в Казани, я лет эдак двадцать пять открещивалась от этой татарской культуры.

Татары – поселяне – народ материальный, приземленный. Любят чистоту, порядок, как правило, это и хорошо. Обладают даром вязания, вышивания, кулинарии. Прагматичные. Бабушка моя такая была, хотя по характеру – реальная сволочь.

Мать мне внушала, что я ни на что не имею права. Я только всем должна. Ну, училась я, отличница, пионерка, комсомолка. Начинающий филолог. Так и сковырнулась на почве идиотских иллюзий, не понимая, что такое материальная жизнь.

Но тоже обнаружился во мне талант татарский, талант вязания. Когда жили в Гулаге – Соликамске (пришлось бежать с Кавказа), обвязала я всю свою маленькую семью – дочь, мать, себя (шикарные пуловеры и даже вязаное пальтишко для маленькой дочери, беретки, шарфы, носки). Ведь в Перестройку купить было нечего, да и не на что.

Научилась готовить и неплохо. Так что татарские таланты – при мне. А русско-еврейский вариант выскакивает в линии познания мира и науки.

9

Сон обуял меня.

Храм.

Жрица шла с подношениями. Она была невысокого роста. В те времена высокие были редкостью. Метр пяьтдесят сантиметров.

– Мелкая, подумала я.

Но не грузная, фигура вроде ничего. Правда, все ее тело покрывал хитон и мантия. Хитон белый, мантия – красная. Волосы были черными и вьющимися.

– Симпотная, – подумала я.

Лицо не было добрым. Похоже, здесь сыграл роль макияж. Брови подведены каким-то красителем, на щеках – румяна, глаза, как у египтян – синие тени, и как будто черным карандашом подвели веки. Что ж. Ниче так. И тогда была косметика, только натуральная. Так что человечество недалеко ушло.