– Ну, сколько можно повторять?! У меня ключ кое-где запасной спрятан, – пояснила она.
Мы неохотно зажмурились, и уже скоро услышали, как открывается дверь. Потом нас какие-то неведомые силы подтолкнули в прохладу саманных стен и приказали открыть глаза. Почтальонша с царственным видом сидела за монитором, а я все заинтригованно гадал, откуда же она вытащила свой запасной ключ. Ведь у входа почты не было никакого коврика.
– Ну и денек! – жаловалась она, как ни в чем не бывало. – Голову надо открутить тому, кто придумал работу в субботу.
– Это евреи придумали, – заметил я. – Им в субботу нельзя трудиться по религиозным соображением, а нам якобы можно.
– Кому это нам? – ухмыльнулась Маринка, перебирая какие-то бумаги у себя на столе.
Я предпочел промолчать, больше не развивая, видимо, опасную в этих краях тему антисемитизма, и какое-то время мы с дочкой просто переминались с ноги на ногу. Меня начинал возмущать тот факт, что эта невозмутимая работница почты не спрашивает у нас цель нашего визита. Как будто мы каждый день к ней ходим за посылками.
– Нам почему-то извещение не пришло, хотя посылка давно у вас, – начал я, нарушая уже начинающее казаться неприличным молчание.
– Да, а с чего ты взял, что посылка пришла?
– По трек-номеру проследил…
– А… по трек-номеру… Понял хоть, что сказал? Ты не в городе там у себя, а на хуторе. А у нас, если нет извещения, нет и посылки.
– Так, где же извещение?
– А я почем знаю? – вылупила свои глазищи почтальонша. – Жди, мож придет!
– Папа, смотри, вон наша посылка! – указала куда-то в угол моя внимательная дочка.
– И верно, наша посылочка, – прочитал я бегло на большой коробке свою фамилию.
– Так это Ваша посылка? Что ж вы раньше не сказали? – удивилась Маринка. – А мы тут голову ломаем, что за ней вот уж неделю никто не ходит. Наверно, Машка моя опять напутала…
Затем она позвонила, очевидно, своей помощнице и с видом сурового босса в двух словах объяснила в трубку ситуацию, потом, очевидно, выслушав какие-то неубедительные объяснения этой самой Машки, снисходительно скривила свое лицо и посмотрела на нас плутовским, не вызывающим доверие взглядом.
– Что же вы меня обманываете? Она клянется, что извещение должно быть у вас на руках. Вашим соседям положили, божится…
– Каким соседям?
– У вас с ними заборы похожие.
– Ну и что похожие? Тут у всех одни и те же заборы, а люди-то разные … – не понимал я искренно такую логику.
– Люди может и разные, а заборы одинаковые, – передразнила она меня, настаивая на своем. – Так что, вам не передавали извещение?
Дело в том, что заборы на хуторе практически у всех действительно одинаковые, то есть шиферные, и если справа от нас жил пенсионер Владимир Ярославович, с которым мы кое-как общались, то слева соседи были явно нелюдимые и только кивали нам через межу, когда мы случайно встречались с ними на грядках. Но после того, как их курица зашла к нам в огород и я прогнал ее, они вообще решили не здороваться.
– Да я их знать не знаю. Коля, что ли? Никто ничего не передавал… – закипел я от возмущения.
– Ну и народец пошел, ну и народец, – покачала головой Марина. – Вот из-за таких сектантов, как они, уже пять лет газ провести не могут.
– А почему Вы их называете сектантами? – удивилась моя дочь, проявляя интерес к беседе.
– Эх, девочка, девочка, а ты видела, что они с птицей вытворяют?
– А что они с птицей вытворяют? – спросил уже я из любопытства. – Вроде нормальные у них куры бегают, даже жирные…
– Вот именно жирные! А их хозяева худые!
– Не понимаю…
– А что тут понимать! – стала объяснять мне как маленькому Маринка. – Вегетарианцы они гребанные, все ждут, когда эти куры у них сами подохнут. Да еще перекармливают, а тут лЮдям есть нечего.
– М-да… – проговорил я, протягивая ей свой паспорт. – Я догадывался, что тут все с головой не дружат, но что б настолько…
Когда Маринка взяла мой паспорт и стала сверять фотографию, меня это даже рассмешило, и я скорчил вполне дебильную рожицу.
– Ну что, похож?
– Ага, похож… – покрутила она пальцем у виска.
– Вы еще в конце пролистайте, сколько раз я женился и сколько детей вписано…
Дочка, прикрыв ладошкой рот, тихо хихикнула.
– Зря хохочешь, девочка, посылку я все равно выдать не могу… – и почтальонша насупила брови.
– Это почему же? – возмутился я. – Вот паспорт, посылка оформлена на меня, в чем дело?
– Потому что у меня там программа!
При слове «программа» мы многозначительно помолчали. Слышно было, как медленно фурычит под ее ногами системный блок. В это время моя дочь пролистывала модные журнальчики на стойке и уже просила меня взглядом, чтобы я их прикупил.
– Ну и что программа? – словно очнулся я. – В чем проблема?
– А то, что мне нужно забить в нее номер телефона адресата. Отправитель этого не сделал.
Я, конечно, понимал, что это все самоуправство на местах, что никто не имеет требовать у меня моих персональных данных, кроме паспорта, но старался вести себя снисходительно и достойно мессии, только что спустившегося на эту погрязшую в грехах землю.
– Место работы, кем работаете? – спросили меня эти заблудившиеся в своем невежестве люди.
– Это еще зачем?
– Отвечай на вопрос, не юли. У меня есть пустая строчка. Ее надо заполнить. Без этого система не пропускает…
– Пишите, тунеядец. Налоги не плачу, – с издевкой ответил я.
– СНИЛС есть? А, это не обязательно… – и почтальонша стала забивать в программу мои данные, что-то ей в них не нравилось, и она постоянно переспрашивала меня.
– Ну, вроде бы все. Диктуй свой номер, красавчик…
– Номер телефона? А шифр от сейфа, где деньги лежат, не надо?