Адъютант императрицы

Он принужденно улыбнулся и сказал:

– Можно позавидовать счастливцу, которому эти глаза и эти уста делают признания в любви. Но все же молодое доверчивое сердце легко может ошибаться. А что, если он не достоин такой любви?

– Не достоин? – воскликнула Аделина горячо, – он не достоин? О, Боже! Если о Василии сказали что-нибудь дурное, то, значит, его оклеветали, ей Богу, жестоко оклеветали! О, прошу вас, скажите мне, когда его будут обвинять, чтобы я могла защитить его.

– Нет, нет, мадемуазель, – отнекивался Орлов, – это было только замечание, свидетельствующее об участии к вам; он молод, он – офицер; ветреность и легкомыслие вполне простительны ему.

Аделина улыбнулась и пожала плечами.

– О, ваша светлость! – заметила госпожа Леметр, почтительно стоявшая за стулом князя: – вы правы в своих предостережениях; девичье сердце крайне легко доверяется и очень часто ошибается; осторожность и предупреждение старших должны были бы лучше оцениваться детьми.

– А вы разве умудрены опытом, сударыня? – спросил Орлов, смеясь и насмешливо глядя на старуху.

– Кто может уберечься от разочарований, ваша светлость? – возразила госпожа Леметр. – Я пережила много разочарований, и поэтому мне хотелось бы для своей дочери создать прочное счастье и отвлечь ее от склонности к тому молодому, легкомысленному человеку, которого она по своей молодости и неопытности так высоко ценит. Господин Фирулькин, почтенный человек, сделал ей предложение, и под его надежным покровительством она была бы обеспечена от всех превратностей судьбы; все было уже решено, как вдруг Аделина обратилась к государыне со своей дерзкой просьбой, и я почти сожалею, что ее императорское величество отнеслась так великодушно к ее глупой просьбе.

– Не порицай государыни, мама! – воскликнула Аделина, – и без ее милостивого обещания я никогда не отдала бы своей руки Фирулькину, ты это хорошо знаешь; я никогда не унизилась бы до того, чтобы продаться за его жалкие деньги!

– Мадемуазель Аделина права, – воскликнул Орлов, восхищенный возмутившеюся гордостью прекрасной девушки, – свою любовь она может подарить только тому, кого свободно изберет ее сердце, или же тому, кто добьется ее в отважной борьбе могучей страсти; но она никогда не продаст себя этому плуту Петру Севастьяновичу за его деньги, накопленные воровскими способами.

Он говорил горячо и грозно, его слова звучали искренностью и убежденностью.

Мадам Леметр побледнела, ничего не возразила, а только ответила низким реверансом.

Аделина в порыве восторга схватила руку Орлова и воскликнула:

– Ваша светлость, тысячу раз благодарю вас от всего сердца! А этот Фирулькин осмеливается еще хвастаться вашим покровительством!

Он лжет, – сказал Орлов, – такой цветок, как вы, не по нему. – Он взял протянутую ему руку Аделины и, перебирая ее тонкие розовые пальчики, заметил: – как прекрасна эта ручка, какая она нежная, душистая! Что делал бы с нею такой глупец, как Фирулькин? Но на ней нет достойных ее украшений; вы позволите гостю, которого назвали своим покровителем, предложить украшение, которое только на этой очаровательной ручке приобретет свою настоящую ценность? – Он снял бриллиантовое кольцо, подаренное ему Фирулькиным, и надел на руку Аделины, после чего смеясь, сказал: – кольцо слишком велико, но это легко исправить, когда ювелир снимет мерку с пальчика очаровательной феи. Посмотрите, как играет камень! Он стал вдвое лучистее от радости, что попал на подобающее ему место.

Мадам Леметр подошла и стала рассматривать камень с жадным любопытством, Аделина же испуганно воскликнула:

– Слишком много милости, ваша светлость, дарить мне такую драгоценность, достойную украшать руку царицы! Это невозможно!.. Прошу вас, ваша светлость, возьмите кольцо обратно!

– Я не имею обыкновения брать подарки обратно, – воскликнул Орлов, мрачно сдвинув брови.

– Как ты невежлива, Аделина! – поспешно вмешалась мадам Леметр. – Простите ей, ваша светлость, такой ответ, она поражена неожиданностью. Могла ли она надеяться получить когда-либо такой камень? О, какая чудная игра! Такой подарок может сделать только князь Орлов, и, кому он делает его, тот должен только смиренно благодарить!

Аделина сидела молча и в раздумье смотрела на камень, сверкавший на ее пальце.

Лицо Орлова снова просветлело; он некоторое время весело и непринужденно продолжал беседу, а затем поднялся и, обращаясь к Аделине, сказал.

– Я надеюсь, вы убеждены, что я не забыл позаботиться о вашей будущности, я воспользовался правом гостеприимства в вашем доме и теперь постараюсь скоротать моему другу время ожидания, которое, к сожалению, неизбежно.

Он поцеловал руку Аделины, снисходительно ответил на низкий поклон госпожи Леметр, затем, нахлобучив шляпу, закутался в плащ и спустился по лестнице.

Когда он поспешно вышел из дома и, сев в карету, быстро помчался, оба студента и их друзья стали шепотом делиться впечатлениями и внимательно всматривались в таинственного незнакомца. Такое любопытство казалось вполне естественной ревностью молодых людей к красивой актрисе, которой они ежедневно посылали свои скромные приветствия.

Долго еще оставались все у окна и только двое из них вышли из дома и медленно поплелись по направлению к Фонтанке.

После отъезда кареты, француз также появился снова у окна со своей книгой, и небольшая улица приняла свой обычный спокойный вид.

– Ах, какой чудный камень! – воскликнула мадам Леметр, оставшись с дочерью наедине и в восхищении рассматривая кольцо, которое Аделина сейчас же сняла с руки – Вот это – совсем другое дело! Такого драгоценного камня ты никогда не получишь от своего подпоручика Мировича, даже и тогда, если государыня в виде подачки вернет ему все его владения. Что все это в сравнении с блеском и богатством князя Орлова, для которого такой подарок – пустяк? Какие подарки стал бы он делать, если бы.

– Разве я добиваюсь блеска и богатства? – возразила Аделина, с некоторым недоверием и страхом бросая взгляд на сверкающий камень. – Ты знаешь, что я ни минуты не колебалась разделить с моим Василием бедность и нужду; это ты хотела разлучить меня с ним для моей пользы, – прибавила она с горечью, – это ты хотела продать меня Фирулькину за его миллионы!..

– Ради твоего же счастья, дитя! – сказала госпожа Леметр. все еще вертя камень и любуясь им, – ради прочности твоего счастья, о котором юность не имеет никакого понятия. Юношеские мечты – это мыльные пузыри, которые блестят алмазами, но разлетаются при первом дуновении жизни, оставив по себе лишь мутную пену. А предложил ли тебе хоть раз этот Фирулькин такой подарок, несмотря на то, что он постоянно хвастается своим богатством? О, князь Орлов был совершенно прав этот Фирулькин – скупой дурак, который умеет загребать богатства, но не умеет их со щедростью раздавать. Правда, мое дитя, правда, ты слишком хороша, слишком красива для этого жалкого Фирулькина, ты достойна большого счастья. Кто знает? Быть может, тебе суждено высшее, никогда не снившееся счастье; быть может, этот камень является талисманом, откроющим тебе еще более дорогие сокровища!

– Я тебя не понимаю, мама, – смущенно заметила Аделина.

– Разве ты не заметила, как сверкали глаза у князя, когда он смотрел на тебя, и как долго он целовал твою руку? – спросила ее госпожа Леметр.

– Мама, мама! – в ужасе воскликнула Аделина, – не говори об этом!

– Конечно, конечно не следует говорить о таком великом счастье, чтобы не спугнуть его, но избегать своего счастья также не следует, если бы князь полюбил тебя, если бы. О, Боже я даже не смею подумать об этом!

– Молчи, мама! – воскликнула Аделина бледная, как смерть, – не говори того ужасного слова, которое приводит меня в трепет до глубины души! Если бы я могла только допустить, что в твоих словах есть доля правды, я бежала бы отсюда, скрылась бы на самую дальнюю границу этой страны; я упросила бы Василия последовать за мною и трудами своих рук я содержала бы нас обоих там, на нашей родине. О, мама, как могут тебе приходить такие мысли? Фирулькин предлагал мне вместе со своими богатствами и свою руку, свое имя; а князь… О, Боже мой, какую пропасть разверзаешь ты предо мною, мама! Но это не так, – сказала она, прижимая руки к своей груди, – это не так, не так!

– Ты глупа, тысячу раз глупа! – сказала старуха. – А если бы это было правдой, то разве это – не счастье, неоценимое, необъятное счастье? Разве не достоин любви князь, пред которым все склоняется, все повинуется, который является самым сильным человеком во всем этом необъятном государстве? И я была молода и красива, дитя мое, и мое сердце жаждало радостей любви; но, если бы я встретила такого человека, как гордый, могущественный князь Орлов, мое сердце устремилось бы к нему и я в восхищении и преданности склонилась бы к его ногам. Его любовь окружила бы тебя ослепительным счастьем, а когда любовь отцвела бы, как все отцветает на земле рано или поздно, ты в достатке ожидала бы старости и жила бы дивными воспоминаниями. Великий, могущественный князь, наверное, осыпал бы тебя сокровищами, которые и не снились никогда этому узколобому скряге Фирулькину…

Аделина вскочила; ее бледное лицо передергивалось, глаза горели так зловеще, что старуха в испуге отшатнулась.

– Молчи, мама, – крикнула молодая девушка, – я приказываю тебе молчать, чтобы Бог не услышал твоих слов!

Она повернулась и поспешно скрылась в своей комнате, заперев за собою двери на ключ.

Госпожа Леметр посмотрела ей вслед, качая головой, и спросила саму себя:

– Неужели свет изменился? Я не понимаю Аделины, а я ведь также была молода. Каждый человек делает глупости в своей молодости; сама молодость – это какой-то безумный бред, на который потом, когда постигнешь истинный смысл жизни, оглядываешься с улыбкой или с сожалением. И она проснется. Каким чудным сном могла бы быть для нее действительность! Счастье блеснуло для меня искоркой и не моя вина будет, если оно не разгорится ярким пламенем.

Григорий Григорьевич Орлов возвратился в свой дворец. Его ожидал курьер, весь запыленный с дороги. Он привез от губернатора из Москвы срочные, важные депеши. С возрастающим беспокойством прочитал князь эти известия.

– Какой-то обманщик выдает себя за царя Петра Третьего? – спросил он офицера, – он находит приверженцев и занял уже город Яик?

– Точно так, ваша светлость, – возбужденно ответил офицер. – Имя этого преступного бунтовщика, как мы узнали, – Емельян Пугачев; но народ стекается к нему и присягает ему, как царю Петру Третьему, который будто бы был до сих пор где-то заточен. Настроение войска опасно, многие солдаты дезертировали. Пугачев принимает всех очень приветливо, даже беглых, если они идут к нему на службу, остальных же всех велит расстреливать. Священники благоволят к нему; он объявил отмену крепостного права и народ тысячными толпами стекается к нему из степей. Губернатор просит немедленно прислать ему войска, так как сомневается в надежности местного гарнизона. Прокламация, выпущенная этим обманщиком, переслана мною губернатору эстафетой; но, несмотря на все предосторожности, невозможно было воспрепятствовать ее распространению среди народа даже в Москве.

– Прежде всего, нужно приказать попам, чтобы они наставляли народ, если же они не станут делать это, то вешать их! – сказал Орлов спокойным, равнодушным тоном, изумившим офицера. – Губернатор требует войска, он получит его: у нас, правда, немного лишнего, но при энергичном ведении дела едва ли потребуются большие силы, чтобы разбить дерзкого бунтовщика.

– Будем надеяться, ваша светлость, – произнес офицер, – но число бунтовщиков растет с каждым днем и необходимы неотложные меры.

– Ну, а теперь подождите в передней, – сказал Орлов. – Велите подать себе закуски и хорошего вина; подкрепитесь после быстрой езды, делающей честь вашему служебному рвению, которое будет вознаграждено по достоинству. Затем вы поедете со мной к государыне.

Когда офицер вышел, Орлов еще раз прочитал сообщение из Москвы.

– Ей Богу, этот Пугачев, кажется, знает свое дело и чрезвычайно искусно и отважно играет свою роль. А что, если это – дело серьезное? Бывали случаи, когда от одной искры целые леса сгорали. Нет, нет, – ответил он сам себе, – это не опасно, не трудно будет справиться с этим сбежавшимся отовсюду сбродом, а этот первый успех был необходим, чтобы достичь цели игры. Но как содрогнется эта высокомерная царица, когда призрак ее покойного мужа поднимет бунт на окраинах государства, а здесь, непосредственно у ее трона, взлетит на воздух мина, которую благополучно предотвратить моя рука! Как она вернется под власть моей воли, как склонится под защиту сильной руки, которая одна только способна защитить ее! Пусть она тогда забавляется своей прихотью с Потемкиным или с кем хочет; власть будет тогда в моих руках тем прочнее.

И тут же взамен увядающей розы, аромат которой не стоит ее шипов, у меня будет свежий, прекрасный цветок. В объятиях очаровательной Аделины я найду возмещение любви Екатерины; но она пусть помнит, что не кто иной, как Григорий Орлов, способствовал ей добиться вступления на трон и только он один может охранять и защищать ее!

Князь позвонил камердинера и приказал подать себе мундир с Андреевской звездой и голубой лентой.