Шепчущий во тьме

(Первый жужжащий голос)

«…раз мы сделали остановку… маленький человеческий… Айкли… мозг… говорит…»

(Второй жужжащий голос)

«Ньярлатхотеп… Уилмарт… Записи и письма… дешевое надувательство…»

(Даннет)

«…(непроизносимое слово или имя, возможно – Н’гах-Ктун) безвредный… мир… пара недель… слишком театрально… говорил же вам об этом раньше…»

(Первый жужжащий голос)

«…нет смысла… первоначальный план… последствия… Даннет может наблюдать за Круглым холмом… Новый цилиндр… Автомобиль Даннета…»

(Даннет)

«…что ж… к вашим услугам… вот сюда… остальные… на место»

(Несколько голосов говорят одновременно, неразборчиво)

(Слышен топот многих ног, в том числе странное шарканье или цокот)

(Непонятные хлопки)

(Громкий звук заведенного автомобильного двигателя, затем затихающего вдали)

(Тишина)

Вот, собственно, конспект того, что я услышал собственными ушами, когда, затаив дыхание, лежал на кровати в зловещем фермерском доме среди демонических гор и холмов – полностью одетый, с револьвером в правой руке и карманным фонариком в левой. Я, как уже было сказано, окончательно проснулся, но меня словно поразил непонятный паралич, заставив лежать без движения до тех самых пор, пока не стихли последние звуки. Где-то далеко внизу мерно тикали старые коннектикутские часы. И тут до моего слуха донесся прерывистый храп спящего. Это, должно быть, задремал Айкли, утомленный странным консилиумом, – что ж, его можно было понять.

Я не знал, что думать и что предпринять. В конце концов, разве я услышал нечто такое, к чему не был уже подготовлен? Разве я не знал, что безымянные Пришлые теперь преспокойно могли разгуливать по фермерскому дому? Хотя, разумеется, Айкли не мог не удивить их непрошеный визит… И все же что-то в подслушанной бессвязной болтовне меня безмерно напугало, в очередной раз породив жутчайшие сомнения, – и мне оставалось лишь молить Господа, чтобы я пробудился и понял, что все это было дурным сном. Думаю, мое подсознательное постигло нечто, чего еще не уразумел мой рассудок. А что Айкли? Разве он не был моим другом, разве он не возмутился бы, случись со мной что-то ужасное? И его мирное похрапывание словно высмеивало все страхи, внезапно охватившие меня с новой силой.

Возможно ли, что Айкли стал пассивным инструментом в чьем-то зловещем замысле и его заставили заманить меня в горы с помощью писем, фотографий и фонографической записи? И не собирались ли эти твари сотворить с нами обоими некий обряд уничтожения, раз мы узнали о них слишком много? Вновь я задумался о странной резкой, неестественной смене настроения Айкли, произошедшей между его предпоследним и самым последним письмом. Я интуитивно чувствовал: что-то тут не так, всё не то, чем кажется. И этот едкий кофе, который я вылил в раковину, – уж не пыталось ли неведомое существо отравить меня? Надо обсудить это с Айкли тотчас и помочь ему вновь взглянуть на происходящее трезвым взглядом. Твари затуманили ему голову своими обещаниями открытий в космосе, но теперь-то он должен прислушаться к голосу разума. Нам нужно выпутаться из этой истории, пока еще не поздно. Если ему не хватит силы воли обрести свободу, я ему помогу. А если не удастся убедить его бежать отсюда, то по крайней мере я сам смогу спастись бегством. Конечно же, он одолжит мне свой «форд», который я оставлю потом у кого-нибудь в гараже в Братлборо. Автомобиль стоял в сарае; теперь, когда все опасности миновали, дверь сарая была распахнута настежь, и я обрадовался, что этот «форд» словно дожидался там меня. Мимолетная неприязнь к Айкли, которую я ощутил во время нашего общения накануне вечером, уже прошла. Бедняга оказался в том же положении, что и я, поэтому нам следовало держаться вместе. Учитывая, что его беспомощность вызвана болезнью, я не хотел будить его в столь поздний час, хотя и понимал, что сделать это придется. В сложившихся обстоятельствах я просто не мог себе позволить оставаться в доме до утра.

Наконец я был готов к решительным действиям. Прежде чем встать с кровати, я несколько раз потянулся, чтобы восстановить подвижность мышц. Стараясь действовать с осторожностью – скорее инстинктивной, нежели осознанной, – я надел шляпу, подхватил саквояж и тихонько спустился вниз по лестнице, освещая себе путь фонариком. По-прежнему находясь в сильнейшем нервном напряжении, я не выпускал из правой руки револьвер и ухитрился зажать левой и фонарик, и ручку саквояжа. Зачем я предпринял все эти предосторожности, я и сам не мог понять – ведь если сейчас я и мог кого-то разбудить в доме, то только его единственного обитателя.

Прокравшись на цыпочках по скрипучим ступеням в холл, я еще отчетливее услышал храп спящего и подумал, что он, вероятно, в комнате слева – в гостиной, куда я еще не заходил. Справа от меня я заметил кромешную тьму кабинета, откуда ранее доносились разбудившие меня голоса. Отворив незапертую дверь гостиной, я посветил фонариком туда, откуда доносился храп, и луч света вырвал из мрака лицо спящего. В следующую же секунду я поспешно отвел фонарик в сторону и медленно, по-кошачьи ретировался назад в холл, – эти меры предосторожности были весьма своевременны. Ибо на кушетке спал вовсе не Айкли, а мой старый знакомец Даннет.

Я терялся в догадках, что бы все это значило. Здравый смысл подсказывал, что самое правильное – постараться выяснить, что же тут происходит, а потом вызвать подмогу. Вернувшись в холл, я бесшумно затворил и запер дверь в гостиную, чтобы уж наверняка ничем не потревожить сон Даннета. После я осторожно вошел в кабинет, где ожидал застать Айкли – спящим или бодрствующим – в угловом кресле, его излюбленном месте отдыха. Покуда я перемещался по кабинету, луч фонарика осветил большой круглый стол с дьявольским цилиндром, присоединенным к зрительной и слуховой приставкам и к спикеру, готовому к работе. По моему разумению, то был изъятый из тела мозг, который участвовал в ужасном собрании; на какую-то секунду у меня возникло дичайшее желание запустить спикер и послушать, что мне скажут.

Мозг, думал я, уже осознал мое присутствие, потому что зрительные и слуховые приставки не могли не зафиксировать свет фонарика и легкое поскрипывание половиц под моими ногами. Но я так и не осмелился возиться с мерзким приспособлением. Я только заметил на столе новый сверкающий цилиндр с наклейкой, на которой было написано имя Айкли, – тот самый, который я заметил на полке накануне вечером и к которому хозяин дома попросил меня не прикасаться. Сейчас, думая об этом, могу лишь посетовать на свою робость и пожалеть, что не отважился заставить аппарат заговорить. Одному Богу ведомо, на какие тайны это могло пролить свет, какие ужасные сомнения рассеять! С другой стороны – может быть, в том и состояло милосердие Божье, что я не притронулся к аппарату…

Я отвел луч фонарика от стола и направил его в угол, где, как я думал, сидит Айкли, но, к своему изумлению, обнаружил, что старое кресло пусто – там не было никого, ни спящего, ни бодрствующего. Знакомый мне поношенный халат валялся на кресле, чуть свешиваясь на пол, а рядом на полу лежал желтый шарф и поразившие меня своими размерами жгуты для ног. Я замер, раздумывая, куда пропал Айкли и почему он внезапно снял с себя облачение больного, – и поймал себя на том, что больше не ощущаю в помещении ни мерзкого запаха, ни легкой вибрации. Но что же было их причиной? И тут мне пришло в голову, что и то и другое ощущалось лишь в присутствии Айкли. Причем сильнее всего – около кресла, где он сидел, а вот в других комнатах и в коридоре запах и вибрация пропадали полностью. Я обследовал лучом фонарика стены темного кабинета, пытаясь найти объяснение столь разительной перемене.

О господи! Надо было тихо уйти отсюда до того, как луч фонарика вновь упал на пустое кресло! Но оказалось, что мне суждено было покинуть этот дом не тихо, а с воплем ужаса, который, наверное, потревожил, хотя и не разбудил спящего стража в комнате напротив. Мой вопль и мерный храп Даннета – вот последние звуки, услышанные мною в ужасном фермерском доме под поросшей темнолесьем призрачной горой, в том обиталище трансфигурационного кошмара среди уединенных зеленых холмов и недобро бормочущих ручьев зачарованного деревенского захолустья.

Удивительно, что во время беспорядочного бегства я не выронил ни фонарик, ни саквояж, ни револьвер. Я умудрился выбежать из кабинета и из дома, не издав ни единого звука, а потом благополучно забросил вещи в старый «форд», стоящий в сарае, сел за руль, завел мотор и помчался под покровом безлунной ночи в поисках безопасного места. Вся последующая поездка была как пьяный бред сродни иным рассказам Эдгара По, или стихам Рембо, или гравюрам Доре, но как бы то ни было, я добрался до Тауншенда. Вот и все. И если после всех этих приключений мое душевное здоровье осталось непоколебленным – считайте, что мне крупно повезло. Иногда меня посещают страхи относительного того, что ждет всех нас в будущем, особенно если учесть недавнее открытие планеты Плутон.

…Итак, обследовав с помощью фонарика стены кабинета, я направил луч на пустое кресло – и увидел там три предмета, которых ранее не заметил из-за того, что они затерялись в складках поношенного халата (полицейские дознаватели, позже побывавшие в доме, их уже не обнаружили). Как я сказал в самом начале, на первый взгляд в них не было ничего ужасного. Ужас заключался в выводах, которые напрашивались при виде них. Даже сегодня я переживаю мгновения полуосознанных сомнений – мгновения, когда склонен согласиться со скептическими оценками тех, кто приписывает все случившееся со мной сновидениям, расшатанным нервам или галлюцинациям.

Эти три предмета оказались дьявольски хитроумными конструкциями, снабженными тонкими металлическими зажимами, с помощью которых они, по-видимому, крепились к органическим устройствам, о чьей природе я даже не хочу задумываться. Я лишь надеюсь – искренне надеюсь, – что, вопреки моим сокровенным страхам, это были восковые изделия работы изощренного мастера.

Великий Боже! Этот шепчущий из тьмы, с его омерзительным запахом и вибрациями! Чародей, эмиссар, двойник, пришлый… Это жуткое приглушенное жужжание… выходит, он все время находился в том новеньком сверкающем цилиндре на полке… бедняга!

«Недюжинные способности в области хирургии, биологии, химии и механики…»

Ибо в кресле я увидел микроскопически точно, до последней мельчайшей детали, воспроизведенное подобие – или подлинник – лица и кистей рук Генри Уэнтворта Айкли.

Перевод Олега Алякринского

Примечание

Повесть написана Лавкрафтом в период с февраля по сентябрь 1930 года. Впервые была опубликована в журнале “Weird Tales” в августе 1931 года. В ней впервые описаны Ми-Го – раса летающих инопланетян, также определяемых как «грибы Юггота» (вопреки ожиданиям, в одноименном цикле сонетов эти существа ни разу не упомянуты).

Мгла над Иннсмутом

I

В зиму с 1927-го на 1928 год федеральное правительство проводило засекреченное расследование некоторых странных инцидентов, имевших место в старом портовом городе Иннсмут, в штате Массачусетс. Впервые известие об этом было предано огласке в феврале, после серии рейдов и арестов, за которыми последовала череда поджогов и взрывов – само собой, с соблюдением надлежащих предосторожностей – огромного числа обветшалых, полусгнивших и, как считалось, пустующих домов у заброшенных пирсов. Нелюбопытные обыватели сочли эти облавы очередным эпизодом сумбурной войны с пьянством[14 - В эти годы в США действовал «сухой закон».]. Те же, кто более пристально следил за новостями, были поражены лавиной арестов, равно как и пугающей численностью вооруженных отрядов, брошенных производить эти аресты, и таинственностью дальнейшей судьбы арестованных. Никто после не слышал ни о судебных процессах, ни даже о предъявлении кому-то внятных обвинений; никто из задержанных не был впоследствии замечен ни в одной из тюрем страны. Распространялись какие-то туманные слухи об эпидемии и концентрационных лагерях, а позднее – о распределении арестованных по разным военно-морским и армейским тюрьмам, но ничего конкретного так и не выявилось. Сам же Иннсмут практически обезлюдел и лишь с недавних пор стал подавать первые признаки медленного возрождения.

Негодующие выступления ряда либеральных организаций спровоцировали долгие кулуарные дискуссии; тогда представителей общественности пригласили посетить ряд неких лагерей и тюрем, и после этих визитов все удивительным образом быстро присмирели и затихли. С газетчиками же справиться оказалось куда труднее, но и они, похоже, в конце концов пошли на сотрудничество с властями. Лишь одна газета – таблоид, который никто не принимал всерьез по причине его безалаберной редакционной политики, – написала про целую глубоководную субмарину, якобы выпустившую несколько торпед по морскому дну близ Рифа Дьявола. Но это заявление, случайно подслушанное в популярной у местных моряков прибрежной таверне, представилось мне надуманным – ведь невысокий черный риф лежал ни много ни мало в полутора милях от иннсмутской гавани.

Жители округа и соседних городов судачили меж собой о странностях Иннсмута, но с чужаками не откровенничали. Вообще же разговоры о вымирающем и почти опустевшем городе ходили на протяжении чуть ли не целого века, и вряд ли можно было сказать про него нечто еще более пугающее и фантастичное, чем то, о чем люди тихо шептались и нехотя вспоминали в недавние годы. Многие события прошлого приучили их к скрытности, так что выпытывать у них что-нибудь было бесполезно. Кроме того, они и впрямь мало что знали; ибо бескрайние солончаковые болота, мрачные и безлюдные, отвадили обитателей окрестных городков от посещения Иннсмута.

Но я наконец-то собираюсь приподнять завесу молчания над теми событиями. Ибо уверен: дело это настолько важное, что, если я хотя бы намеком упомяну о находках, столь ужаснувших участников иннсмутского расследования, от этого не будет никакого вреда, ну разве что вызовет у публики отвращение и шок. Кроме того, эти находки, вероятно, можно объяснить по-разному. Не знаю, в полном ли виде история Иннсмута была пересказана мне, но у меня есть веские причины не углубляться во все детали. Ибо мой рассказчик был теснее связан с этим делом, чем иной обыватель, и его рассказ подтолкнул меня к выводам, которые еще вынудят меня радикально изменить мою жизнь…

Ведь это я спешно покинул Иннсмут ранним утром шестнадцатого июля 1927 года, и именно я обратился к правительственным чиновникам с призывом начать расследование и предпринять срочные меры в связи со всеми этими событиями. Я держал язык за зубами, пока события еще были свежи в памяти и не существовало внятного объяснения их подоплеки и природы; но теперь, когда это уже дело прошлое и интерес общественности к нему схлынул, меня гложет странное желание поведать о нескольких страшных часах, проведенных мной в печально известном и объятом мглой тайны морском порту, где поселились смерть и богомерзкое уродство. Этот рассказ поможет мне восстановить веру в здравомыслие и убедить себя, что не я один пал жертвой кошмарных галлюцинаций. Он также поможет мне решиться на некий ужасный шаг, который мне еще предстоит сделать…

Я никогда не слышал об Иннсмуте до того самого дня, как увидел его в первый – и пока что последний – раз в жизни. Я отмечал достижение совершеннолетия поездкой по Новой Англии, положив целью изучение местных достопримечательностей и древностей, а также моей родословной, и планировал отправиться из старинного Ньюберипорта прямиком в Аркхем, родовое гнездо моей матушки. Автомобиля у меня не было, и я путешествовал на поездах, автобусах и перекладных, всегда выбирая самый дешевый маршрут.

В Ньюберипорте мне посоветовали добраться до Аркхема поездом на паровозной тяге, и только оказавшись у железнодорожной кассы и опешив от дороговизны билета, я впервые услышал об Иннсмуте. Жирный, с пройдошливой ухмылкой, билетер, который по говору не показался мне уроженцем здешних мест, посочувствовал моей бережливости и дал совет, не пришедший в голову никому из тех, кто консультировал меня перед дорогой.

– Я б на вашем месте проехал туда на старом автобусе, – сказал он задумчиво, – правда, его тут не больно жалуют – ведь он идет через Иннсмут, а вы, наверно, уже слыхали о нем, – вот люди и не любят на нем ездить. Автобусную линию содержит иннсмутец Джо Сарджент – но здесь, да и в Аркхеме, наверно, пассажиров у него кот наплакал. Странно, что этот автобус вообще еще остался. Билеты на него хоть и дешевые, но я ни разу не видел в нем больше двух-трех пассажиров – никто, кроме иннсмутцев, им не пользуется. Отходит от площади – остановка перед аптекой Хэммонда – в десять утра и в семь вечера, если только не поменяли расписание. С виду жалкий драндулет – я на нем ни разу не ездил…

Вот так я впервые узнал о существовании Иннсмута. Меня точно заинтересовало бы любое упоминание городка, отсутствующего на расхожих картах или не упомянутого в современных путеводителях, и странная манера билетера говорить так уклончиво вызвала у меня естественное любопытство. Городок, к которому местные жители испытывают столь явную неприязнь, подумалось мне, всяко должен быть чем-то заслуживающим внимания туриста; и раз уж он находился по дороге в Аркхем, мне захотелось непременно сделать там остановку, поэтому я попросил билетера рассказать о городке поподробнее. Он согласился весьма охотно и начал вещать, не скрывая пренебрежительного отношения к теме своего монолога.

– …Иннсмут? Ну что тут можно сказать… чудной такой, доложу, городишко в устье реки Мануксет. Раньше, еще до войны 1812 года, был большой город с морским портом, да в последние сто лет все там разладилось, одна память осталась от былого величия. Теперь даже железнодорожного сообщения с ним нет – Бостонско-Мэнскую ветку туда так и не дотянули, а местная чугунка от Раули уже много лет как бурьяном поросла. Я вам так скажу: пустых домов там сейчас больше, чем осталось жителей, которые, считай, ничем уже и не занимаются, окромя ловли рыбы да омаров. Теперь вся торговля процветает либо здесь у нас, либо в Аркхеме, либо в Ипсвиче. Когда-то там было несколько фабрик, а теперь ничего, считай, нет – один аффинажный заводишко, и тот раскочегаривается раз в год по обещанию. Одно время, правда, этот завод был крупным предприятием; старик Марш, его владелец, был побогаче Пирпонта Моргана. Тот еще старый гусак! Теперь вот сидит сиднем дома. Люди говорят, у него к старости то ли кожная болезнь развилась, то ли какая-то хвороба костей выявилась, вот он на людях и перестал появляться. Он приходится внуком капитану Овидию Маршу, который и начал заниматься очисткой золота. А мать его была вроде как иностранка – говорят, с островов Южных морей… Знали бы вы, как все тут галдели, когда он женился на девушке из Ипсвича, пятьдесят лет тому. Тут у нас всегда по поводу иннсмутцев галдят – потому здешние и те, кто с соседних городов, всегда стараются скрыть свое кровное родство с иннсмутскими. Но по мне, дети и внуки Марша выглядят не ужаснее прочих. Мне местные на них пальцем указывали… Хотя, ежели подумать, то его старшие дети чего-то давненько не появлялись… А вот самого старика я вообще ни разу в жизни не видел.

А отчего все так взъелись на этот Иннсмут? Ну, молодой человек, вы особенно не берите в голову все, что люди здесь говорят. Завести их трудно, а уж коли завелись, то не остановишь. Об Иннсмуте всякие истории рассказывают – и всё ведь втихаря, украдкой, – считай, последние лет сто, и, по-моему, тут все дело в людском страхе, а больше ни в чем. Какие-то из этих историй вызовут у вас смех, и только – ну, например, о том, будто старый капитан Марш обделывал делишки с дьяволом и переманивал бесенят из ада в Иннсмут на жительство, или о каком-то дьявольском ритуале и жутких жертвоприношениях в гиблых местах возле пирсов, на которые случайно наткнулись в 1845 году или вроде того… Сам-то я родом из Пантона, что в Вермонте, и во все эти бредни не верю.

Вам бы, правда, стоило послушать рассказы наших старожилов о черном скалистом массиве недалеко от берега – Риф Дьявола, так его называют. Он возвышается над морем и редко когда весь уходит под воду, но и островом его не назовешь. Говорят, на этом рифе обитает целое воинство дьяволов, которых изредка там замечают: они то лежат на нем, то прячутся в пещерах на его вершине. Весь этот риф – неровная, изрезанная волнами гряда скал в миле от берега или поболее, и уже на исходе торгового судоходства моряки обычно делали большой крюк, лишь бы не напороться на этот проклятый риф. Ну, то есть те моряки, кто не был родом из Иннсмута… А недолюбливали они старого капитана Марша за то, что он, по слухам, частенько высаживался на риф по ночам во время отлива. Ну, может, он и впрямь высаживался, потому как, доложу я вам, скалы там шибко занятные, или, может, он искал там спрятанную добычу пиратов – а может, даже и нашел что… Но еще люди говорили, что именно там он обделывал свои делишки с нечистой силой. Если хотите знать мое мнение, у этого рифа дурная слава именно из-за капитана Марша.

А было это еще до большой эпидемии 1846 года, что выкосила больше половины жителей Иннсмута. Тогда так и не установили, в чем причина их напастей, но, по моему разумению, ту дурную болезнь к ним занесли морячки из дальних плаваний, из Китая или еще откуда-то. Страшная была хворь, что и сказать, – из-за нее по городу бунты прокатились и творились всякие кошмарные дела, но я так думаю: за пределы города не выползла она. Вот из-за этой самой болезни город зачах, а после так и не оправился. Сейчас там живут человек триста-четыреста, не больше.

Но я так скажу: истинная причина дурного отношения к Иннсмуту – обычные расовые предрассудки. И я даже не осуждаю тех, кто их разделяет. Я и сам терпеть не могу этих иннсмутцев и ни за какие коврижки к ним в город не поеду. Вы, должно быть, знаете – хотя, судя по вашему выговору, вы с Запада, – что в те времена очень много кораблей из Новой Англии вели торговлю в сомнительных портах у берегов Африки, Азии, на островах Южных морей и бог знает где еще; и привозили они с собой из плаваний сомнительных людишек. Вы, может, слыхали о моряке из Салема, что вернулся домой с женой-китаянкой, и еще где-то на Кейп-Коде все еще обитает шайка туземцев с Фиджи.

Ну и естественно предположить, что подобные чужаки заселили Иннсмут. Городок всегда был напрочь отрезан от соседних поселков непроходимыми болотами да глубокими ручьями, так что мы толком и не знаем, как там у них обстоят дела. Но совершенно ясно, что старый капитан Марш наверняка привез домой каких-то диковинных существ – еще в те времена, когда все его три корабля выходили в море, то бишь в двадцатые-тридцатые годы. Факт: сегодня среди иннсмутцев встречается немало субъектов, прямо скажем, безобразной внешности… не знаю, как вам объяснить, но увидишь таких – и в холодный пот швырнет. Вы сразу заметите эту безобразность и в Сардженте, если поедете на его автобусе. У некоторых из них ненормально узкие головы, приплюснутые носы и выпученные блестящие глаза, которые никогда не закрываются, и с кожей у них явно что-то не так. Она огрубевшая и вся покрыта чешуйками, а шеи у них то ли в морщинах, то ли в складках. И лысеют они рано, уже в юности. Хуже всего выглядят взрослые мужчины. И вот еще что: я ни разу не видал их стариков! Это факт. Может, они сразу сдыхают, увидав себя в зеркале? Животные их тоже не выносят – раньше, когда еще не было автомобилей, у них лошади часто бесились.