Происшествие

Я совершил преступление, поверив. Я ошибся, войдя к людям и полюбив их. Потому что как только смерть пришла за мной, они отказались от меня. Мы жили вместе, умираю я один. В моей смерти обвинили меня. Они делают так со всеми «больными», вспомни, сколько у них сумасшедших и бездомных. Все они откинуты людьми за дерзость мыслить по-другому. В мире людей нет места ненормальности и смерти. И поскольку смерть теперь во мне, я тоже лишен места в их мире. Автобус выдавил меня из человеко-мира. Рана – разрыв между языком и телом, между homo sapiens и «гражданином».

Мне стало страшно. Тело держит меня, я нужен ему. Я давал телу наполнение и суть. Я двигал его, исполнял его желания, удовлетворял прихоти. В ответ я держусь за тело, оно позволяло мне материализоваться, насыщаться, жить. В нем я обретал себя. Оно давало мне желания, которые я стремился насытить. Мы жили вместе, в симбиозе. Сейчас я вынужден уйти из тела. Что останется от меня? Я – ничто вне тела. Меня не существует. И это пугает меня. Раньше мне был невидан страх. Сейчас страх – единственная моя эмоция. Что изменилось? – Осознание. Страх родился от осознания. Чего? Всего. Смерти, жизни, мира. Я осознал, что они есть. Это значит, их может и не быть. Ничто. Я осознал волю к жизни, которая рождает все. Она – энергия, сила, природа. Она происходит из самой себя и в самой себе. Воля производит, рождает мир, плодит жизнь в разных проявлениях. Атомы, материя, планеты и растения, все происходят из нее. В них она выражается. Воля находится за ними и неосознанно ими движет, принуждает их к существованию. Все, что мы видим ее аватары, инкарнации, сосуды, в которые она вливает сок жизни и проявляет себя.

А может, ничего на самом деле нет? Смерть – иллюзия? А я никогда не жил и не рождался, все было сном и миражом, игрой молекул и клеток на пустом пространстве Ничто? Сознание не существует, оно – отражение света, переливающегося во времени. Ничего не в силах этого осознать, особенно плоть. Плоть может только плодить себя и испускать ложные мыслишки. Она низшая форма выражения мира; распространитель низких идей и обглоданных измышлений.

Я испытал пограничный опыт. Я дошел до точки, за которой нельзя думать. Я перестал думать, то есть начал думать о том, что я думаю. У меня мир рябило в глазах, а может наоборот я отчетливо видел. Начали рушиться, пошатываться верования и очевидности. Я видел, что вижу что-то, кажется, это что-то называют миром. Но, то, что раньше называлось миром, исчезло, я увидел за слова. И то, что я видел, не было большим или маленьким, холодным или далеким. Слова не ложились на мир. Он был безразмерным, к нему нельзя было применять физических категорий. Измерять его – то же самое, что мерить океан в сантиметрах или воздух в диаметрах. Эти измерения не вступали с миром в контакт. Я осознал, что эта новая возможность видения, которая мне тогда открылась, была одной из миллионов других равнозначных возможностей восприятия. Мир издавал бесконечное число частот разной длины, однако я имел доступ к лишь ограниченному числу таких частот.

Я применил этот же способ мышления к своей прошлой жизни. Лучше бы я этого не делал… Я спал раньше. Я был лунатик, живущий на автомате, ни разу не разомкнувший глаз, не знавший, что у него есть глаза, и что их можно открыть. Мне открылось, что никто ничего не знает, и что моя жизнь была частью чьего-то сна, чьей-то фантазии, в которой я бездумно пребывал.

Но как я теперь могу выздороветь? От меня остался только голос. Он должен уйти. Сделай так, чтобы он затих. Выздороветь значит снова заболеть ложью и притворством и спустится на низший уровень жизни. А я чувствую, что начинаю выздоравливать от «жизни». Для меня нет дороги назад. Я увидел, и это нельзя просто забыть и вернутся в мир. Что я буду делать среди людей? Их мир опустел, испарился и изничтожился для меня. Рана – окно в Ничто, которое я хочу объять. Смерть вознесла меня, сейчас я над людьми. Они обречены, чтобы думать, любить, стремиться и умирать. Я уже прошел через это, я не человек, я – ничто.

***

Я выходит из подъезда, за его спиной громко захлопывается дверь. Оно неспешно идет к остановке. Ему не нужно спешить, у него еще есть время в запасе. Я смотрит по сторонам: оно среди таких же я, они тоже идут куда-то. Вон одно я поворачивает дверную ручку его автомобиля и подносит сигарету к губам. Другое я стоит за прилавком и продает цветы. Я на своем пути заглядывает в окна многоэтажек, в каждом таком окне живут другие я.

Другие я не «чисты». Я не может видеть их самих. Оно видит их одежду, облик, тела. Я воспринимает их не непосредственно, а через сторонние атрибуты. Я чувствует их дыхание, видит их движения. Оно интуитивно понимает, что внутри их тел есть такое же, как оно, я. Однако я никогда к нему не пробьется, не схватить его взглядом, не вырвет его из момента и не застанет в первобытном виде. Я не прорвется сквозь тело и одежду и остановится на внешнем.

Я прикладывает проездной к турникету и проходит к эскалатору. На пути оно представляет, что будет делать в ближайшее время, и вспоминает, что делало недавно. Оно видит не сами действия, а заново переживает свои ощущения, которые оно имела в те моменты. Я живет в ощущениях, в мыслях и образах. Оно сосредоточенно в себе и никогда себя не покинет. Я не знает, что оно есть. Оно не знает о себе, ему кажется, что оно мир. Оно никогда не задумывалось, откуда оно берется и когда оно произошло. Я не имеет начала или конца. Оно принимает себя как данность, как явление природы, без которого нет реальности и мира вокруг. Я в себе и только в себе, другие формы проявления я ему чужды, оно воспринимает их механически, только частями неодушевленного мира.

Вот я покидает вагон на нужной станции и выходит из-под земли. Оно заходит в здание, в котором обитает каждый день. Оно видит то, что все зовут «Серега», и протягивает ему руку. Затем я усаживается за свой стол и начинает рабочий день. Сегодня оно будет звонить другим я или вводить какие-то данные в компьютер. Все это время оно не перестанет быть собой, не растворится в процессе. Я останется сосредоточенным на себе, на своем теле и движениях. Я осознает и больше ничего не делает. Я не говорит, не дышит и не думает, все эти процессы происходят на задворках я. Тело – форма, которой я дает содержание. Я осознает не только это тело, в котором находится, но и мир вокруг. Утром оно видело бесконечное небо и солнце, потом учуяло резкий запас при входе в метро. Однако эти детали оно хранит для себя и не выводит их в язык.

Сейчас я не дает покоя ее присутствие. Она слева. Пока тело набирает номер телефона, другое я притягивает я и не позволяет ему отвлечься. Я хочет к ней, в нее, слиться с ней, ворваться в нее, раздеть, захватить ее. Но оно стесняется других я. Я знает, что они смотрят и следят. Оно всегда среди них и никогда не остается одно. Другие я всегда на чеку, они не дают я быть собой, не дают ему действовать и вынуждают его к дисциплине. Я живет под их надзором. Я тесно в мире других я, оно хотело бы имеет мир для себя и стать наконец собой. Из-за других я ему приходится сдерживаться, притупляться, скрывать свое осознание. С другими оно притворяется, что не знает себя, а знает только их, что оно живет только в их общем мире. Жить в своем собственном мире я запрещено.

День был. Я был, была? Я ходила кругами и все время чем-то была занят. Я делало что-то. Зачем? Я не знает, ему не дано этого. Оно просто делает и не знает зачем и как оно это делает. Я не может не быть. Я боится себя, ему скучно с собой. Я всегда нужен объект, который не-я. Оно отвлекается в объектах, ненадолго растворяется и забывает себя. Оно чувствует объекты, видит в них эмоции. Объекты дарят я воспоминания, и мысли, и возможность скрыть себя. Я живет в мире объектов. В мире других я превращается в объект для самого себя.

Я покидает рабочее место и говорит ей: пока. Я смотрит ей вслед, на ее походку и ноги. Я хочет догнать ее, ласкать ее, прижимать к себе. Я отгонят эти мысли, разворачивается и волочится к дому. Оно заходит в дом, наконец, оно одно. Ему бы сейчас уйти в свой мир, но оно катастрофически устало. Я ложится на холодную постель. Оно забывает себя, растворяясь во сне.

Следующим утром все начнется сначала. Я так живет.

***

Дни тянутся и превращаются в мучения. Я не могу ходить, да что ходить – шевелиться. Я лежу и смотрю в потолок. В голове нет больше мыслей, только: когда я уже умру? Ко мне никто не приходит. Мать звонит раз в неделю и обещает приехать в выходные. Видимо, надеется, что я уже умру к тому времени.

Заходит медсестра и просовывает мне градусник под мышку. Я смотру на нее, ей не больше тридцати пяти, она довольно привлекательна. Я начал представлять, как завел бы с ней разговор, если бы не дыра. Я бы сделал все, чтобы обольстить ее и заставить себя ублажить. Но это было бы раньше, а сейчас мы в разных мирах. Она в людях, в работе, в мире. Для нее существует время и расписание – я уже нигде. Я смотрю на нее с удивлением, она все время смотрит на часы, как будто время что-то значит. Она носит форму, обращается к людям на «вы» и соблюдает этикет. Для меня этого всего больше нет. Я удивляюсь, как сам мог раньше жить в этих условностях. Я стоял на остановках, покупал билет в кино, получал зарплату. Я ни на секунду не задумывался, что все это было неправда.

Я помню, как волновался перед собеседованием на работу. Я должен был проявить себя, показать им, что я лучший работник, что хочу на них работать. Я постригся и надел лучшую свою одежду специально для них. Они были моими господами, им предстояло оценить меня и решить исход моей дальнейшей жизни. Что бы я сделал сейчас? Я бы пришел туда в лохмотьях и рассмеялся бы им в лицо, из-за того, что они возомнили себя важными, что решили, что их жизни стоят чего-то. Как они там сидят у телефонов с дурацкими наушниками на голове и говорят: компания «Бла-бла-бла», меня зовут, Антон, здравствуйте. Я не хочу в этот мир, там все идет по шаблону. Я ненавижу этот мир.

– Когда меня выпишут? – спрашиваю я медсестру.

Они смотрит мне в глаза пустым взглядом, я ей совершенно не интересен:

– Спросите у вашего лечащего доктора, – говорит она и спешно покидает палату.

И какое ей до меня дело? У нее десятки, может, даже сотни таких же пациентов, как я. Она тут всего лишь выполняет свою работу. Она вышла из палаты и забыла меня. Как только она обо мне забыла, в мире не осталось никого, кроме меня самого, кто думает обо мне.

Раньше мне тоже было наплевать. Я оформлял кредит малоимущим, заранее понимая, что им не под силу его будет оплатить. Я продавал телефоны с дефектом, мне было все равно, я лишь выполнял свою работу. Так, выполняя работу, я растратил свою жизнь. Так и медсестра, выполняя свою работу, тратить свою жизнь. Так и люди, выполняя свои долги, тратят свои жизни.

***

Мне очень плохо. Я потерян, «Я» потеряно навсегда. Я не знаю, почему все происходит, и не могу уже понять, что это все такое. Я жил, мы жили. Просыпался, любил, болел, думал, думал и думал. Где я был все это время? Все не правда. Я больше не знаю как я. Исчезла прошлая жизнь, сейчас я уверен, что она мне приснилась. От меня остался только голос, постоянно бормочущий внутри меня. Он без конца перебирает осколки прошлых воспоминаний, играется словами и бредит. Боль в груди, она не проходит. Она давит меня и парализует. Ее происхождение необъяснимо. Она здесь только, чтобы съедать меня изнутри. Я всегда жил с болью и тревогой, но скрывал это от себя. Я беспокоен и чужд. Выпустите меня к свету, к спасению, к не-боли, не-тревоге.

Что все это было? Нет ответа. Ответа быть не может. Некому отвечать. Сознание, которое могло бы понять жизнь, еще не появилось. Жизнь до сих пор не осознает себя, а просто бессознательно происходит. Люди часть мира, мирового процесса, они просто живут и не знают что живут и зачем живут. Люди происходят вместе с миром, они его порождение. А я? И я так жил. Бессознательно. А сейчас? Я уже не жизнь, я почти умер. Чтобы осознать долю жизни, мне пришлось умереть. Стекло пронзило меня, помнишь? Ты боялся еще. Ты уже умер потому и понял пустоту.

Пустота, а любовь? Света? Со Светой было хорошо, но ты ее не любил. Ты хотел ее, ты наслаждался ей, вкушал ее и упивался ей. Она была создана для твоего удовольствия. Но разве жизнь не удовольствие? Ходить по земле, дышать свежим воздухом, видеть небо. Держать руку Свете, прижимать Свету, брать Свету, обладать ей, тонуть в ее теле, погружаться в нее, кончать в нее. Но ты также страдал из-за нее, не мог найти себе места. Она ушла от тебя, бросила тебя, ты ее бесил. Ты бесил свой единственный смысл жизни. Ты еще работал, помнишь? Ты носил костюм, звонил поставщикам, брал кофе брейки. Зачем ты это делал? Ты строил умное лицо и делал вид, что понимаешь, что происходит, что все имеет причину и объяснение, что тебя ничем не удивишь. Ты принял все как данность. Ты не удивлялся городам и странам, солнце было обыденностью для тебя, ты не любовался закатом. Ты отдал жизнь. Ты отчаянно хотел к людям, ты провел всю жизнь в болоте и не желал его покидать. Смерть твое наказание: ты умрешь несчастным с горьким осознанием своей никчемности. Ты этого заслужил.

Но я понимаю, что ничего не мог сделать по-другому. Не может быть ни свободы воли, ни воли, ни свободы. Есть Воля, природа, энергия. Она не свободна в своем Есть, она не может не-есть, в этом ее несвобода. Ее несвобода в свободе. Что рождается, автоматически лишается свободы небытия. У меня тоже не было выбора. Я запрограммирован Волей. Я робот. Жизнь не дает права выбирать, я появился в ней и принялся выполнять Волю. Родись я хоть тысячу раз, я бы прожил все так же. Нельзя ничего изменить!

Жизнь сама происходит безо всякого объяснения. Человек часть жизни и поэтому тоже происходит. Происхождение само в себе. Оно объяло собой существование, утопило человека в себе. У происхождения нет цели и назначения, его нельзя остановить. Вполне возможно, оно уже не раз останавливалось и начиналось с нуля, или с середины, или с конца, или шло в обратном направлении. Все эти остановки и перезагрузки на самом деле были звеньями в последовательности. Я потерялся в происхождении, родился, появился и умер в нем. Я никогда его не покидал и не мог представить, что за ним. Я завис в происхождении. Мне нужно любой ценой выйти из него.

***

Прошлым вечером я попросил пододвинуть мою кровать ближе к окну. Я сказал медсестре, что устал видеть только стены больницы. Она нехотя согласилась и позвала одного из докторов на помощь. Они вдвоем сдвинули меня вместе с кроватью к окну.

Мне предстоит решить: продолжать жить или нет. Только я могу запустить процесс выздоровления или окончательно повернуть в сторону смерти. Сейчас выбор кажется мне очевидным. Мне незачем больше жить. Работа потеряла смысл – я никогда не разбогатею и всю жизнь буду вынужден гнить в работе. Дети? Ну уж нет. Помимо того, что я осознал нелепость жизни, я вижу, что мой род должен закончиться. У меня в роду были алкоголики, психически больные, проститутки, ни одного писателя или ученного. Моя фамилия состоит из никчемного человека-материала. Я сделаю ей честь, истребив ее.

Да и сама человеческая масть мне не мила. Они придумали себе развлекушки вроде работы, государства и искусства. В них они выражают свою возвышенность над животным миром. В том, как они проводят свои жизни, им видится их божественность. Пусть поиграются немного, время не стоит на месте. Время нагрянет и сметет к чертям, разрушит в мелкие кусочки, как цунами, изничтожит их песочный мирок, утопив его в Вечности. Я не буду ждать этого момента, я сам решу свою судьбу и не отдамся на милость времени. Я бегу с тонущего корабля.

Ночь. Никого рядом, я совершенно один. Мне все это изрядно надоело. Я хочу подойти к окну и выпрыгнуть из него. Я уже давно об этом думаю. Моя палата на пятом этаже, высоты должно хватить для того, чтобы разбиться насмерть. Мне только нужно встать, окно совсем рядом. Мне тяжело двигаться. Я уже два месяца не вставал, меня перевозили и двигали. Вот я делаю усилие встать, для этого надо всего лишь напрячь живот. Ох! Адская боль. Я не могу встать и начинаю сползать с кровати. Мне с огромным трудом удается скинуть ноги с кровати. Живот горит от боли, я слишком растянулся. Я чувствую, как кровь истекает из раны. Я не знаю, что делать, поскольку понимаю, что не в силах подняться. Ноги на полу, а туловище по-прежнему на койке. Я одним движением стаскиваю себя с кровати и падаю на пол, ударяясь при этом головой о тумбочку. Простыня и одеяло в крови, я не могу понять, откуда столько крови. Я лежу на полу в луже собственной крови и не могу пошевелиться. Я умираю.

Я слышу шаги в коридоре. Открывается дверь. Желтый больничный свет падает из коридора в комнату. Я вижу очертания медсестры на фоне дверного проема:

– Боже мой, он весь в крови, – последние слова, что я слышу.

Я откололся от происхождения.