Роды без страха

В последующие месяцы я предлагал рукопись то одному редактору, то другому, но все они отказывались, некоторые с объяснениями, некоторые с официальным «сожалею». В конце концов, два года спустя Уильям Хайнманн (издательство "Медицинская книга") взялся за ее выпуск, с определенной оговоркой – при условии положительной рецензии доктора Джонстона Абрахама, широко известного лондонского хирурга. Позже пришло еще одно письмо из редакции, датированное октябрем 1932 года. В нем сообщалось:

"Мы получили отзыв рецензента на Вашу рукопись. Он находит ее необыкновенно интересной, полной ценных идей, но считает, что она, так как Вы не занимаете никакого видного поста в акушерстве и относительно малоизвестны, не будет иметь коммерческой ценности, не даст большого объема продаж.

Если Вы хотите, мы с удовольствием опубликуем ее за Ваш счет на следующих условиях: как только мы продадим достаточное количество экземпляров, чтобы покрыть расходы, деньги будут Вам возвращены, а авторский гонорар будет выплачен с последующих продаж. Для начала мы напечатаем 1000 экземпляров, и, чтобы покрыть расходы, возможно, потребуется еще 500. Если Вы принимаете данные условия, будьте добры, сообщите нам об этом, и мы вышлем Вам смету."

Прошло еще девять месяцев до того, как книга была готова к публикации. В 1933 году "Естественные роды" была, наконец-то, издана. Спорной стала не только тема, но и сам автор – "противоречивая фигура!" Поначалу коллегами-акушерами книга была встречена по-доброму, можно сказать, с пониманием. Первые отклики были на удивление благоприятными. Казалось, все шло слишком хорошо, и это меня тревожило.

После первых относительно благоприятных откликов началась травля. Мои партнеры по клинике расторгли наши отношения, обвинив меня в непрофессиональном отношении. В течение целого года моя карьера висела на волоске. Я не мог работать легально, пока обвинения не были сняты. Лишь десять месяцев спустя суд снял с меня все обвинения за отсутствием свидетельств, и я смог вновь приступить к работе.

Но трудно было найти пациенток. Я не мог понять, почему, пока кто-то не объяснил, что на меня анонимно донесли в Центральный Медицинский Совет, как на сторонника жестокого обращения с женщинами! Мужья звонили мне и отменяли назначенные их женам приемы. Беременные женщины пробегали мимо моей двери, словно их кипятком ошпарили. Но несмотря на все это, я был доволен. Я знал, что не являюсь дутым авторитетом, а обладаю подлинными знаниями.

По совету друзей я подал заявление на кафедру акушерства в один из университетов, где были вакансии. Был получен отказ. В это время пошатнулось мое здоровье. Давали знать о себе старые раны, полученные на войне. Передвигаться я мог только с трудом при помощи палок и, посещая пациенток, кое-как преодолевал лестницы, опираясь на руки и колени.

Были и надежды, и разочарования. Со временем моя практика возродилась, достигнув еще большего расцвета, чем во времена нашей коллективной работы. Несколько раз в неделю в моем распоряжении был второй офис на Харлей стрит в Лондоне.

Количество приглашений на лекции по акушерству начало увеличиваться. В 1933 году я сделал доклад на Британском Конгрессе по акушерству и гинекологии, который назвал "Профилактика страха". Меня приглашали на религиозные сборища и на собрания медицинских групп. В своих выступлениях я делал акцент на значении при родах роли мужа и всей семьи. Дважды до 1936 года я выступал на конференциях католических священников. Один из докладов "Физиологические аспекты материнского благополучия" был прочитан в марте, другой – в июле, он имел заголовок "Материнское счастье" и посвящался все той же теме – как многое в эмоциональном состоянии жены зависит от поведения мужа.

Мне предлагали написать главу в учебнике профессора Франсиса Джеймса Брауна "До– и послеродовой период", который был издан в 1935 году. Исключая мою венную книгу, это был первый случай опубликования для широкой публики методик мышечного расслабления и тезисов, касающихся причин возникновения боли при родах.

Пришло обнадеживающее письмо из Америки, датированное 29 июня 1936 года, от доктора Джозефа Ди Ли, заслуженного профессора акушерства из Чикагского университета:

"Благодарю Вас за книгу ("Естественные роды"), которую Вы так любезно надписали мне.

Я уже начал ее читать, так как получил один из первых напечатанных экземпляров. Я согласен с большей частью выдвинутых Вами тезисов.

Возможно, Вам будет интересно узнать, что я дал почитать Вашу книгу доктору Паулю де Круифу. Он неоднократно ссылается на нее в своих статьях, опубликованных в журнале для женщин.

Я хочу включить некоторые Ваши идеи в следующее издание моей книги по акушерству, которая, возможно, будет готова где-нибудь к 1938 году. С наилучшими пожеланиями…"

Это письмо побудило во мне желание написать более подробную книгу на ту же тему. Доктор Джонсон Абрахам заверял меня, что Хайнманн опубликует ее, а доктор Браун любезно предложил ее отредактировать.

Когда в 1938 году вышла в свет книга Ди Ли, он писал: "Сменятся тысячи поколений, прежде чем мы сможем вернуть женщин к тому, что Грантли Дик-Рид называет "Естественными родами".

Прочитав эти слова, я подумал, что будет лучше всего подготовить мою новую книгу в форме учебника для женщин, и снова я проводил ночи напролет, корпя над своими заметками. Я был уверен, что если жив старый и уважаемый мной акушер, который когда-то не принял моего учения, он наверняка бы изменил свою точку зрения. Как я узнал позже, перед смертью он действительно начал называть мои принципы благоразумными и интересовался, не мог бы я поторопиться с выпуском новой книги. К сожалению, прочитать ее он не успел.

Моя возрастающая практика и лекционная деятельность замедлили работу над книгой, но снабжали меня новым материалом. Однажды я читал лекцию в большом загородном центре. Присутствовало большое число медработников, включая две или три сотни практикующих акушерок, слушавших меня чрезвычайно внимательно. Слово взяла старшая акушерка, чья блестящая карьера в Лондонском госпитале материнства сделала возможным ее назначение в крупный загородный родильный центр. Она говорила с простотой и очарованием, свидетельствующих об искренности ее откровений:

"Думаю, что настал момент раскрыть один секрет. Долгое время, уже будучи старшей акушеркой, я никак не могла понять, почему многие женщины просили, чтобы за ними присматривали сестры, а не врачи, посещавшие больницу. Меня смущала такая ситуация и, в конце концов, решила выяснить, почему так часто и так настойчиво звучат подобные просьбы. Ответ был ошеломляющим: "Потому что доктора заставляют нас дышать хлороформом вне зависимости от нашего желания, а сестры – нет".

Акушерка уже из другого роддома говорила мне: "Чем больше я наблюдаю естественные роды, тем больше убеждаюсь в том, что дородовое обучение имеет достаточно важное значение". Я прямо спросил ее, есть ли какая-нибудь очевидная разница между проведением родов по моей методике и способом, практикующимся в их больнице. "Да, – ответила она. – Но самое большое различие кроется в женщинах. Такое впечатление, что при естественных родах они знают, что делать, еще до начала событий. Они понимают, почему расслабление помогает, почему оно предотвращает боль при родах…"

Две выдающиеся прогрессивные директрисы женских школ Англии убедились в том, что необходимо расширить курс общей биологии и анатомии в старших классах, включив туда разделы о строении человеческого тела и репродуктивной функции организма. Был сделан вывод, что доверительность в разговорах поможет девочкам после окончания школы разумно подойти к собственной зрелости. Но перед этим решили ознакомиться с мнением родителей, стоит ли включать в школьную программу подобные разделы. Были опрошены около трехсот родителей учеников одной из школ. Ответ был незамедлительным и категоричным: если под эгидой биологии и физиологии их дочерей будут обучать сексу, то девочек немедленно заберут из школы!

Острую необходимость в подобном образовании я прочувствовал в собственной семье, когда одна из моих дочерей в возрасте 17 лет в своем письме домой рассказывала: "У мамы Джейни скоро родится еще один малыш. Джейни ужасно расстроена и очень волнуется, потому что мама сказала, что ей придется пройти через сущий ад. Разве это не ужасно?"

Близился конец четверти, и я не стал отвечать подробно, но когда начались каникулы, я не стал терять времени и познакомил мою дочь с мнением тех, кто был полностью не согласен с матерью Джейни, кто мог показать, какой огромный вред приносит такая попытка получить сострадание и поддержку дочери. На примере моего ребенка я понял, что подобные слухи об "ужасах родов" рано или поздно достигают ушей и тех девочек, которые не слишком часто обсуждают эту тему между собой.

Тяжелые переживания других женщин во время родов стали волновать и моих пациенток. Однажды одна из них во время безболезненных, спокойно протекающих родов, услышала громкие крики и стоны, доносившиеся из соседней палаты. Она тут же схватила мою руку, вопрошающе взглянула на меня и сказала: "Совсем не нужно, чтобы она мучилась. Вы не могли бы пойти и помочь?" Я ответил, что мне очень жаль, но я не могу вмешиваться без приглашения в дела моих коллег. Я уверил свою пациентку, что та женщина кричит не от боли, а от страха или под воздействием наркоза. Час спустя из палаты напротив я вновь услышал громкий крик, переполняемый болью. Минутой позже призывы о помощи стали еще громче. Они очень мешали моей пациентке, и она сказала: "Вы уверены, что это не кричит уже другая?"

Я успокоил ее, сказав, что кричащая женщина находится под наблюдением очень компетентного врача. Но, в конце концов, я все-таки был вынужден войти в соседнюю палату и посмотреть, не могу ли я чем-нибудь помочь. Это вылилось в потерю четверти часа, и я боялся, что столь, длительное отсутствие может нарушить гармонию родов моей собственной пациентки, но она сама настаивала: "Если мне не больно, почему должно быть больно ей?" Спустя некоторое время у этой неравнодушной к другим девушки родился прекрасный малыш.

Во время этих родов присутствовали две студентки медицинского факультета. Они хотели посмотреть, как проводятся естественные роды. Меня же выражение их лиц интересовало не меньше, чем спокойное, нормальное течение родов. Притихнув, студентки открыли рты, глаза их становились все шире и шире. Они смотрели на мою пациентку так, как будто она была сумасшедшей или ненормальной. Они никак не могли понять, что она говорила правду. И та, и другая, до этого наблюдали и проводили роды самостоятельно, но так еще и не осознали, что при определенных условиях роды становятся практически безболезненными.

Когда я освободился, одна из студенток заметила: "Если все роды будут такими, то нам просто нечего будет делать". "Совершенно верно, – ответил я, – акушер нужен только тогда, когда появляются отклонения. Он не должен усложнять естественный ход событий".

Через некоторое время, когда я зашел навестить мою пациентку, она поинтересовалась о двух женщинах, рожавших в ту же ночь. Я коротко рассказав ей, что с ним все в порядке – не стал сообщать о том, что одна женщина в течение полутора часов находилась под наркозом. Ребенок был извлечен с помощью щипцов, а ей наложил большое количество швов. Другой тоже накладывали швы, только уже глубокой ночью. Оставив это все при себе, я успокоил пациентку словами о том, что, как бы то ни было, те женщины тоже стали матерями.

Все же некоторые из моих коллег так и не примирились со мной до сих пор! Были люди, которые поддерживали и помогали, но были и такие, которые не просто не соглашались, а продолжали несправедливо меня обвинять. Наиболее частым и злобным по-прежнему оставалось обвинение в запрещении анестезии для снятия болевых ощущений. В частности, именно оно было предъявлено мне врачом, чья жена пожелала, чтобы я принимал у нее роды. В одной из медицинских книг он прочитал о том, что я не даю обезболивающих. Я сразу понял, о какой книге идет речь. В то время она пользовалась большой популярностью среди студентов, потому что была коротенькой и легко читалась. Автор не удосужился исправить данное утверждение, хотя очень хорошо знал, что оно было абсолютно ложным. Мое мнение на данный вопрос было предельно ясным:

1) ни одной женщине нельзя давать страдать;

2) болеутоляющие всегда должны быть под рукой для случаев, если они понадобятся женщинам;

3) обезболивающие могут быть назначены по результатам клинических анализов и показаниям лечащего врача.

Одна дама в ярости написала мне, что мое имя должно быть вычеркнуто из регистров медицины. Моя негуманность, по ее мнению, была просто невероятной в наш просвещенный век. Ходили слухи, что я сижу и наблюдаю, как женщины корчатся в муках. Врач, собиравшийся пригласить меня принимать роды у своей жены, написал, что считает меня недостаточно квалифицированным акушером.

Другое обвинение заключалось в том, что я, якобы, обладаю какими-то сверхъестественными силами, которые и делают возможным достижение положительных результатов. А вот другие врачи не слишком одарены в этом плане, поэтому им можно простить то, что они даже не пытаются достичь аналогичных результатов. Некоторые расценивали, что я обладаю гипнотическим даром. Честно говоря, глядя утром на себя в зеркало, я даже какое-то время сомневался, стоит ли отказываться от подобной чести!

В моих первых исследованиях наряду с анестезией и другими средствами обезболивания я рассматривал и гипноз, но позже отказался от его применения. Зачем гипнотизировать, когда знания и понимание дают лучшие результаты? Гипноз только прячет необыкновенные ощущения нормальных родов под занавесью отключенного сознания.

Правда, я действительно обладал одним качеством, позволяющим достигать максимально хороших результатов Но им обладают также и десятки тысяч других докторов. По мнению психологов, в женском подсознании заложено два типа мужчин: одни вредят и берут, другие – защищают и дают. Первые – воплощение жестокости, вторые – олицетворение доброты.

Нельзя разделить мужчин более четко, чем это делают женщины применительно к своим врачам во время родов. Без сомнения ясно, что некоторые врачи одним лишь своим присутствием стимулируют нормальную нервно-мышечную родовую деятельность, другие же, несмотря на свое предельную внимательность, могут вызвать лишь задержку родов и продление мучений. Короче говоря, в акушерстве существуют «моторы» и «тормоза».

Примером внимательного, но довлеющего врача, являлся доктор, слова которого мне случайно довелось услышать. Чтобы поддержать свою пациентку, он говорил: "Ну улыбнись же, милочка. Тебе придется пройти через ад, но не бойся, дорогуша, я всюду буду с тобой. Не грусти!" Были другие, кто задерживал роды из-за того, что больше думали не о благе женщине, а о собственном успехе.

К счастью, существуют и иные врачи, движимые истинной добротой и человеческим пониманием, желающие помочь женщине в ее трудном деле – родить ребенка, позволяющие быть ей в этот момент "звездой первой величины". Таких я называю «моторами».

Одним из многочисленных обвинений в мой адрес было и то, что я и есть «мотор», но этого мне не хочется отрицать.

Единственное, я хочу добавить к этому, что никогда не стремился стимулировать роды без необходимости и никогда не торопил женщину ради собственного удобства.

До сих пор мы слышим, как вполне обыденно раньше времени прорывают оболочку плодного пузыря или происходит какое-либо иное стимулирование родов, и все ради того, чтобы уложиться в какое-то определенное время. Мы до сих пор слышим об анестезии и щипцах, к помощи которых прибегают для получения нужных показателей отчетности или вовсе по чисто эгоистической причине, ибо это есть наибыстрейший способ. Я понимаю, акушеры – занятые люди, но что мешает занятому человеку быть хорошим акушером?! Мне часто говорили: "Но мой дорогой, у меня просто нет времени, чтобы все это сделать. Мне много о чем надо заботиться и много чего надо успеть".

Три года подряд я планировал взять полноценный трехнедельный отпуск. И каждый год десять-пятнадцать дней из этого отпуска жертвовались младенцам, которые упорно не хотели покидать утробу. Не удивительно, что моя семья очень плохо отзывалась об акушерстве в качестве хобби! Пригласить друзей к обеду означало приблизить чьи-нибудь роды именно к этому же времени, а выполнить давнишнее обещание свозить семью вечером в театр было практически невозможным. Те особенные дни учебного года, когда дети с нетерпением ждали приезда своего отца, очень часто заканчивались полнейшим разочарованием.

В конце лета 1939 года я все-таки смог вывезти свою семью на две недели отдохнуть на побережье. В последнее воскресенье мы все были в церкви и пастор сообщил, что несколько минут назад Германией была объявлена война. Мы заторопились домой. Наш городок находился в двадцати пяти милях от Лондона. Приехав, мы обнаружили его наводненным эвакуированными. Вскоре завыла сирена первой воздушной тревоги, и из-за отсутствия какого-либо подходящего убежища женщины и дети поспешили в подвалы, где стояли котлы и печи. Я остался наверху и начал готовить чай на всю «компанию», предпочитая лучше попасть под летящие осколки, чем в назойливое общество дамочек и их капризных детишек.

Моя практика на Харлей-Стрит прекратилась. О машине пришлось забыть из-за отсутствия бензина, хотя в моем распоряжении их было даже две. Во время рождественских праздников того года как-то странно перемешались война и мир. Как-то раз после отбоя воздушной тревоги я сидел в своем кабинете. Внезапно мое внимание привлекло необычное гудение самолета, летящего очень низко и прямо по направлению к дому. Я прислушался, и тут же раздался пронзительный свист огромной бомбы, падающей прямо за моим окном.

Мгновение спустя я обнаружил себя, лежащим в нескольких ярдах от дома на краю глубокой воронки. Соседний дом превратился в груду камней. Все мы, включая няню, которая оставалась в нашем доме, работали как проклятые, пытаясь обнаружить следы жизни. Я запустил руку в груду обломков и наткнулся на маленькую ладошку. Пульс был ровным и хорошо прощупывался.

Торопливо пробираясь навстречу руке, я приказал другим присутствующим освободить от обломков лицо. Вскоре освободили рот, затем голову и плечи. Еще немного работы, и я за плечи вытащил ребенка. Им оказался мальчик лет двенадцати. Вскоре он пришел в себя, и няня увела его.

Я снова начал копать и наткнулся еще на одну руку, на этот раз пульса не было. Тело быстро достали из-под камней. Мы напряженно работали до тех пор, пока не выяснили, кто был мертв, а кто остался жив.

Этим же вечером мои дочери устраивали давно задуманную вечеринку. Были приглашены около двенадцати пар. Вечер прошел отлично. Бомбы не падали по округе, и последний гость, веселый, довольный и далекий от войны, растворился в темноте уже в третьем часу ночи. Жизнь и смерть жили по соседству.