Жар сумрачной стали. Злобные чугунные небеса

– Аргх! – В переводе с попугайского это, наверное, означало: «Ну-ну».

– Ты про пташку? Да, мы с ней неразлучны. Жить друг без друга не можем.

– Вообще-то, я имел в виду мисс Тейт.

Бедняга Манвил! Он всегда отличался тем, что все на свете воспринимал чересчур серьезно.

– Расслабься, Гилби, – посоветовал я. – Возьми выходной, в конце концов. Сходи туда, где тебя никто не знает, и оторвись на всю катушку.

Глаза Гилби расширились от силы вот настолечко.

– Совет знатока, вне сомнения. Я поразмыслю над твоим предложением.

– Вспомни молодость, Манвил, иногда помогает.

– В молодости я служил в суде.

– Ох, вот это новость!

Не завидую тем, кто был у него в подчинении: должно быть, он отправлял их в камеру за одну попытку улыбнуться.

– И потом, мистер Гаррет, что-то не припомню, чтобы я позволял себе критиковать ваш образ жизни.

– Уф! – (Ишь как его перекосило!) – Вас понял, мистер Гилби. Вы – редчайшее сокровище. Все прочие критикуют меня почем зря – и мой партнер, и мажордом, и моя подружка, и мой лучший друг, и даже этот пернатый мешок с костями.

Попка-Дурак приподнял веко и изрек: «Аргх!» – тоном, от которого заледенел бы даже хладный труп.

На мгновение мне почудилось, что Гилби улыбнется.

Он не улыбнулся, но я понял, как его достать. Брякнуть что-нибудь невпопад. Что-нибудь этакое, что в здравом уме и трезвой памяти и придумать-то невозможно.

– Значит, так. Тролль, гоблин и варвар заходят в таверну. За стойкой стоит слон. Он говорит: «Мы не обслуживаем…»

– Мыши – это не смешно.

– Ты слышал этот анекдот? – огорчился я.

– Я слышал их все. От Киттиджо. И чем бестолковее анекдот, тем для нее почему-то интереснее. А я вынужден слушать. Но оставим это. Я велел принести несколько ведер горячей воды. Они в твоем распоряжении.

– Гилби, могу я тебя кое о чем спросить?

Он остановился и выжидательно посмотрел на меня: мол, что еще?

– Ты приятель Макса. Его помощник, которому он полностью доверяет. Правая рука. Но зачастую ведешь себя так, словно ты – какой-нибудь привратник. Почему?

– Мы то, что мы есть, Гаррет. Мыло, полотенце и чистая одежда внутри. Не забудь сполоснуть после себя, чтобы другие за тобой не мыли. Когда будешь готов, приходи к Максу в кабинет.

– Спасибо. В смысле, за заботу и за все остальное.

Я протиснулся в каморку, предназначенную, по всей видимости, для мытья обслуги. Пол железный, стены тоже. Скорее всего, тут и лошади мылись, не только люди.

На скамье у стены стояли три ведра с водой; там же лежало мыло, мочалка, полотенце и стопка одежды. В дальней стене имелся дверной проем, за которым находилась «купальня» – вся в железе, однако достаточно просторная. Пол наклонный, посредине сливное отверстие. Под потолком – диковинное сооружение: бочка с торчащими из нее свинцовыми трубами. Судя по всему, чтобы налить в бочку воду, нужно вскарабкаться по лесенке, которую я видел в раздевалке.

Похожую конструкцию мы соорудили на островах: бочек у нас было в достатке, а трубы сделали из бамбука.

Я наполнил бочку и принялся плескаться. Клянусь, так хорошо мне не было давным-давно.

Одежду мне приготовили вовсе не того сорта, какой предпочитают сыновья матушки Гаррет. По правде сказать, такая одежда им не по карману. И потом, лично я никогда в жизни не выбрал бы себе такой наряд: слишком уж все чопорно, скучно, темно – впору на похороны. Да еще жилет. Да еще брыжи. Не то чтоб пышные, не то чтоб вроде дотсовских. Но все равно…

Рюши – это не для меня.

Стоило одеться, Попка-Дурак уселся мне на плечо и гнусно захихикал. На себя бы поглядел, тварь разноцветная!

От одежды пахло нафталином. Вероятно, она принадлежала кому-нибудь из сыновей Макса. Только не Таю: он будет пониже. Может, тому, кто не вернулся с войны, – не помню, как его звали.

Я нашел помазок и бритву, так что грех было не воспользоваться. Сам не знаю, почему я не перерезал заодно глотку попугаю. Момент был лучше не придумаешь: все под рукой и никто не смотрит…

19

Старина Макс Вейдер ростом на волосок повыше пяти с половиной футов, но впечатление производит куда более внушительное. Лицо у него круглое, румяное, волосы светлые, коротко остриженные и в большинстве своем скопившиеся на висках и на затылке – наверно, от дождя и ветра спасались. Вот усы – дело другое: не усы, а усищи, густая копна седины с редкими упрямыми вкраплениями прежнего русого.

Улыбается Вейдер часто, но глаза у него при этом остаются холодными. Он из тех, кто на словах всегда рад тебя видеть, но стоит и в самом деле заявиться, как он тут же начинает просчитывать последствия.

Макс схватил меня, крепко пожал руку. Пальцы у него как сардельки: маленькие и пухлые.

– Наслышан о твоих подвигах, – ухмыльнулся он; зубы у Макса замечательные для его возраста. – Тай прислал Айка Хейма. Пока ты мылся, он нам все рассказал.

– Да какие там подвиги, – заскромничал я. – Мне просто повезло, что Тай с Лансом заглянули на конюшню.

– Почему?

– Что «почему»?

– Ничего. Извини. Присаживайся, Гаррет. А костюмчик тебе к лицу. Это Тэдовы вещи. Ты, наверно, и сам сообразил. Оставь их себе. Кстати, Манвил, распорядись, чтобы Дженорд доставил на дом Гаррету всю одежду Тэда. Ты ведь не возражаешь, правда?

Макс Вейдер привык, чтобы ему подчинялись, поэтому я не стал спорить. Дружба дружбой, а с хозяином не пререкаются.

– Да ты садись, садись. Выпить хочешь? У нас есть пиво. То бишь пивко. То бишь пивушко. – Он повторял эту шутку всякий раз, когда мы встречались. А встречи наши были редки: могу предположить, мы оба верили, что в разлуке любовь крепчает. Я, во всяком случае, уж наверняка. – Кому же вздумалось на тебя напасть и с какой стати?

– Хороший вопрос. Не знаю. Двое – из твоих рабочих, Макс. Тай обещал выбить из них всю подноготную. У всех были нарукавные повязки. Борцы за права человеков, язви их в душу! Эмблема странная, я такой раньше не видел.

Манвил тем временем принес бочонок с пивом. «Вейдеровское темное», с характерным привкусом. Должно быть, в раю козы дают именно это пиво вместо молока.

– Непривычно ты выглядишь, Гаррет, – заметил Гилби. – Словно в Тэда перевоплотился.

– Угу, – согласился Вейдер. – Вот позовем хирурга, срежет он ему эту живность с плеча, и будет вылитый Тэд.

Во взгляде Вейдера мелькнула застарелая боль. Мы все знаем, что это такое, потому что нет в Танфере человека, не потерявшего на войне кого-то из близких. Я приложился к кружке и постарался отогнать невеселые мысли о брате. С отцом было легче – я его почти не помнил.