Дарья Рябинина о людях Сибири

не твоя забота, зачем и чаво, – заорали громко мужики.

– А ну, кто смелый – расшибай! Вона, вали, чаво тебе надыть

– забирай, чаво стоишь, – подзуживал Тарас с улыбкой, – чаво потеряли в чужом амбаре? Хлебца надыть – забирай, у меня много,

сожрешь – сдохнешь, облопасся!

Долго бы пререкались с наглым Тарасом люди, но на выручку

пришла его жена. Она подошла, отвязала от шнурка на поясе юбки

ключи и отперла оба замка.

– Идите; смотрите, чего хотели, смотрите, – сама подошла к

мужу, взяла за руку, силой завела на крыльцо дома, быстро отперла дверь, и не заметили люди, как в дом вошли все они до единого, она снова накинула замчище, а ключ – к поясу сунула внутрь,

ближе к телу. Народ кинулся в амбар, перерыли все до дна, но ни

одной живой души и ни единого нигде звука. Кто-то постучал по

полу ногами: звуки отдавались совершенно глухие – значит, там

сразу земля, пустота отдается звонко.

Нигде ничего. Посмотрели на жену Ивана и стали один по одному выходить из амбара.

Пока в амбаре копошились люди, Марья, толстая, широкоплечая, высокая баба – жена Тараса – под стать самому Тарасу, – завела во двор лошадей, распрягла, привязала у стойки.

Тарас насмерть переполошился, выглядывал из окна из дальнего угла избы, а оба брата забежали в кладовку, схватили ружья,

припасы, один залез на чердак, другой в кладовке сел на корточки,

ожидая нападения.

Все вышли. Остались только Иван с женой.

– Пойдем, Лена, пойдем, родная!

Мать оттолкнула Ивана, сама не тронулась с места. Уйти она не

могла: как же так, ведь она ясно слышала! Неужели ей померещилось? Она оглянулась кругом – ничего. Народ понемногу уходил

со двора. В амбаре такая тишина – муха пролетит, услышишь. И

вдруг снова, как еле слышный писк, опять стон!

– Ваня-я, слышишь? – еле слышно прошептала она,– слышишь?

Иван услышал,сам услышал,явно: стонет,поёт кто– то,да так близко, так жутко. Теперь он упал на колени – стона не стало.

Он долго лежал на полу, плотно прижавшись ухом к пыльному

полу, и опять кто-то так сильно заныл, и, чувствуя свое, родное, оно отдалось прямо в сердце, Иван взвыл сам.

– Люди, милые, сюда, – выскакивая, закричал Иван, – и снова

бросился в амбар. Все гурьбой ринулись обратно, давя друг друга.

И снова нет ничего.

– Здесь она, здесь, – стуча каблуками по полу, кричал Иван.

Кто-то кричит: «Тащите лом, ломать будем! Лом тут как тут.

Топор уже был в руках у одного.

– Руби, ребята, – скомандовал Иван. – Кромсай! Чаво тут, здесь она!

На крик вошла хозяйка:

– Не трожь, харя этакая, пшеницу выпустишь под пол! – Она

широка расставила руки, согнулась до пояса и, отталкивая мужиков, толкая головой кого попало, нещадно раскидывала,

исходя диким криком.

– Валяй отсюда, жаба толстопузая, – рявкнул Иван, – размозжу,

размозжу тебе башку, тварь эдакая!

Один из мужиков стукал ломиком по стенкам, и вдруг стена от

сарая загремела с каким-то отзвуком пустым, гулким, отдаленным.

– Стойте, – еще раз застучал он снова, – там что-то есть –

сюда-а, – скомандовал он.

Все ринулись к стене, стали чиркать огня ничего нет.

– Не дам! – закричала Марья и начала отталкивать мужиков от

стены.

Но мужики скрутили ей назад руки и держат: «Стой; сволочь!».

– Тут тайник – толкали стену, она не подается никуда. Кто-то