Аспекты Идиллии

Аспекты Идиллии
Грей

Что делает маленькие городки такими привлекательными? Из чего состоит их идиллический образ? Дом, детство, друзья, добрые воспоминания… Но в памяти Купера идеальные пасторальные картинки соседствуют с ужасными призраками. И он вновь возвращается к старым скелетам в шкафу – с целой труппой новых.

– Почему вы вернулись в Стэй-Ривер?

– Маленькие городки идеальны… для сокрытия преступлений.

Содержит нецензурную брань.

Грей

Аспекты Идиллии

Герои

Купер Редгленн

Стелла Эшфорд

Данталлион Тидей Фицсиммонс

Марша Джонс (Редгленн)

1. Подмышки

– А ты знаешь, она ведь совсем не бреет подмышки, – бросил Данте и покосился на Стеллу. – Да, до сих пор. На голове осветляет, а в подмыхах – нет! И волосы там такие черные-черные…

Купер упустил, когда они заговорили про чьи-то части тела и тамошнюю растительность, поэтому лишь хмыкнул.

– А нам обязательно обсуждать именно это, а? Он ведь только вернулся… – Стелла заерзала на металлическом стуле (из сплава алюминия с чем-то там еще), схватилась за подлокотники, вздрогнула – до чего же они холодные! Да, да, сидеть на веранде в такую погоду – так себе занятье, но она решила, что гостю необходим свежий воздух – в Санкт-Вергиллионе его тоже в достатке, безусловно, но тут-то все иначе. Не поспоришь, Стелла, теперь иначе все.

Взять хотя бы столь волглое и стылое лето. Он не помнил ни одного такого здесь. Или же память подводила, ведь айспоп в детстве казался вожделенным чудом, а теперь ты смотришь на замороженный лимонад на палочке и думаешь, как бы эмаль на зубах не потрескалась, не обострилась язва желудка или даже двенадцатиперстной кишки… и сколько придется потратиться на лечение и на давно просроченную страховку.

– А не пойти ли нам внутрь? Холодно как-то… – Данте пытался разубедить подругу еще на подступах к “Медвежьей Берлоге”, куда она их повела уверенным шагом (собственно, а больше пойти и некуда, в такую рань и хмарь мало что работало).

Купер полностью с этим согласился, когда только опустил зад на подушечку, которая не особо справилась с задачей обеспечить успешную стыковку двух поверхностей (живого и теплого, неживого и стылого), как и сделать ваше пребывание и досуг в Стэй-Ривере более комфортным (просто не нужно оставлять их снаружи на всю ночь, ну, хотя бы подушки, а не стулья – да и их могли бы занести в местный гриль-бар).

В общем, они сидели будто на влажных гнездах, говорили и слушали про подмышки. Дождь накрапывал, а время едва ли перевалило за десять утра. Туристический сезон еще не начался, да и вряд ли начнется в ближайшую неделю, если верить прогнозам синоптиков. Или в ближайшие две недели… Вполне достаточно. Месяц – слишком много, можно умереть от волнения, вусмерть замерзнуть, пропитаться влагой, захлебнуться тоской. Две недели – оптимально. Две недели дождей – еще лучше. Дороги размоет, никто не сунется в Стэй-Ривер. Его не найдут. Две недели. Он управится.

– Он, кстати, не про мои подмышки говорил.

– А про чьи? – Купер, разумеется, не мог ни подтвердить, ни опровергнуть полученные сведения, потому что Стелла – как и подобает в такую погоду – натянула свитер, а поверх – куртку с воротником из овчины. В общем-то выглядела она вполне нарядно и опрятно по стандартам стэйриверской девушки, хотя и изменилась за последние годы (и не в лучшую сторону) – стала чуть круглее, раздалась в бедрах, секущиеся светлые волосы собрала не в слишком аккуратный хвост, а вскочивший прыщ на виске не удосужилась как-либо замазать – но если не придираться к мелочам, а Купер старался именно так и поступать, – перед ним самая прекрасная Стелла в мире, их с Данте Звездочка.

– Марши. – Она отхлебнула кофе и стряхнула пепел от сигареты мимо пепельницы. Его подхватил ветерок и развеял, остался лишь след, фантом. Сорвавшаяся с козырька капля, непреднамеренное движение локтем – вот и призрак растаял без следа. Этот, но не другие, более реальные и отнюдь не по-художественному метафорические отпечатки.

– Она еще здесь? – Купер удивился, насколько он помнил, та не собиралась оставаться, потому что – ну это же, мать вашу, Марша!

– Да, как и все мы, – ответил Данте. – Кроме тебя, мальчик-счастливчик. – Тут он умолк, потому что никакой Купер не счастливчик.

– Да, в чем-то же должно повезти.

Купер посмотрел на друга чуть более пристально. А вот кто у нас ничуть не переменился: тело здоровяка-супергероя, скажем, Горомускла… и почти детское лицо, ну или подростковое, этакого подростка-качка-переростка в резиновых сапогах, джинсовом комбинезоне и красной клетчатой рубашке, для полноты образа не хватало соломенной шляпы и колоска в зубах, вместо этого на лице Данталиона Тидея Фицсиммонса красовались очки в роговой оправе, дужки которых (одна на скотче) щекотали тауповые вихры. Он бы мог тоже поехать в Вергиллион. Данте, Вергилий, сама судьба, чтоб их. Но остался. А остался – потому что мог это вынести. Что? Идиллия порой тяготит, знаете ли. Нужна разрядка. Впрочем, причины чужого выбора в прошлом Купера сейчас не слишком заботили. Откровенно, он и в собственных решениях постоянно сомневался. И на сей раз.

“Зачем я приехал? И почему именно сюда?”

– Может, поболтаем не о Стэй-Ривере и Марше, а про… Мы не виделись почти пять лет. – Стелла с укоризной указала на Купера.

– Я писал, – оправдался тот, – и звонил.

– По праздникам. Раз или два в год, – добавил Данте, отмахнувшись от сигаретного дыма и прикончив половину кружки кофе одним глотком.

– Так уж вышло. Но вот я тут. – Он развел руками. – И до чего же рад вас видеть!

– Расскажи о себе, о жизни в Санкт-Вергиллионе. Обо всем расскажи.

– Ну… – Купер посмотрел на часы – они остановились (забыл завести), превратившись в ненужную безделицу, атрибут того, у кого жизнь идет по минутам, нет, по гребаным секундам… И до чего же, сука, холодные! – как браслет наручников. “Нет, Купер, нет, это не про тебя”. – Собственно, ничего такого. Хм… – Повел плечами. На деле он бы предпочел говорить про что угодно, но только не про жизнь, от которой бежал, бежал уже во второй раз… и вернулся домой, в изначальную точку. Подобные возвращения, в родные пенаты, не только навевают ностальгию и разные милые сердцу чувства, они еще и унизительны. Всякий, кто повнимательнее, сразу поймет, что ты потерпел неудачу, но Стелла и Данте – искренне верили в него. Ему. Все это время. Во всю его ложь. Поверят и теперь. Мычание давно оборвалось. Друзья ждали продолжения. Он решил отшутиться: – Либо Розалинда уснула, либо для приготовления яичницы с беконом решила использовать мясо гризли, которого еще предстоит завалить. – Купер глянул на деревянную вывеску с медведем, уютно устроившимся в схематично обозначенной берлоге. Так провинциально. Так безвкусно. Сколько она тут висит? Лет сорок?

– Пойду проверю. – Стелла поднялась. Парни – тоже. Дверь аккурат к этому мигу распахнулась, вышла Розалинда с подносами. От блюд шел густой парок, вырвавшийся наружу голос диктора радио провозгласил: “Десять часов и тридцать минут, сперва прогноз погоды на эту неделю, потому что с Валиски на нас идет холодный фронт, а начало лета ожидается невероятно прохладным, а после перейдем к прочим новостям…” – дальше Купер уже не вслушивался, да и двери затворились.

И не собирался он следить за новостями. Кому он сдался? Никто его не ищет.

“Пока что,” – твердил в голове противный голос.

Но не накручивать же себя и каждый раз вздрагивать, когда покажется, что речь о тебе? Торчать у радио, спать с включенным телевизором… нет смысла и в запаздывающих газетных выпусках, поэтому он и не покупал газет, за исключением той, которой отгородился от всего мира в автобусе, покуда не выключили свет (ночной рейс, вечером сел, утром – уже в Стэй-Ривере, газету – в урну, вот и все).

“Пока что” – понятие растяжимое.

Он успокоился, завел часы и перевел стрелки – те нервно дернулись (глаз тоже дернулся, он зажмурился, будто подмигивая владелице бара) и пошли – тик, тик, тик, тик, тик. Вот они-то и живут по гребаным секундам, а ты лишь за ними следуешь. Еще две недели. Или меньше… Две – максимум.

Они поблагодарили хозяйку, та сказала, что рада видеть Купера, что он хорошо выглядит и хорошо, что все-таки приехал. Просто слова, на которые тот ответил такими же простыми словами. Розалинда постарела и высохла, если честно, выглядела так себе… Или она всегда такой и была? Купер не помнил, не мог вспомнить, да и незачем. Она знала родителей, его самого. И не знала одновременно нихера. Благо, говорить о прошлом не стала.

И попыталась скрыть неприязнь улыбкой обветренных губ с красной помадой и с сеточкой морщин, расползающихся во все стороны, но глаза старухи – не лгали, потому что не умели, для этого нужна тренировка. Да, она винила его в их смерти. Все винили. Он сам себя винил. И такое не забывается – особенно в маленьких городках. От этих взглядов он и уехал. Бежал.

Когда погибают родители, а тебе только стукнуло восемнадцать, то заслуживаешь ебаного сочувствия, а не обвинений в поджоге, чтобы скрыть двойное убийство. И у полиции, безусловно, ничего не нашлось на него. Не нашлось, но чесать языками – не возбранялось. Не нашлось, но легче от этого не стало, потому что… Могло все статься иначе? Кто ж знает? Но ведь могло?

Нет. Не могло.

Вот почему он покинул Стэй-Ривер.

Теперь вернулся. Пять лет спустя. А ему тут по-прежнему не рады (исключая давнишних друзей, но и тут он пока не разобрался), не особо рады или абсолютно не рады. Но Купер все равно приехал, иного выбора нет, а вместе с ним – и скелеты из шкафа – те давно из него выбрались, сбились в труппу и кочуют с места на место, мол, куда он – туда и мы!

Две недели. Через две недели все они отправятся в Валиску. Купер и его мертвецы. Mortis Saltatio продолжится уже там.

– Может, внутрь? – снова заканючил Данте.

– Да ну, тут так хорошо. – Купер плюхнулся на вновь остывшее и повлажневшее сиденье.

– Я же говорила. И посмотри какой вид! – Он знал, что Стелла вызвала жамевю, будто оказалась тут впервые или подобно ему вернулась из некого далекого места – совершенно отличного, клокочущего и грохочущего денно и нощно. – Дух захватывает, не так ли?