Не говори никому. Реальная история сестер, выросших с матерью-убийцей

Ростом под два метра, широкоплечий, Лес Уотсон, лучший выпускник местной старшей школы и футбольная звезда, пользовался в городке огромным успехом. Все его знали. Он был умен, умел очаровывать, прекрасно говорил и считался мастером соблазнения. Красавчик Лес, мечта каждой девушки. Совместно с матерью он владел и управлял двумя домами престарелых, а еще имел в личной собственности боулинг на десять дорожек с баром на двенадцать посадочных мест.

Тем самым, куда в 1958 году пришла работать Лара Столлингз. Она только что закончила старшую школу в Форт-Ванкувер и теперь подавала гамбургеры, чтобы накопить на колледж. Девушка собирала светлые вьющиеся волосы на макушке в высокий хвост, который задорно подпрыгивал, когда она разносила заказы. С блестящими голубыми глазами, Лара была настоящей красоткой. И умницей. Позднее она не раз повторяла, что сама не знала, что делает, когда согласилась сначала встречаться, а потом выйти замуж за Леса Уотсона.

Лес был старше ее на десять лет, но солгал невесте, которой еще не исполнилось двадцати, что между ними всего четыре года разницы.

«Он поймал меня в свои сети, – говорила Лара много лет спустя, сожалея о сделанном тогда выборе. – Подцепил на крючок, завлек обманом. Он был совсем не тем, кем казался».

Возвращение в реальность произошло в тот день, когда она завернула волосы французским узлом – как Типпи Хедрен в «Птицах» Хичкока – и официально вступила в брак с Лесом в ходе гражданской церемонии в своем родном Ванкувере в 1960 году. Присутствовали только родные Лары, хотя ее родители возражали против этого брака. У Леса имелись веские причины не приглашать никого из своих.

Они знали, что будет дальше.

Когда на следующее утро зазвонил телефон, трубку подняла Лара. Звонила первая жена Леса из Калифорнии.

– Когда вы приедете за этими чертовыми детьми? – прошипела Шэрон Тодд Уотсон.

Лара не поняла, о чем идет речь.

– Что?

Лес никогда не говорил ей, что обещал Шэрон забрать у нее детей: Шелли, Чака и Пола Уотсонов. Такая забывчивость была для него вполне типична, и теперь Лара понимала, что ничего уже не исправить и что опасения ее родителей подтверждаются.

После того утреннего звонка Лес объяснил Ларе, что его бывшая жена, Шэрон, не может растить детей: она алкоголичка и страдает депрессией. Лара сделала глубокий вдох и кивнула головой. Да и что, собственно, она могла возразить? То были дети ее мужа, и она понимала, что должна их принять.

Но это оказалось непросто. На момент приезда Шелли было шесть лет, а Чаку едва исполнилось три. Лара взяла на себя роль мачехи; младшего сына, Пола, который был еще слишком мал, Шэрон решила оставить себе. Шелли оказалась очень хорошенькой девочкой с большими глазами и пышными волосами темно-рыжего оттенка. Однако между ней и ее братом творилось что-то странное: Чак все время молчал, и за него говорила Шелли. Ларе показалось, что она полностью контролирует мальчика.

Когда Шелли немного обвыклась в новой обстановке, то начала постоянно жаловаться, а потом возмущаться.

«Она каждый день говорила мне в лицо, что меня ненавидит, – вспоминала Лара. – Я не шучу. Честное слово, ежедневно».

Шэрон Уотсон вернулась домой в Аламиду, Калифорния, оставив двоих старших детей с Ларой и Лесом осенью 1960 года. Уехала и пропала. Она никогда не звонила и не присылала открыток на дни рождения Шелли и Чака. Не поздравляла с Рождеством. Мало что в глазах Лары могло оправдать такое отношение «с глаз долой – из сердца вон» к собственным детям, но, судя по всему, его корни уходили во времена задолго до того, как мать Шелли вышла замуж за Леса Уотсона, а потом с ним развелась.

«Она была из неблагополучной семьи, – рассказывала Лара о первой жене Леса. – Ее мать выходила замуж то ли пять, то ли семь раз, и она была ее единственным ребенком. Вроде бы ее сестра-близнец умерла при родах. Уж не знаю, правда это или нет, но мне так рассказывали».

Вне зависимости от того, что к этому привело, у Шэрон, помимо алкоголизма, имелись и другие проблемы, тянувшие ее на дно. Она вела опасную жизнь; родные поговаривали, что Шэрон подрабатывает проституцией.

Наконец, весной 1967 года Уотсонам в Бэттл-Граунд позвонили из департамента шерифа округа Лос-Анджелес. Детектив сообщил, что Шэрон убили в номере дешевого мотеля, и коронеру нужен кто-то, кто сможет опознать тело и забрать ребенка, ее младшего, Пола.

Лес не хотел ехать за сыном, зная о его психических проблемах, но Лара настаивала. Она считала, что так будет правильно. В конце концов они отправились в Калифорнию забрать его и опознать тело Шэрон.

Лес сообщил Ларе все, что узнал в полиции и у коронера.

«Она жила с индейцем, но они были бездомные, – сказал он. – Пили. Бродяжничали на Скид-Роуд. Он забил ее до смерти».

Позднее, когда прах Шэрон прислали в штат Вашингтон, ее мать отказалась забрать урну. Никто не захотел устраивать поминальную службу в ее честь. Как бы трагично это ни звучало, такой конец подходил для ее истории. В потертом старом семейном альбоме осталось лишь несколько снимков Шэрон, практически все – без улыбки. Черно-белые фото, на которых она навек застыла в своем привычном унынии.

Когда Шелли сказали, что произошло с ее матерью, тринадцатилетняя девочка не повернула и головы. Не отреагировала вообще никак. Лара подумала, что это странно. Как будто Шелли и Шэрон были друг другу чужими.

«Она никогда и не спрашивала о матери», – вспоминала Лара.

Глава вторая

Новый член семьи Уотсон привез с собой в Бэттл-Граунд уйму проблем. Пол оказался совершенно невоспитанным и поступал так, как ему заблагорассудится. Не мог усидеть за столом во время обеда. На первый или второй день после приезда Лара застала мальчика на кухне: забравшись на столешницу, он по очереди открывал все ящики в поисках еды, а все, что ему не подходило, рассыпал и разливал на пол.

«Пол вел себя как дикарь, – говорила Лара. – Как животное. И таскал с собой складной ножик. Это правда, я не шучу. Уж поверьте».

Лара делала все, что было в ее силах, но практически с самого начала понимала, что не справляется. Лес занимался бизнесом, и она не винила мужа за то, что он проводит мало времени с детьми, но выбивалась из сил, пытаясь как-то уследить за всеми тремя: злобной Шелли, своенравным Полом и молчаливым Чаком. Чак, который по-прежнему ничего не говорил, предоставляя это сестре, держался в семье особняком. Те, кто знал его мать, предполагали, что он подвергался насилию с ее стороны, хотя в 1960-х обсуждать такие темы было не принято.

«Сосед мне как-то сказал, они часто видели, как Чак стоит у открытого окна и плачет, – вспоминала Лара. – Кажется, он там торчал постоянно».

Но как бы тяжело Ларе ни было с Полом и Чаком, наибольшую проблему для нее представляла Шелли.

Уотсоны очень старались проводить время по выходным всей семьей, сосредоточившись на детях, к которым теперь добавились еще дочь и сын, родившиеся у Леса с Ларой. Летом они регулярно ездили на побережье поплавать на лодках, зимой катались на лыжах с горы Маунт-Худ. Их жизнь можно было бы назвать счастливой, если бы не Шелли.

Она провоцировала ссоры, вступала в драки и могла просто отказаться куда-то ехать или идти. Если идея принадлежала не ей, Шелли всегда была против. Она умела добиваться желаемого и выкручиваться из любой ситуации. Обычно с помощью лжи. Ее оправдания порой бывали просто смешными: например, если ей не хотелось делать домашнюю работу, она говорила, что младшие братья порвали тетрадь, в которой она все написала. Когда это уже не помогало, Шелли просто отказалась ходить в школу.

«Я старалась сделать так, чтобы утром ей легче было собираться, – вспоминала Лара. – С вечера готовила ей одежду, чтобы она не выбирала в спешке, в последнюю минуту. Ставила на стол хлопья и фрукты – пожалуйста, можно есть. Что угодно была готова сделать, лишь бы утро прошло гладко. Но ничего не помогало. Шелли не хотела делать то, что не хотела».

Наконец, мрачная и раздраженная, Шелли отправлялась в школу, и ежеутренняя битва заканчивалась.

По крайней мере, Лара так считала.

«Потом нам позвонили с заправки за углом, по пути к школе. Сказали: «Это просто черт знает что такое! Ваша девочка повадилась заходить к нам по утрам: идет прямиком в туалет и несет с собой одежду». Потом говорят: «Мы посмотрели, а у нее тут целый мешок вещей. Она переодевается и оставляет их, а сама идет в джинсах».

Лара прыгнула в машину и поехала на бензоколонку. То, что она там увидела, ее потрясло.

Шелли и правда накопила в туалете кучу вещей. «Там было штук пять ее платьев и юбок. Все новые, красивые, просто Шелли не желала носить их в школу».

Разногласия между Шелли и Ларой касались не только одежды, хотя Лара всячески старалась отыскать к падчерице правильный подход. Когда Шелли стала старше, Лара записала ее на уроки танцев, но половину репетиций Шелли пропускала, категорически отказываясь идти. И концерты тоже.

«У нее все превращалось в проблему. Любая мелочь. Шелли вечно казалась расстроенной и угрюмой, что бы мы ни делали, куда бы ни ехали. Ничто ей было не мило. Даже если мы шли выбирать ей подарок, она все равно постоянно злилась. Я спрашивала: «Почему ты сердишься?» Она не отвечала, но я понимала по ее поведению, что, как бы мы ни старались, ей все будет мало».

Со временем поведение Шелли из презрительного и неблагодарного стало мстительным и жестоким. Она ревновала к другим детям. Любое проявление внимания к ним считала небрежением к себе. И мстила за это. Иногда даже не жестоко, а садистски. Лгала насчет других членов семьи, воровала деньги, даже попыталась устроить пожар.

Годы спустя Лара с глубоким вздохом признала: «Она могла подложить осколки стекла в обувь братьям и сестрам. Каким человеком надо быть, чтобы так поступать?»

Но пример находился у Лары прямо перед глазами. Анна, бабушка Шелли по отцовской линии, была именно такой.

Глава третья

Каждый раз, когда Лара встречалась со свекровью, Анной Уотсон, у нее по спине пробегал холодок, и она изо всех сил старалась избежать взгляда злобных акульих глаз. Анна проходила мимо, и Лара невольно вздыхала с облегчением. Да еще с каким! Анна Уотсон казалась мачехе Шелли настоящим чудовищем.

Она родилась в Фарго, в Северной Дакоте, и переехала в округ Кларк подростком. Бабка Шелли по отцовской линии была высокой и крупной, с мускулистыми руками; узловатые вены проступали у нее на шее, сбегая вниз, в вырез простой белой блузки. Анна весила больше 120 килограмм и приволакивала левую ногу, скребя ей по полу – по этому звуку люди узнавали о ее приближении. Самоуверенность Анны, как и ее габариты, подавляла всех вокруг. Она всегда и во всем была права, никто не смел с ней спорить. Даже Лес, не говоря уже о его молоденькой жене Ларе. Анна управляла одним из домов престарелых, принадлежавших Уотсонам, и там все делалось, естественно, по ее правилам. О ее стиле руководства говорили, что она «правит железной рукой».

Муж Анны, Джордж Уотсон, был полной противоположностью жены. Добрый. Обаятельный. Снисходительный, даже чересчур. На полголовы ниже ее. Джордж всегда слушался жены. Больше двадцати лет он спал в сарайчике два на два метра возле задней двери, ведущей на кухню. В доме он не ночевал, потому что Анна настаивала, чтобы муж спал в сарае.

Незадолго до того, как Лес с Ларой поженились, в один из домов престарелых, которым владели Уотсоны в Бэттл-Граунд, приехали на работу две женщины из Западного государственного госпиталя близ Такомы. Их звали Мэри и Перли, но Анна окрестила их дебилками. Она издевалась над ними, как злая королева над последними из служанок. Им давались самые унизительные поручения, какие только могут быть в доме престарелых, а таких там в достатке.

С точки зрения Лары, Анна использовала этих женщин как рабынь. У себя дома она заставляла их делать уборку, мыть посуду, натирать полы. Могла приказать немедленно бросить работу, которой они занимались, чтобы вымыть ей ноги или расчесать волосы. Если женщины исполняли ее поручения недостаточно быстро, Анна толкала их, пинала и таскала за волосы.