Ледяная дорога. Исторический роман

Старика Джиорджино просто схватил удар, когда жена инженера все же соизволила спуститься в приемный зал, и два сопровождающих его немецких офицера, которых женщине успели представить как братьев-близнецов Фрица и Курта, подхватили его под руки и кое-как усадили впопыхах за стол. При этом потребовалась довольно внушительная порция самбуки, чтобы он смог выдавить из себя жалкую улыбку и принести какие-то неподобающие в таком случае извинения. Джузеппо был напуган этим неловким происшествием и одновременно доволен и горд. Для проформы он тут же велел послать за доктором Когенманом, а заодно привезти из Манаролы музыкантов, так как сеньоры офицеры одним патефоном явно не ограничатся.

– Да, Антонио, – шепнул напоследок хозяин виллы водителю. – Заедь обязательно в порт и захвати там парочку симпатичных албанок. Скажи им, что намечается чудная милонга, выпивка и еда за мой счет. Пусть немного разбавят нашу мужскую компанию.

Антонио поклонился и, подмигнув весело Саре, вышел, и уже скоро древненький Isotta Fraschini в клубах дыма катился вниз, скрепя на поворотах тормозами.

В это время, пока готовился обед, а гости приехали чуть раньше, хозяин виллы посчитал нужным развлекать их разговорами о политике, но офицеры дали понять, что они не говорят по-итальянски, и часть из них даже со смехом удалилась в бильярдную.

– Нынче я слышал, хороший урожай мидий, – только начинал приходить в себя Джиорджино, вытирая свои влажные губы рукавом сутаны.

И хотя все знали, что к истинной церкви этот человек имеет лишь отдаленное отношение, к нему обращались «Падре». Это был маленький, лысый старичок со сморщенным лицом и лисьим взглядом. Двое братьев-близнецов опекали его по краям, точно преданные церковные мальчики, хотя по их скучающим лицам было видно, что они не прочь присоединиться к своим друзьям в бильярдной. Там уже слышалось, как с грохотом залетают шары в лунку.

– Беттино-кретино! – заорал вдруг хозяин, поняв намек хитрого падре. – Сколько можно ждать?

Из дверей кухни высунулась голова повара, показывающая понятными только хозяину знаками, что фирменное блюдо – паста с тунцом и шпинатом – готово, и его будут подавать. Джузеппо кивнул в ответ. А через минуту с полными подносами появилась Тереза, и дело двинулось с мертвой точки.

– Сеньоры офицеры, прошу, пожалуйста, к столу, – созывал он заигравшихся офицеров. – Нет, они меня, кажется, ни черта не понимают…. – жаловался он падре, пожимая плечами.

– Дорогой мой друг Джузеппо, – лилейно мурлыкал тот, принимая угощение из рук Сары. – Наши немецкие друзья привыкли к более жестким командам.

И лжепадре со знанием дела выкрикнул по-немецки что-то ужасное, от чего у Сары невольно возникло чувство тревоги, и она даже положила порцию шпината мимо тарелки гостя.

– Ничего страшного, дорогая, – успокаивал ее лилейный старик, жадно поглощая пищу. – Древние этруски говорили, что лучше промахнуться ложкой мимо рта, чем получить ею по лбу. Я слышал от Вашего мужа, что Вы увлекаетесь историей древней Италии, и это очень похвально. Мои лучшие немецкие друзья Рудольф и Курт, – и он почтительно кивнул им, – очень заинтересованы в возрождении арийского спорта в наших добрососедских странах и полностью одобряют постулат нашего дуче «В здоровом теле здоровый дух». Рудольф и Курт – прирожденные спортсмены, умерены в алкоголе, хорошо начитаны, не замечены в обществе дурных женщин, знают итальянский и немного английский…

Во всей этой как бы «ненароком» сказанной слащавой манере проглядывались черты профессионального сводничества, и будь это иная встреча, и в другое время, Сара ушла бы, но она интуитивно чувствовала опасность от этого человека и вынуждена была мириться с этим и улыбаться ему. Муж Джузеппо поддерживал ее, и когда она все же забывалась и не оказывала падре должного внимания любезной и послушной слушательницы, под столом предупреждающе постукивал по ее сапогу тростью.

Запах вкусной пищи постепенно разнесся по комнате, и сеньоры офицеры, отложив кии, довольные, потянулись к столу. Хорошие манеры им были чужды, и некоторые из них позволяли при сеньоре Саре недопустимые вольности кишечника и отрыжки. Она непонимающе смотрела на мужа, но тот, едва сдерживая глупый смешок, лишь пожимал плечами.

– Вы не должны сердиться, сеньора Сара, на наших друзей, – успокаивал хозяйку виллы Джиорджино. – Как видите, они довольно прямолинейны в вопросах приличия и немного наивны, как дети. Но за этой наивностью скрывается душа настоящего воина. Ведь большую часть своей жизни они провели в суровой военной аскезе, добывая кровью и потом победу своему фюреру.

При упоминании фюрера гости как будто сошли с ума и, резко сделав зигу, фанатично прокричали «Хайль Гитлер!» Все это еще больше напугало Сару, и она уже хотела сослаться на головную боль и покинуть застолье, но муж, хорошо изучивший ее за все пять лет совместного брака, не позволил ей это сделать, больно ущипнув за локоть.

– Каким же видом спорта Вы занимаетесь? – спросила любезно Сара у Курта, сидящего слева от падре со скучающим видом.

– У этого спорта нет названия, – ответил он с ярко выраженным немецким акцентом.

По холодному темпу голосу Сара поняла, что этот человек явно недолюбливает ее, но она постаралась не замечать этого.

– Нет названия? – переспросила она. – Как это?

– Я, может, неправильно высказался, сеньора. Название, может, и было, но оно утерялось в анналах истории. Мы с Рудольфом между собой называем эту спортивную игру «Ледяная дорога».

– И какие же правила?

– Правила простые. Нужно спустить большую льдину как можно быстрее по специальному горному маршруту. Побеждает тот, кто первый придет к финишу.

– Какая забавная игра, – улыбнулась Сара, – но боюсь, в Италии Вы не найдете подходящих условий, разве что в Альпах…

– Именно там мы и практикуемся, сеньора, – кивнул Курт. – И очень рассчитываем, что данная игра завоюет весь прогрессивный мир и ее введут в Зимние олимпийские игры.

Сара опять вздрогнула, так как трепавшие по-немецки гости громко засмеялись. По каким-то догадкам она поняла, что их заинтересовали три картины кисти Фредерико Андреотти, висящие на стене.

Этот современный, к сожалению, уже почивший, мастер кисти искусно рисовал миленьких женщин, передавая их кокетливое настроение, и Джузеппо, будучи его страстным поклонником, не скупился и при первой возможности скупал его работы у разорившихся во время экономического кризиса коллекционеров. Он даже планировал устроить в Риме выставку по случаю дня рождения дуче с широким оглашением в СМИ.

– Нет, все-таки итальянки – самые красивые женщины! – сладострастно отозвался один высокий офицер на ломанном итальянском.

Он встал из-за стола спиной ко всем и с закинутыми назад руками стал рассматривать портрет одной веселой сеньоры в традиционно итальянской одежде с кувшином молока.

– А мне больше по душе наши немки, я патриот, – тут же парировал ему Курт, открывающий уже вторую бутылку шампанского.

Раздался хлопок вышибленной пробки, и она через секунду ударилась об одно из полотен, чуть не прорвав его, вызвав тем самым новый приступ смеха у гостей. Сара не знала, сделал ли Курт это намерено или так получилось случайно, но несколько рук с бокалами уже потянулось к стрелку, и все одобрительно поздравляли его с метким попаданием, а он даже не извинился перед Джузеппо за порчу имущества.

Саре сразу не понравились эти мальчишеские усики, этот блеск глаз, вся эта напускная бравада молодого бога, и она, сидя напротив, едва сдерживалась, чтобы под столом не вдавить каблуком этому невежественному усачу между ног. Его брат близнец Рудольф был более тактичен.

– Не важно, какой крови тот, кого ты любишь. Важно то, что он твой и только твой, – сказал он на хорошем итальянском, обращаясь куда-то в пустоту, но у Сары вздрогнуло сердце.

Это были единственные слова этого офицера за весь вечер, но они запомнились хозяйке виллы, точно были обращены к ней и только к ней. Во время коротких бесед с другими гостями, к счастью или сожалению, немногие говорили по-итальянски, она украдкой вглядывалась в Рудольфа, и поражалась, как несмотря на схожую природу с братом и, возможно, даже на одно общее воспитание, он разительно отличается от него духовно. Чего стоил этот глубокий и осмысленный взгляд голубых, словно специально подобранных под цвет ее платья, глаз, а этот волевой, слегка скошенный подбородок, ну и, конечно, открытый умный лоб, свойственный всем талантливым полководцам. Как он был похож на ее сказочного Агапето! В тот миг, когда прозвучали эти справедливые, полные мудрости слова, она постаралась скрыть волнение, звонко чокнувшись со всеми и следом до умопомрачения осушив бокал шампанского до дна. И только потом она с ужасом для себя поняла, что все пили за здоровье фюрера, и она невольно была соучастницей этого всеобщего безумия.

Алкоголь придал ей немного развязности, и вся окружающая ее грязь притерлась и уже не казалась такой безобразной. Она вдруг захотела угостить Рудольфа чем-то особенно вкусным и преподнесла гостям блюдечко с разломленной на дольки плиткой шоколада.

– Угощайтесь, сеньоры офицеры, и Вы, сеньор падре, – сказала она, кокетливо улыбаясь. – Все взрослые шалости в Париже начинаются именно с хорошего шоколада.

И каково же было ее первое маленькое разочарование: когда все потянули руки за лакомством, Рудольф сделал вид, что увлечен рассматриванием спорной картины.

– О, Париж! – ухмыльнулся Курт, проглатывая с аппетитом дольку. – Эти глупые лягушатники в спешке заливают болота бетоном и слепо уповают на линию Мажино. Готов держать пари на целый ящик французского шоколада, что через год, максимум два под музыку и барабанный бой наши доблестные парни промаршируют по Елисейским Полям к Триумфальной арке, а в домах моды выстроятся бесконечные очереди из мадмуазелей и мадам за чулками.

Кто-то из офицеров даже высказал свое несогласие с хвастуном, но жену хозяина виллы удивило не это, а то, что сам спор зиждился не на невозможности такого явления, а всего лишь на незначительной разнице в сроках, зависящих больше от того, когда фюрер и Советы подпишут пакт о ненападении.

– Чемберлен вас всех переиграет, – ударила по рукам Сара, подзадоривая спорщиков, и Джузеппо сильно напрягся от этой развязности жены.

– Сара, прошу тебя уймись… – нашептывал он ей на ухо. – С сеньорами немцами шутки плохи.

Но его постоянная опека, контролирующая каждое ее движение и даже мысли, опротивела ей настолько, что она, выждав удачный момент, когда все ушли играть в бильярдную, демонстративно подсела к оставленному в одиночестве Джиорджино и громко смеялась, шутя о политике. Дело дошло до того, что старый сводник, охмелев, стал клевать носом в открытое декольте Сары и так вошел во вкус, что нашептывал туда сладкие дифирамбы.

– Италия нуждается в таких женщинах, как Вы, пожалуй, больше, чем в новых колониях. И скажу по большому секрету, как лучший друг Вашей семьи, – бубнил он, путаясь в мыслях, – что в Риме после бегства любовницы Муссолини вилла Торлония опустела, и Вам, моя дорогуша, нужно спешить, пока лучезарный дуче не вернул с севера свою опальную жену с отпрысками…

Сара продолжала хохотать, не смотря уже на явные протесты мужа, делающего ей тайные знаки замолчать, и шутливо шлепала слюнявого старика по лысине, позволяя при этом держать его дряблую и дрожащую руку у себя на колене.

– Разве Маргарита (Царфати) сбежала? – удивился Джузеппо, подслушавший разговор захмелевшего сводника.

– Т-сс, – прошептал Джиорджино, приложив указательный палец к губам, – и захватила с собой тысячу двести семьдесят два любовных письма от самого дуче.

– Зачем же ей столько писем? – воскликнула Сара.

Старик посмотрел на нее мутными и уже плохо понимающими глазами.

– Т-сс. Пока письма у нее, это гарантия ее безопасности.

В этот момент все услышали настойчивый гудок клаксона у ворот и ругань Антонио на бывшего пастуха Абеле, который опять «проспал» его приезд. Все, кроме падре, под конец упавшего лицом в тарелку, бросились к окну, и увидели, как из въехавшего во двор автомобиля с трудом выползают тучно набитые, как сардины в бочке, с оголенными плечами красотки с перекинутыми через шею разноцветными шалями. Сразу послышался шелест пышных салонных юбок, в воздухе запахло французским шармом.