Историограф. Кабаре Вольтер
Грейл Маркус
Данная пьеса является фантасмагорией на темы, затронутые в книге Грейла Маркуса «Следы помады: Тайная история ХХ века» (М: Гилея, 2019). В 1983 году, собрав малоизвестный на тот момент и труднодоступный материал, автор решил его обработать, прибегнув к методу «художественного развлечения». Необычное действие происходит в «Кабаре Вольтер»: собрание многочисленных героев «Следов помады» – людей, живших в разные эпохи и в разных странах. Всё происходящее – сумятица, чехарда, калейдоскоп и скандал. Книга содержит нецензурную брань.
Историограф
Кабаре Вольтер
Грейл Маркус
Переводчик Александр Умняшов
© Грейл Маркус, 2019
© Александр Умняшов, перевод, 2019
ISBN 978-5-0050-0284-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Историография следов помады
Предисловие переводчика
Грейла Маркуса, американского критика и культуролога, часто называют «патриархом» рок-журналистики, потому что в 1960-е годы он был автором и редактором только начавшего выходить журнала «Роллинг Стоун». Однако его исследовательские интересы находятся дальше границ поп-, рок- и фолк-музыки. В своих книгах Маркус рассматривает феномены народной и популярной культуры в контексте истории и мифологии (чаще всего американской), разыскивая там истоки и мотивы творчества своих героев. Такой стала и вторая книга писателя: «Следы помады: Тайная история ХХ века» (1989), выпущенная в России издательством «Гилея» в 2019 году.
В этом исследовании автор рассматривает феномен британского панк-рока как квинтэссенцию всего авангардного проекта в западном искусстве ХХ века: от футуризма (1910-е) к дадаизму (1910—1920-е) и далее – через сюрреализм (1920—30-е), леттризм (1940—50-е), ситуационизм (1950—60-е) – вплоть до панка в 1970-е. Маркус уверен, что панк явился гораздо более радикальным проектом, достигшим более значительных целей, чем все его предыдущие источники – во многом благодаря тому, что стал более массовым явлением, стал частью поп-культуры.
Однако импульс отрицания, содержащийся в авангардном проекте ХХ века и интересующий Маркуса в его книге, разумеется, не был впервые обнаружен футуристами накануне Первой Мировой войны, и нити к нему ведут далеко за пределы ХХ века, в глубь эпох. Поэтому героями «Следов помады» становятся парижские коммунары, революционер XVIII века Сен-Жюст и средневековые мистики. Маркус выдвигает идею, что импульс отрицания, проходящий в западной культуре и общественной жизни через века, сродни идее Ги Дебора о «ситуации»: импульс недолговечен, он подобен вспышке, «проходу» (по определению ситуационистов), и покидает своих носителей спустя время. Поэтому многие герои «Следов помады» (например, дадаист Рихард Хюльзенбек, ситуационист Ги Дебор или панк-исполнитель Джонни Роттен) имели в своей жизни «звёздные часы», когда через них в искусстве ХХ века проявлялся импульс отрицания, затем покидавший их, чтобы проявиться в следующей стадии авангардного проекта.
Этот импульс (отрицания культурно-политических норм современного общества) сродни духу, что «веет, где хочет» – его носители могли не знать или не интересоваться деятельностью своих идейных «предков», но каждый раз новая форма отрицания наполнялась всё тем же содержанием. Искусство дадаистов, идеи ситуационистов, выступления панк-музыкантов Маркус объединяет в единый заряд ненависти к войне и стремления обличить ложь господствующих в обществе взглядов на историю и культуру. Рассказывая о книге в 1989 году, Маркус отметил:
Все люди, о которых я пишу, являлись, как мне видится, отчаянными утопийцами. Они хотели идеального мира и поэтому верили в идеальное разрушение. Но идеального мира не достичь. И поэтому всё заканчивается разочарованием и меланхолией.
С невозможностью достичь идеального мира сталкиваются не только отдельные люди искусства, но и революционные порывы целых поколений – как Великая французская революция, Парижская коммуна, или Красный Май 1968 года. Или даже Движение за Свободу Слова в Беркли 1964 года, участником которого был сам Маркус и, по его признанию, именно тот импульс отрицания, что стоял за Движением, впоследствии – когда писатель снова узнал его в панк-роке, – вдохновил на поиски проявления этого духа в культурной истории и попытку осмыслить траекторию его «проходов».
На написание «Следов помады» ушло много времени – девять лет, все 1980-е и в 1983 году, уже собрав малоизвестный на тот момент и труднодоступный материал, Маркус решил его «обработать». Он прибегнул к методу «художественного развлечения» – написал на основе накопленных знаний пьесу «Историограф: Кабаре Вольтер».
Её жанр, наверное, можно определить как фантасмагорию. Действие происходит в «Кабаре Вольтер», но это необычное действие: в зале собрались многочисленные герои «Следов помады» – люди, жившие в разные эпохи и в разных странах. Всё происходящее – сумятица, чехарда, скандал и – калейдоскоп. Вот как автор объяснил, что именно его привлекло в культурном калейдоскопе разных эпох:
Мне было интересно, что вот есть люди – разделённые далеко по времени, разделённые далеко по месту, которые, за редким исключением, ничего не слышали друг о друге, – которые пытались делать очень похожие вещи, они занимались похожими проектами, может быть, в журнале, как это делали ситуационисты, или в небольшом ночном клубе, как дадаисты, в концертных залах и в записях, как Sex Pistols. Все они пытались найти способ – в наиболее безопасной форме – сорвать покров таинственности с мира, в котором они оказались. Поместив его в наименее безопасную форму, уничтожить его.
Текст «Историографа», где к почти каждой реплике героев прилагается комментарий, был напечатан в журнале Common Knowledge в 1993 году и лишь однажды был зачитан автором на презентации юбилейного выпуска «Следов помады» в 2009-м. В 2017-м обновлённая и пересмотренная версия пьесы опубликована на сайте писателя greilmarcus.net.
Александр Умняшов
От автора
В 1983 году, впервые посетив место «Кабаре Вольтер», я был в восторге от того, что помещение занято дискотекой «Teen «n’ Twen». Мне показалось уместным, что стены, в которых несколько месяцев в 1916 году проходили вечерние представления поэта и драматурга Хуго Балля, певицы и поэтессы Эмми Хеннингс, художников и коллажистов Марселя Янко и Ханса Арпа, поэтов Рихарда Хюльзенбека и Тристана Тцары – внезапно все эти люди обратились музыкантами, танцорами, провокаторами, смельчаками, клоунами, для своего шума и телодвижений обретших волшебное слово: Да-да, – и вот эти самые стены теперь стали пространством для Майкла Джексона и Майкла Сембелло.
Потому что Дада никогда не боялся поп-музыки, в той же степени, в какой Дада впоследствии оказался антитезой к крайне возвеличенному модернизму Ньюмана или Ротко. Глядя на вывеску «Teen «n’ Twen», я фантазировал о Хуго Балле в будке диджея, сводящем с ума заполонившую танцплощадку толпу ремиксом на свой собственный цюрихский хит «Karawane», «Hot Stuff» Донны Саммер, «Call Me» группы Blondie.
Симультанное творение, состоящее из насилия, чёрного юмора, цинизма, невинности и утопии, настойчивости в том, что возможно всё, не только в ночном клубе, но и во всём мире – это сделало «Кабаре Вольтер» местом, где родилась наша эпоха. Однако, в отличие от полей сражений Вердена, студий Metro-Goldwyn-Mayer в Голливуде, Зимнего дворца или улиц Монмартра, «Кабаре Вольтер» остаётся единственным местом из этого перечня, которое соразмерно человеку.
Это всего лишь угловой дом на извилистой улице. Никто не продаёт сувениры. Никакого броского фона, что мог бы подойти для фотографий. Есть только маленькая табличка и немного граффити: можно остановиться и подумать, можно просто пройти мимо и ничего из этого не заметить. Дело именно в этом. «Кабаре Вольтер», каким оно предстало передо мной, с его смутным пониманием того, чем оно когда-то являлось, остаётся доказательством того, что в самом маловероятном месте, в самое неподходящее время произойти может всё, что угодно. Возможно, как написал в 1969 году Рихард Хюльзенбек в своём эссе «О прощании с Америкой навсегда», когда он вернулся в Швейцарию после своей второй американской жизни, возможно, что свободы действительно нет нигде. Но в оставшиеся ему несколько лет он захотел проверить это снова. В «Кабаре Вольтер» этот вопрос остаётся открытым – таким его сохранила аура этого места.
– Грейл Маркус (2002)
Историограф: Кабаре Вольтер
СЦЕНА: «Кабаре Вольтер» в Цюрихе 5 февраля 1916 года. Тесный бар заполнен столами и стульями. На стенах литографии, картины, коллажи и плакаты итальянских футуристов, Пикассо, Арпа, Янко, и т. д. Зал заполнен журчащей толпой из примерно пятидесяти местных буржуа, туристов, студентов, демонстративно курящих длинные глиняные трубки, проституток, шпионов и разного рода богемы. На маленькой сцене стоит худая женщина лет тридцати с коротко подстриженными волосами, а за фортепиано находится худощавый бледный мужчина примерно того же возраста.[1 - См. Melzer A. Latest Rage the Big Drum: Dada and Surrealist Performance. Ann Arbor: UMI Research Press, 1980. P. 12—13.]
ГОЛОС СВЫШЕ: «„Кабаре Вольтер“. Под таким названием образовалось общество молодых художников и литераторов, цель которых – создать центр художественного развлечения. Мы приглашаем молодых, художественно одарённых людей Цюриха, независимо от их творческих пристрастий, обращаться к нам в кабаре со своими предложениями и выступлениями».[2 - Заметка в прессе, написанная создателем «Кабаре Вольтер» Хуго Баллем (1886—1927) вместе с его будущей женой Эмми Хеннингс (1885—1948). Заметка появилась в Neue Z?rcher Zeitung 4 февраля 1916 г. См. Балль Х. Бегство из времени // Седельник В. Дадаизм и дадаисты. М.: ИМЛИ РАН, 2010. С. 406 (впервые опубликовано в 1927 году как «Die Flucht aus der Zeit»). Книга составлена из дневников Балля с 1914 по 1921 год, во многом исправленных и подвергнутых самоцензуре в свете пост-дадаистского обращения Балля в католичество. Заметка слегка сокращена и перефразирована.]
ЖЕНЩИНА, ЭММИ ХЕННИНГС: Эта песня о героине, к которой вы все проявите сопереживание, даже если не проявите сопереживание песне:
Не думала, что это того стоит,
Так далеко ещё не заходила я,
Но подхватила сифилис,
Теперь в тюрьме,
В больнице Сен-Лазар.[3 - Преобразование. Отрывок из песни французского кафешантанного сатирика Аристида Брюана (1851—1925), которую Эмми Хеннингс пела в немецком переводе Фердинанда Хардекопфа в 1914 году в Мюнхене, в «выездном» кабаре, называвшемся «Красная линия». См. Marietta (Marie Kirndorfer), «Klabund» // The Era of German Expressionism / ed. Paul Raabe. Dallas: riverrun press, 1980. P. 87. Вторая строчка чуть-чуть перефразирована, для благозвучности, хотя перевод, самое меньшее с французско-немецко-английского, представляется очень даже вольным. В Era of German Expressionism это: «It’s never seemed worth while / I never got very far / Now I’ve got the «clap’ in jail / In Saint Lazare». У Брюана в оригинале первый куплет выглядит так: C’est de d’la prison que j’t’еcris, / Mon pauv’ Polyte, / Hier je n’sais pas c’qui m’a pris, / A la visite; / C’est des maladi’s qui s’vioent pas / Quand ?a s’dеclare, / N’emp?ch’ qu’ aujourd’hui j’suis dans l’tas, / A Saint-Lazare! См. Bruant. Dans la Rue: Chansons et Monologues. Paris: Bruant. Нет основания думать, что Хеннингс когда-нибудь пела эту песню в «Кабаре Вольтер», также нет основания думать иначе.]
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Если это художественное развлечение, то где здесь художество? ДРУГОЙ ГОЛОС: И где развлечение?
ХЕННИНГС, ухмыляясь: Песня о любви, которую сочинил наш пианист несколько лет назад – она запрещена в Мюнхене, но пока разрешена в Цюрихе:
О, Мария,
Благословен твой плод
Когда сладострастно
Течёт у меня между ног.[4 - Преобразование, искажение. Эта «песня» происходит из стихотворения Балля «Der Henker» («Палач»), опубликованного в первом номере журнала Revolution (январь 1913 г.), который основали Балль и Ханс Лейтбольд в Мюнхене, а также вошедшего в Ball H. Der Henker von Brescia. Munich: Rowolt, 1914. Взято из предисловия Ганса Кляйнсшмидта «Новый Человек – вооружённый орудиями сомнения и противоречия» в Huelsenbeck R. Memoirs of a Dada Drummer / ed. Kleinschmidt. New York: Viking, 1974; Berkeley: University of California Press, 1991; перевод с немецкого Йоахима Нойгрошеля по изданию Huelsenbeck R. Mit Witz, Licht und Gr?tze: Auf den Spuren des Dadaismus. Wiesbaden: Limes Verlag, 1957. P. xvi. Кляйнсшмидт комментирует: «Revolution не пережил 1913 год, закрывшись после пяти номеров. Самый первый номер был конфискован полицией из-за стихотворения Балля… на самом деле, всё выглядело так, что Балля могли привлечь к суду за богохульство». Поводом стали процитированные строки, первые две из которых я грубо переписал ради рифмы; в оригинале «О, Мария, благословенна ты между жёнами». Перевод стихотворения с немецкого выполнен Кляйнсшмидтом. Нет свидетельств о том, что Балль или кто другой когда-либо пели или декламировали эти строки в «Кабаре Вольтер».]
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Сожми мой лимон, сладкая моя! ДРУГОЙ ГОЛОС: Критика религии – предпосылка всякой другой критики.
НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СПУСТЯ ПИАНИСТ ХУГО БАЛЛЬ присоединился к нескольким молодым людям на сцене, которые, по всей видимости, разговаривают сами с собой: Несколько рецензий из местной прессы: «Они называют себя „артистами“, но вернее будет обозвать их „нигилистами“…» Хватит этого. «Довольно занятное сочетание шалости и отрицания». И этого довольно. «… следует депортировать». Спасибо. «Притча во языцех». Годится. Дальше немного культа предков: отрывок из «Короля Убю», за которым последует чтение из ещё живого Аполлинера. —[5 - Искажение, преобразование. Первая и третья цитаты – это версии отзывов в прессе на «Кабаре Вольтер» в Цюрихе. Третья является моим вымыслом. Четвёртый – это характерный отзыв после 1916 года. Нет причины полагать, что отзывы когда-либо зачитывались в «Кабаре Вольтер». Тем не менее, чтения из Аполлинера и Жарри были частью первых вечеров. См. Dawn Ades. Dada and Surrealism Reviewed. London: Arts Council of Great Britain, 1978. P. 57.]
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Скучно…
ЧУТЬ ПОЗЖЕ: Картина потрясающего беспорядка. На сцене фигуры в масках, олицетворяющие ТРИСТАНА ТЦАРУ, румынского поэта, МАРСЕЛЯ ЯНКО, румынского художника, ХУГО БАЛЛЯ, немецкого поэта и драматурга, РИХАРДА ХЮЛЬЗЕНБЕКА, немецкого поэта и студента-медика, ЭММИ ХЕННИНГС, немецкую кафешантанную певицу, и ХАНСА АРПА, эльзасского художника. Они производят адский шум. Публика вокруг орёт, хохочет и всплескивает руками. Компания отвечает влюблёнными вздохами, громким рыганием, стихами, криками «му-му» и «мяу-мяу» средневековых брюитистов. ТЦАРА подрагивает задницей, словно восточная танцовщица, исполняющая танец живота. ЯНКО играет на невидимой скрипке и кланяется до земли. ХЕННИНГС, с лицом Мадонны, делает шпагат. ХЮЛЬЗЕНБЕК беспрерывно бьёт в барабан, в то время как БАЛЛЬ аккомпанирует ему на фортепьяно. БАЛЛЬ поднимается и выходит на край сцены.[6 - Искажение. Переработка отрывка из «Дадаландии» Арпа (1887—1966), описания, сделанного в 1948 году, картины Марселя Янко (1895—1984) «Кабаре Вольтер» 1917 года, репродукцию которой см. в: Дадаизм в Цюрихе, Берлине, Ганновере и Кёльне: Тексты, иллюстрации, документы. М.: Республика, 2002. С. 67. См. Арп Х. Дадаландия // Седельник В. Дадаизм и дадаисты. С. 379. Арп пишет, что фигуры на картине Янко «изображали» компанию «Кабаре Вольтер», но они не были – в его описании или в воспроизведении Янко – в масках, как у меня. Также Арп не называет участников по именам и не указывает род их деятельности, как я.]
БАЛЛЬ, перекрикивая свалку на сцене: Посреди лучшей войны всех времён в этом лучшем из миров, с вашими оторванными ниже колен ногами и мертвечиной у вас во рту —[7 - Это высказывание выдумано. Относительно преобразования «мертвечины у вас во рту» см. ниже прим. 125.]
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Поднимем бокалы и выпьем стоя.
БАЛЛЬ: Предлагаю выпить за дада, революционный —
БАЛЛЬ сменяется на сцене КОММИВОЯЖЁРОМ с чемоданчиком с образцами у его ног и квадратным флаконом в руке.
КОММИВОЯЖЁР: – новый шампунь, самое замечательное открытие в области личной гигиены за 1913 год! В наличии прямо сейчас у Бергмана и Компании по ту стороны реки на Банхофштрассе, 51, это удивительное средство —[8 - Преобразование. Шампунь «Дада» рекламировался в Цюрихе в 1913 году и продавался у Бергмана и Компании, и т. д. См. Dada in Z?rich / eds. Hans Arp and Richard Huelsenbeck. Z?rich: Peter Schifferli Verlag, 1957.]