Жалобы одного библиофила
Холодные сумерки день умножают на два,
сижу за вином, в тишине изучаю Гомера —
людей, для которых мой мир никогда
не станет мечтою, вершиной, примером.
Эх, плыть бы по волнам в рассвет убегающих рек!
Эх, девушек юных любить, их желаниям вторя!
Врагов побеждать! И успеть за короткий свой век
тебя покорить, о великая Троя!
Увы, нестерпимо учен мне доступный удел.
Порой он велик, зато чаще он жалок:
всегда буду с книгой, я буду «у дел»
свой стилос[3 - Стилос – инструмент для письма.] держать, как змеиное жало.
Санкт-Петербург
«Я весь состою из вселенных…»
Я весь состою из вселенных
и каждая лучше другой:
прекрасны красою нетленной
и глубже, чем весь мировой
океан. Они равноправны,
но в данный момент лишь одна
заведует мной. Как ни странно,
других подавляет она.
Потом ей на смену другая
приходит (иные молчат):
становятся образы рая
чужими и кажется ад
знакомым. Миры, что «закрыты»,
в спокойствьи немом не живут:
там тоже меняется быстро
обжитых вселенных уют.
Когда ж неизбежно местами
они поменяются вновь,
найду я не то, что оставил,
а что повстречать не готов.
Поэт и утка
Бежит, шумит канал Обводный,
луна над речкою скользит,
поэт у пристани холодной
с печальной уткой говорит.
Повсюду тени, сумки, звери,
кривых проулков череда…
Коньяк французский до безверья
людей доводит иногда.
А строки медленной волною
шипя, врезаются в гранит.
Всю жизнь он, бедный, сам с собою
об идеалах говорит…
Санкт-Петербург
Зелье
Готовлю чудесное зелье
из слов, запятых и тире
в спокойной гостиничной «келье»,
куда я попал в декабре.
Сплету я свои сочетанья,
добавлю «перчинки» на вес, —
и будет итогом старанья
изделье из тонких словес.
Кружусь, словно древний шаман я,
в тиши заклинанья пою,
надеясь, что это старанье
судьбу оправдает мою.
Псков
Открытие
Есть напротив тюрьмы дом в четыре подъезда.
Много в этих подъездах народу живет:
старики и старухи, два пламенных ксендза,
три студента, монтажник, – различный народ.
Что я делаю в этом в четыре отверстья
обиталище теплых, похожем на грот?
Очень прост мой ответ: не Амон и не Зевс я,
не любитель амброзий, я тоже – народ.
Санкт-Петербург
Запятая
Что ж… Обречен я на тонны бумаги,
густо покрытой танцующим почерком.
Буду сидеть, как индийские маги, —
душу дробить на романы и очерки;
мир забывать, словно сумку в трамвае,
и увлеченно беседовать с мертвыми.