Из деревенского дневника

– Что, Андрей Васильич, жена моя помирает быдто, – говорит мужик.

– Чем она больна? давай я по лечебнику…

– Да пущай ее помирает… Право!

– Как так, зачем?

– Не по душе мне она… Пущай, не трожь ее, помирает! а то ей хуже будет… Из всех сердцов она меня выводит… потому – хитрая, язвенная женщина. Меня на ней насильно женили.

Идет рассказ о насильственной женитьбе, о злом характере жены, которая виновата тем, что не спросила у жениха до свадьбы – хочет ли он взять ее, а пошла с первого слова. Андрей Васильичу есть что сказать, хоть все, что он говорит, – всё вещи старые, всем известные. Но тут в деревне они нужны.

– А лечить все-таки лечи. Это нельзя. Поезжай к фельдшерице, привези!

– Куда я в евтакую погоду? Это и сам замерзнешь.

– Поезжай непременно!

– Да у меня лошадь споролась; играла да на кол грудью наткнулась, на левую переднюю не ступит.

– Да что же ты за чорт после этого! Бессовестный ты человек! Мало колотил ты ее, теперь бросил умирать как собаку! Найми у мужика, ежели своей лошади нет.

– На что я найму? У меня и гроша за душой нету.

– Ну так я тебе найму. Пойдем со мной!

– Да по мне – нанимай…

Андрей Васильич занимает рубль серебром у мужика, члена банка. Мужик дает ему деньги и говорит:

– Ты вот что, Андрей Васильич, ты хошь и три возьми, да распутай ты меня с банкой с эстой! Ведь ночей не сплю. Народ говорит: «нажился»… Черти эдакие! А я тебе, по чистой вот по совести, какая бывает у человека совесть, например, чистая!..

– Ладно, ладно…

И еще раз жизнь втянула Андрея Васильича в маленькое, но серьезное дело – в семейную драму… Поправившись, больная идет к нему благодарить и рассказывает, что во время болезни родные, мать родная и сестры, выбрали у нее из сундука всё до нитки: «думали, умру!» «Муж в ту пору тоже моей смерти дожидался, а теперь вот, когда бог помог встать, заступаться стал». Муж, точно, стал совсем другой: горой стоит за жену или за имущество – неизвестно. И опять Андрей Васильичу, как человеку деревенских интересов, нельзя не вступиться в дело.

4

Покуда он участвует во всех семейных сходках, покуда он с величайшими усилиями добивается «уступок», то есть покуда, благодаря ему, родители возвращают взятые вещи, возвращают медленно, с промежутками, по полотенцу, по паре чулок, народный говор тянет его в банк: «разбери!» Но, прежде нежели взяться за дело и разобрать как следует, надо отдать рубль серебром члену, которого обвиняют в растрате. Андрей Васильич решается наняться на эту работу у товарищества. Происходит самый обыкновенный наем.

– Много ль тебе надо-то?

– Да вы дайте мне, чтоб хватило и на еду и на табак.

– Много ль?

– Да рублей восемь.

– Это в год, что ли?

– Как в год, в месяц!

– У-у-у ты, боже мой! Куды этакую прорву… Это и совсем банку пристановить надо… Табаку на столько рублев!..

– Дураки вы этакие! – кричит кто-нибудь из тех, кто расслышал, в чем дело. – И на пищу и на табак.

– Больно жирно восемь-то рублев… Этак по восьми-то рублев будем проедать, так нам и с банкой надо по миру пойти.

– Да вы сосчитайте, много ли я прошу-то.

– Клади на счетах!.. Давай счеты! Это лучше всего!

– Он тебе на сорок насчитает! Счеты-то велики!

– Клади, клади!.. Будет галдеть, дьяволы!

Раздается стук счет.

– Клади, – говорит Андрей Васильич: – на харчи хоть по пятнадцати копеек в сутки…

– Куды – столько! Это разор…

– Да ты скажи, – горячась, вопиет Андрей Васильич: – почем говядина? Ну почем фунт мяса?.. Ну?

– Теперь, поди, пост!

– Я говорю: ты скажи цену? Какая цена?

– Ну три копейки…

– Ну три фунта – девять…

– Да это лопнешь с трех-то фунтов…

– Лопну или не лопну – это дело мое! А меньше трех фунтов мне в день нельзя. Попадается кость – в ней тоже фунт целый пропадает весу-то.

– Верно! – раздается голос.

– За три заплати, а уж трех фунтов никогда не принесешь.

– Вер-р-рн-а! – утверждают. несколько голосов.

– Так как же ты хочешь, чтобы на обед и на ужин хватило меньше трех фунтов! – с горьким упреком говорит Андрей Васильич.

– Что ты его слушаешь, – раздаются сочувственные голоса. – Он сам не знает, что у него язык болтает… Ладно! Бери на три фунта – чего там, авось не проешь.

Едва улаживается дело с мясом, как вопрос о курительном табаке вновь поднимает целую бурю, и только после весьма продолжительных прений, оранья, брани, перекоров дело решается в пользу Андрея Васильича.

– Ладно! Пущай! – говорят одни.