Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме

– Что за приступ меланхолии во время партизанской войны? – спросил Радетик. – Естественно, Насеф не будет оставаться на месте – иначе ему всыпали бы по первое число. Дай ему цель, против которой он не сможет устоять. Приготовь для него сюрприз.

– Шпионы предупредят его за два дня до того, как мы на это решимся, – ответил Юсиф.

– Знаю. Единственная надежда – что вам удастся вонзить ему или Эль-Мюриду нож в спину.

– Мы пытались, – проворчал Фуад.

– Пытайтесь дальше. С каждым днем мы понемногу отступаем. Они нас изматывают. Пока Абуд воспринимает происходящее как некую стычку между Юсифом и Эль-Мюридом, не понимая, что война может затопить все королевство, нам ничего не остается, кроме как держаться. И – молиться, что они совершат какую-нибудь роковую глупость раньше нас.

– Как идут дела с твоей монографией, Мегелин? – спросил Юсиф.

Именно незаконченная монография стала для Радетика поводом остаться. Покраснев и сжав плечо Гаруна, он ответил:

– Дьявольски медленно. Война постоянно мешает. Едва остается время преподавать, не говоря уже о том, чтобы писать.

Со временем Радетик стал кем-то намного большим, чем просто наставником. В каком-то смысле он занял властное положение за спиной валига. Юсиф все чаще обращался к нему за советами и все чаще им следовал.

Эль-Мюрид признал новую значимость Радетика в недавней проповеди, назвав его одним из тринадцати баронов ада на земле, приспешников зла, которых оно послало, чтобы надругаться над правоверными. Мегелин удивился, узнав о своем знатном титуле, – он думал, что его больше заслуживает Юсиф.

Радетик воплощал в жизнь политику Юсифа без особой спешки, давая валигу набраться сил и выиграть время. Он надеялся, что к Абуду наконец вернется здравомыслие или что Насеф собственными поступками сам обречет себя на поражение.

Он писал бесчисленные предостерегающие письма с печатью Юсифа всем, кто был близок к Абуду. Ему удалось найти нескольких сочувствующих, но кронпринц Фарид был единственным, кто мог хоть как-то повлиять на политику короля.

Юный Гарун взрослел, хотя скорее умственно, чем физически. Его отец начал опасаться, что он станет самым мелким в семье. Мегелин утешал его, замечая, что к некоторым пора расцвета приходит поздно. Он перестал делать вид, будто обучает кого-то еще, – у него больше не оставалось времени убеждать и нянчить более упрямых сыновей и племянников Юсифа. Сосредоточившись на одном Гаруне, он не приобрел новых друзей – ни когда отвлекал мальчика от регулярных шагунских занятий и прочих дел, беря его с собой в ботанические и геологические полевые вылазки, ни когда честно отвечал на вопросы о талантах других детей.

Кроме Юсифа и Гаруна, у Мегелина имелся в Эль-Асваде лишь один настоящий друг – его телохранитель Муамар, которому вылазки на природу и всевозможные исследования нравились даже больше, чем Гаруну. Для него это была словно игра – старый воин достиг того возраста, когда легче справляться с вызовами для ума, чем для тела. И в решение всевозможных загадок он вкладывал куда больше души, чем молодежь.

На четвертый год мятежники совершили небольшую ошибку. Фуад вернулся с триумфом, поймав в ловушку и убив почти три сотни мародеров. Победа гарантировала передышку от проделок партизанских групп. Юсиф объявил празднество в честь брата. Женщин позвали из их жилищ, чтобы танцевали для гостей. Юсиф, Фуад и большинство капитанов привели любимых жен. Зал наполнился музыкой канунов, удов, дарбуки и цимбал. Радетику она показалась чересчур резкой, грубой и нестройной.

Повсюду слышался смех. Даже Радетик рискнул рассказать несколько анекдотов, но слушатели их не понимали, предпочитая длинные, полные подробностей истории о негодяях, наставлявших рога напыщенным мужьям, и глупцах, веривших всему, что говорили их жены и дочери. Вина?, которое могло бы приукрасить веселье, не было, но в воздухе чувствовался аромат дурманящего дыма, доносившийся из специальных жаровен.

Гарун сидел рядом с Радетиком. Он смотрел на праздник круглыми глазами, но взгляд его ничего не выражал. Радетик подумал, что мальчик все больше превращается в пассивного наблюдателя.

– Эй ты, Мегелин, старая баба! – крикнул Фуад. – Встань и спляши нам какой-нибудь танец неверных!

Радетик бесстрашно забрал у музыканта флейту и неуклюже сплясал фламенко под собственный чудовищный аккомпанемент. Закончив, он рассмеялся вместе со всеми:

– А теперь ты, Фуад. Возьми цимбалы и покажи женщинам свое искусство!

Фуад принял вызов, обойдясь без цимбал. Он исполнил дикий танец с саблями, встреченный ревом аплодисментов.

Зал был набит торжествующими воинами. Засмотревшись на танцующих женщин, а потом на выступления учителя и брата валига, никто не обращал внимания на что-либо еще. Никто не замечал, как трое медленно подбираются к хозяевам вечера.

Пока те не прыгнули – на Юсифа, Фуада и Радетика.

Каждый занес над головой серебряный кинжал. Фуад остановил нападавшего саблей, с которой танцевал. Юсиф избежал гибели, кинувшись в вопящую толпу. Муамар бросился навстречу третьему убийце. Серебряный кинжал убийцы, отчаянно пытавшегося добраться до Радетика, порезал ему щеку. Рана сильно кровоточила, но вряд ли после нее осталось бы нечто большее, чем едва заметный шрам. Но старый воин вдруг замер, глаза его полезли на лоб, и с губ сорвался булькающий хрип. А затем он рухнул замертво.

Убийца снова метнулся к Радетику, отбиваясь от пытавшихся схватить его рук и рассекающего воздух оружия. Его кинжал вспыхнул голубым светом.

– Колдовство! – крикнула какая-то женщина.

Поднялся еще больший шум. Гарун пнул убийцу в пах изо всех сил, на какие был способен десятилетний мальчик. А тот не обратил на него внимания. Ни он, ни его товарищи, казалось, не замечали сыпавшихся на них ударов. Погибли шестеро людей Юсифа, прежде чем убийц удалось остановить.

– Никогда не видел ничего подобного, – весь дрожа, выдохнул Радетик. – Что это вообще за люди?

– Назад! Проклятье, разойдитесь! – взревел Юсиф. – Гамел! Мустаф! Белул! – рявкнул он троим капитанам. – Очистите помещение. Проводите женщин в их жилища. Этих не трогать! – прорычал он кому-то, пытавшемуся перевернуть убийцу на спину.

Три серебряных кинжала лежали на темном каменном полу, испуская голубое свечение. Фуад наклонился над своим несостоявшимся убийцей. Руки его дрожали, лицо побледнело.

– Насеф говорил, что пришлет наемного убийцу.

– Долго же он ждал! – прорычал Юсиф.

– Это не в стиле Эль-Мюрида, – пробормотал Радетик. – Тут какое-то колдовство. Не прошло и полгода с тех пор, как он прочитал ту проповедь против чародейства.

– Насеф. Это наверняка дело рук Насефа, – настаивал Фуад.

Что-то привлекло внимание Радетика. Опустившись на колено, он раздвинул разорванную одежду убийцы и взглянул на его грудь:

– Идите-ка сюда. Посмотрите.

Над сердцем убийцы виднелась крошечная татуировка, не слишком четкая, но напоминавшая две переплетенные буквы пустынного алфавита. Через мгновение татуировка потускнела и исчезла.

– Что за дьявольщина? – рыкнул Фуад. Бросившись к другому убийце, он вспорол на нем одежду. – У этого ничего нет. – Он перешел к третьему. – Эй, этот еще жив. – Он снова разрезал ткань. – И у него такая же отметина.

– Гамел, пошли за врачом, – приказал Юсиф. – Возможно, сумеем не дать ему сдохнуть, пока не получим ответы.

Пока они разглядывали татуировку, Гарун подобрал кинжал. Вокруг его руки возник голубой нимб. Он поднес клинок к светильнику.

– Что ты делаешь? – требовательно спросил Юсиф. – Положи.

– Это не опасно, отец. Свечение – лишь след слабеющего заклятия.

– Что?

– На этот клинок наложили заклятие. В нем – имя дяди Фуада. Если позволишь, я попытаюсь прочитать остальное. Это сложно – заклятие улетучивается, к тому же оно на языке Ильказара.

– Если тут еще и колдовство…

– Голубое свечение – это энергия распадающегося колдовства, отец. Оно распадается, потому что ножи порезали не тех людей. Теперь это просто кинжалы.

Слова Гаруна не убедили Юсифа.

– Положи эту проклятую штуку.

– Он только что умер, – сказал Фуад, глядя на третьего убийцу. – Ну вот… началось.

Татуировка на груди убийцы исчезла в течение полуминуты.