Ведьмин ключ

Сергей колыхнул плечом, дескать, надо так надо, и по ступенькам, вырезанным в снегу, затопал вверх из палатки за начальником.

В палатке у канавщиков светлее – снят суконный утеплитель. На верёвке, провисшей над железной печью, сушится одежда, гудит труба, жарко, накурено. Перед открытой дверцей сидит парень в синей майке, курит. От жары у него вспотела голова и черные косички волос прилипли ко лбу. Рядом стоит Васька и с озабоченным видом запаривает густой чай в задымлённой литровой кружке. Николай сидит в углу палатки, читает толстенный роман под заглавием «Море в ладонях»:

– «…и она горячо и пылко прижалась к его мужественной груди, и смех их журчал, как ручейки в скалах, а море шептало: люблю, люблю…»

Васька глядит в кружку – не уплыл бы чифир – и каждое предложение сопровождает одной и той же фразой:

– Во дают чуваки!

– Не встревай, люди слушают, – урезонивает его парень с забинтованными глазами. Парень этот прихватил горную болезнь – слепоту – и не может глядеть на снег.

В противоположном углу палатки идёт весёлая игра в карты. Играют в подкидного. Все так увлечены, что не заметили вошедших. Харлампий поздоровался, направился к игрокам.

– Ну, кому везёт? – спросил он, взглянув на карты. – Кто в дураках?

– А все дураки, товарищ начальник. Присаживайтесь, – пригласил бородатый Хохлов, тасуя только что начатую глянцевую колоду. Хохлов – бригадир. У него черная кудлатая голова цыгана и светлые, удлинённо-диковатые глаза.

– Спасибо, я в азартные игры не люблю, – отказался Харлампий. Он побулькал сапогами в журчащей по полу талой воде, пристыдил: – Что ж вы, товарищи дорогие, и ты, бригадир, для себя постараться не хотите? Окопали бы палатку водоотводной канавкой – и порядок. Мы свою окопали, и теперь терпимо, не такое болото.

Слушая начальника, Хохлов с треском гнул колоду, молчал, насмешливо кривя губы.

– А нам тут не век жить, – просипел от печки Васька-Чифирист. – Вам – другое дело. Если разобраться – специальность заставляет, потому окапывайтесь.

– И оклад большой и хороший, – поддержал парень в синей майке. – А мы нынче здесь, завтра посмотрим.

– Ждёте, чтоб дядя вам окопал? – Харлампий потряс рукой. – В любой обстановке надо устраиваться по-людски. Вон сколько вас, гавриков. Вышли разом – и все дела. А то хлев!

Фуркнули карты из рук Хохлова и веером шлёпнулись на спальный мешок.

– По пустякам вы ругать умеете, – растягивая слова, заговорил он. – Давайте о серьёзном поговорим.

– Давайте, – закуривая, кивнул Харлампий. – Мы для того и пришли.

Хохлов гладил бороду, будто доил её.

– Работать когда-нибудь начнём или нет?

– А как же. – Щуря глаз от дыма папиросы, Харлампий наугад совал сгоревшую спичку в коробок. – На днях и начнём.

Хохлов покрутил головой.

– Сами, поди, в это не верите, а говорить приходится, понятное дело почему. – Он оглядел рабочих, словно искал подтверждения своим словам. – А мы вам так скажем: вызывайте сюда руководство, пускай полюбуются на снег и решают, кого там, раз вы сами не в состоянии. Почему никто из них глаз сюда не кажет, почему так?

– Чудак ты человек. У руководства… – Харлампий ткнул пальцем вверх, – всяких других забот много. Таких отрядов, как наш, в экспедиции десяток. Побывать у всех времени не хватит.

– У нас зато лишнего времени навалом. – Васька снял с печи кружку, поплевал на обожженные пальцы. – Вот и пусть летят. Поделимся.

– Да они нарочно не летят, чтобы мы тут на ихнем же вертолёте не задали! – крикнул перебинтованный.

Рабочие зашумели:

– Сидим, свищем в кулак!

– Нанимали – тыщи сулили, а забросили куда? В Антарктиду!

– И пущай не летят! Пёхом утопаем – и привет!

Хохлов поднял руку, повёл ею, будто смахивая гвалт, сказал в тишину:

– Верно, братва, всё верно. Завезли нас и держат, сами не знают зачем, да еще толком ничего не объясняют.

– Ни газет поинтересоваться, ни радива! – цедя чифир сквозь марлю, выкрикнул с хрипотцой Васька и остро глянул на Сергея. – Сами небось тёпленько устроились. И джазики мурлычат по ночам, и девахи повизгивают. Житуха!

– Погодь ты с девахами, – зло осадил его Харлампий. – Давайте будем рассуждать… Июнь месяц идёт, а лета нету – вот что интересно!

– Говорю тебе – его не бывает тут. Вообче. – Васька развёл худенькими руками. – Антарктида.

Харлампий повернулся к Ваське.

– То есть как это – не бывает? – Он снова побулькал в воде сапогами. – Вот же ведь тает. Это ли не доказательство? Тает! «Антарктида»!

– К августу, в лоб её, стаит! – ругнулся Васька. – К тому периоду последние штаны сотрём. – Он отхлебнул из кружки и, обжегшись, сплюнул. – Та-аит!

– Вот! – Хохлов с усмешкой ткнул в него рукой. – Видите, до каких нервов довели человека. Так что просим решительно отправить нас на базу. Подгоняйте транспорт и – аля-улю.

– А не хотится – платите по четыреста колов в месяц независимо. Тогда я согласный лежать. – Васька задрал рубаху. – Во! Кажись, до пролежней довалялся, чего уж там.

Из угла выдвинулся ослепший, прокричал с обидой из-под низкой повязки:

– Может, нас уже на счету никаком нету! Забросили на ледник и позабыли. Ежели не прилетит завтра трещотка, пёхом утопаю в жилуху!

– Все уйдём! – решительно поддержали рабочие.

– Хлопцы! – криком вмешался Сергей. – Прошу выслушать!

– Опять уговаривать и заливать станете, чтоб потерпели? – перебил ослепший. – А тут даже снег такой, глаза портит.

Сергей стиснул его за плечи, успокоил:

– Это пройдё-ёт! Еще денёк-другой посидишь в темноте, и отпустит. С кем не бывало. – Он повернул голову и встретил взгляд бригадира.

– Верно, это у него пройдёт. И не станем больше темнить. – Хохлов по-прежнему пристально глядел на Сергея. – Скажу прямо – уходим мы. Всё! Завтра!

– Хох-лов! – Харлампий погрозил пальцем. – Не мели, чего не следует.

– Следует.

Сергей вышел на середину палатки.