Памяти владыки гор Копетдагских

Что называется – а кто первый начал?

«Лишь бы не ты…»

Здесь же, чтобы связать воедино две идеи: на стыке тысячелетий на туркменских автодорогах шустро сновали исключительно крайне популярные белые «Жигули» так называемого «канадского варианта». Тогда же в моем личном распоряжении появился «УАЗ» новейшей в тот период модели.

Соответственно, резко выросла мобильность наших поездок – к примеру, целую неделю могли любоваться реликтовыми саксаульниками в районе населенного пункта Топуркак, наиболее труднодоступной части русла Каракумского канала (крайний восток Туркменистана), а уже через пару месяцев пили чай из воды горного родника в мистических урочищах Старого Нохура (в западной области страны). Пассажиры на задних сиденьях менялись, конечно, но неизменно впереди рядом со мной сидел Курбан.

Естественно, многое повидали во время этих приключений и похождений, но о них как-нибудь в другой раз, в иной книге, если до нее дойдут руки или появится желание автора написать…

Пока хотел бы поведать о том, что случилось не так уже далеко от Ашгабата, причем в ситуации, когда ничто не предвещало сколько-нибудь интересных наблюдений. Ранее Александр Михайлович Супанько с таким восторгом и энтузиазмом раз за разом раз рассказывал нам об интереснейшем каньоне Солтандешт (старое русло Каракумского канала), который расположен в какой-то сотне километров на юго-восток от столицы и чуть на север в пески, что однажды мы дружно собрались и поехали туда просто прокатиться и поохотиться на перелетных птиц…

Однако, когда вдали от обжитых мест, перебираясь с места на место через грунтовые дороги вдоль хлопковых полей, мы неспешно катили рядом с высоченным камышом вдоль ирригационного калана, Михалыч вдруг заорал в полный голос, чуть не оглушив: «Жми, быстрее выскакивай отсюда!».

Естественно, я мгновенно вжал педаль газа до пола и потом только спросил сквозь резко усилившийся рев мотора: «Что!?».

Вода идет!

Ну и что, проеду

«Пухляк», сядешь.

Оказывается, Михалыч увидел впереди поступающую на поля воду для промывочного полива, которая, к тому же, успела покрыть частично дорогу и позади нас.

Возможных проблематичных последствий я не осознавал, так как до этого уже проверил свою машину в разных условиях и постепенно привык к вездеходности и «всюдупроходимости» «рашн-джипа».

Однако дядь Саш позже, уже на привале, когда мы очутились на безопасном месте, объяснил свойства тамошних солоноватых лессовых грунтов – при увлажнении отвердевшая поверхность раскисает до состояния киселя, или «пуха». Потом машина садится по самое днище, бессильно вращая все свои колеса и не находя опоры для толчка вперед или назад. А затем остается единственный выход ждать спасения – или находить трактор и убедить тракториста забраться в «болото» и отбуксировать машину (а где искать, если места безлюдные – как вскользь упомянул выше). Или, что случается чаще, ждать, пока само не просохнет и грунт вновь не затвердеет. Что, впрочем, могло случиться очень нескоро в осеннюю прохладу, как в нашем случае. Кому же захочется сидеть в полупустыне в ожидании хорошей погоды, особенно если через день, в понедельник, надо идти на работу?

Поэтому единственным правильным решением было давить на газ и выскакивать оттуда без малейшей задержки, что мы и сделали, мгновенно и без опасных колебаний доверившись знаниям Михалыча. Если бы не одна закавыка, что называется, «смех сквозь слезы»: одному из наших попутчиков скрутило живот, приспичило в самый неподходящий вроде бы момент.

Тогда никак не могли остановиться даже на минуту и даже по такой крайне неотложной причине, так как, вцепившись в руль и выкручивая его во все стороны почти каждую секунду, уже чувствовал, что на появившихся на дороге лужах начинали буксовать колеса.

Меньше получаса понадобилось, чтобы выскочить оттуда и очутиться на безопасной возвышенности. Как только там остановил машину, распахнулась дверь и тот наш попутчик, к тому времени с позеленевшим без кавычек лицом, в прямом смысле вывалился наружу и, отшатнувшись всего на пару шагов назад, присел за задним колесом. Потом полных два дня, пока не вернулись обратно в город, он себя неважно чувствовал и большую часть времени не гулял по живописным местам, ради осмотра которых туда-то и целились. Сидел безвылазно в лагере или в машине, причем почти ничего не ел и не пил.

Честно говоря, мы никак не могли понять, что с ним произошло, и чем он мог отравиться, ведь все мы питались из одного котла и пили чай «из одного чайника». Потом Курбан просветил всех, и рассказал поразившую меня историю. Оказывается, он давным-давно ранее наблюдал такую же ситуацию в альплагере, редчайшую в иных обстоятельствах – человек отравился собственными продуктами жизнедеятельности, не успев «сходить по большому». Даже медицинский термин назвал, доселе неслыханный мною – самоинтоксикация кишечными соками.

Столько всего интересного было вокруг нас в той поездке, поэтому этот эпизод вроде бы забылся, ушел на глубину под прессом более важных событий. Однако лишь временно, как часто случается в жизни творческих людей – подсознание «ловит» и копит впечатления и «наблюдашки», «переваривает» их «само и в себе» и затем неожиданно, когда мысль дозреет, просыпаешься утром с готовым сюжетом для рассказа.

Через несколько дней после возвращения в Ашгабат, сидел на кухне Курбана за затянувшимся в полночь чаепитием (что у нас происходило очень и очень часто в течение долгих лет). Рассказывал что-то, затронули какие-то межличностные отношения (сорри за термин), как вдруг разыгралось воображение, и начался полет фантазии.

Неожиданно для Курбана и, впрочем, для себя самого рассмеялся и выдал: «слушай, Курбан-ага, вот если бы гнида, собирающаяся сделать кому-либо подлянку, отравилась собственными «гнилыми» мыслями и поступками, зла в нашем качающемся подлунном мире было бы поменьше. Если бы существовала «самоинтоксикация подлостью…».

У подобных дум, конечно, была скрытая практически от всех ближних и дальних знакомых предыстория. В тот период я с громадным трудом и малюсенькими шажками постепенно выкарабкивался из глубокой депрессии, вызванной непрекращающимся предательством и многолетним неприязненным отношением со стороны родных «брательников», вдобавок усугубившейся еще не забытой даже через прошедших несколько лет травлей в альпклубе «Агама».

Курбан знал об этом моем психологическом состоянии, а также был в курсе, кого конкретно имел в виду. Он также сознавал, что у меня есть обоснованные реальные основания «желать несбыточного». Поэтому сразу понял «соль» горькой и ироничной шутки. Шутки, так как действительно сыграло мое своеобразное чувство юмора, и та фраза «выдалась» в воздух все-таки без всяких задних мыслей и дальнейшего развития в виде «самоедства» или руководства к действию…

Посмеялись вместе над «ну тебя и занесло, откуда только взялось…».

Затем мой халыпа в своей привычной манере покачал слегка головой и, прищурившись, все-таки посоветовал-напомнил: «Гаргынма, ызына гайдар» («Не проклинай, аукнется обратно» – народная мудрость туркменского народа»). Затем также добавил: «Оставь их поступки на суд небесам, ответят в нужное время. Не бери на себя мщение, даже если они это заслужили».

Снова о медали

С упомянутой выше медалью связано еще несколько любопытных деталей.

Как я отмечал ранее, Курбан, показав ее мне, тут же убежал на работу, так как всегда сильно опаздывал в дни моих приездов в ожидании, пока я добирался в его квартиру с вокзала.

Вот вечером, неторопливо смакуя пиво (чуть дальше будет отдельный очерк об этом напитке), снова затронули его награждение. И он, в своей обычной манере беседовать, полузакрыв глаза и медленно произнося отдельные слова, рассказал, как происходил процесс подачи представления к медали. Что само по себе была та еще любопытная история.

Оказывается, в один из дней его вызвал к себе директор Института химии, где Курбан-ага трудился десятки лет, и попросил принести фотографии для анкеты. А затем вернул их ему обратно со словами: «побрейся, потом сфотографируйся».

Как «показывал» (жестами и интонацией) Курбан, он сразу ответил:

Если надо бриться, то мне никакой медали не надо!

И что они сделали, как нашли твою фотографию без усов и бороды?

Да на компьютере обработали, и потом так подали на анкету.

А теперь посмотрите вокруг – много ли среди ваших знакомых людей лиц, кто готов отказаться от той или иной заслуженной награды по такой вроде бы пустяковой причине, лишь бы не изменить самому себе и в кажущейся мелочи?

Несколько лет прошло с того незабываемого для меня дня, когда впервые почувствовал насколько прочны незримые нити, связывающие меня, отшельника из далекой глубинки, с достойным жителем столицы.

В свой очередной приезд по делам в Ашгабат, когда лежал перед телевизором (лежал, так как мучила сильная мигрень, обычная при магнитной буре) в квартире в ожидании возвращения Курбана с работы, он пришел и, не переодеваясь в домашнюю одежду, полу-попросил – полу-приказал: «вставай, одевайся, идем в гости!».

И ранее в подобных случаях я никогда не задавал дополнительных вопросов, не отнекивался плохим самочувствием, поэтому и теперь сразу встал, и потянулся за «выходной» одеждой. Раз надо, значит, надо – наверное, кто-то из его родственников устраивает какое-то семейное застолье, – мало ли в туркменских семьях находится поводов пригласить близких знакомых на угощение.

А сам Курбан редко говорил заранее – куда и зачем он меня ведет.

Когда пришли в квартиру к тем его родственникам, с которыми он поддерживал более или менее постоянные теплые отношения, то нас там уже ждал щедрый «дастархан». Как я и предположил первоначально, праздновался чей-то день рождения.

Как дальше выяснилось – самого Курбана, причем повторно. Мне тут же рассказали , что сначала к его семидесятилетнему юбилею провели большой праздник в каком-то шикарном городском ресторане, куда были приглашены многие его коллеги, друзья и ближайшие знакомые, в том числе и товарищи по горным походам. Однако предложенные блюда китайской кухни не понравились кому-то из ближних родственников, поэтому в расчете на него и устроили еще один семейный праздник, теперь уже с привычной национальной кухней.

Получается, я вновь оказался в нужном месте и в нужное время – угадал с приездом в Ашгабат по своим делам.

Пока ждали прихода гостей и затем подачи основных кушаний, мы разговорились с тем самым родственником, ради умиротворения которого и устроили повторный праздник. И тот почему-то решил уколоть меня: «какой же ты друг, если не знаешь о его юбилее!?».

Естественно, обычно за ответом мне далеко в карман лазить не приходится, тут же отбрил его встречной шуткой. И потом начал рассказывать, что Курбан-ага никогда не говорит о событиях в своей жизни, приходится догадываться: «вы же сами о его характере знаете».

Да-да, это Гуввад-ага! (семейное обращение к Курбану, в соответствии с обычаями их села и рода)

Затем в качестве примера я привел тот самый эпизод с медалью о том, как увидел награждение во сне и только так узнал о достижении своего старшего друга. И что, если бы совершенно случайно не задал направленный вопрос, оно до сих пор осталось бы тайной для меня.

Вдруг, к своему собственному глубочайшему изумлению, увидел ошарашенные глаза своего собеседника (подчеркну – упрекавшего меня в незнании событий в жизни своего товарища), старшего по возрасту племянника Курбана: «он что, медаль получил!?».

Столько-то лет прошло со знаменательной даты, после которой яшули вроде (не уверен в этом, однако, скорее всего так и было) даже успел получить почетное звание «Ветеран труда», а они, ближайшие родственники, не знали о награде до сих пор!

Получилось, я по незнанию выдал секрет своего старшего товарища. Он сидел напротив меня, поэтому я вскинул руки в жесте «хенде хох» и вслух попросил прощения: «извини, разболтал».

Курбан также в ответ махнул рукой добродушно: «ничего страшного». Здесь же хотел бы отметить интересный нюанс – мне по мелькнувшей в его глазах признательной усмешке тогда показалось, что он даже был рад, что кто-то другой, не он сам, сообщил его же близким родственникам об этом достижении.