Другой глобус

Судья Эртке, ведший уголовное дело Клосса по обвинению в оскорблении германской армии, судя по вопросам которые он задавал Клоссу и свидетелям, и выражению лица, с которым он слушал их ответы, образование получал тоже не в Гейдельбергском университете. Зато, финальная фраза вынесенного им приговора: «Передать издательские полномочия министру обороны Германии», свидетельствовала о замечательной интуиции, потому что была идеальным логическим завершением того, что происходило все последние годы за окнами этого здания. И 300 марок штрафа были, по мнению Клосса, вполне умеренной ценой за билет на спектакль в этом театре абсурда.

Дело было возбуждено по заявлению «возмущенного зрителя» – полковника Отто Майнкопфа, посетившего выставку рисунков и картин Герхарда Клосса под названием «Nobiscum Deus!», проходившую на набережной Лютцовуфер, 13 около месяца назад, в августе 1932-го года.

Полковника можно было понять – ему трудно было смотреть на изображения солдата в форме германской армии с головой свиньи, женщины без рук и ног, с железным крестом на заднице, распятого Христа в сапогах и противогазе и другие экспонаты в том же духе, как просто на художественные произведения. И уж совсем невыносимо – на того, кто имел свой взгляд на армию, противоположный его собственному.

Про себя Клосс искренне удивлялся, что ему платят деньги за его работы, ведь ему, собственно, ничего не надо было придумывать, художественные произведения создавала сама жизнь в Веймарской республике – только успевай переносить все это на бумагу. Вот и протокол судебного заседания, копию которого передал ему адвокат, тоже выглядел абсолютно совершенным художественным произведением.

Судья: Попрошу для начала обе стороны представиться. Истец?

Майнкопф: Отто фон Майнкопф, полковник Германской армии. Потомок Люксембургской императорской династии, Лимбургского дома…

Судья: Достаточно. Спасибо. Ответчик?

Клосс: Герхард Клосс. Художник.

Судья (к Клоссу): Я попросил бы вас рассказать нам, какими мыслями руководствовались вы, создавая и публикуя эти рисунки.

Клосс: Господин председатель, прошу не рассматривать это как неуважение к суду, но я не могу говорить об этих рисунках. Мой язык – язык художника, свои мысли я выражаю карандашом. Все свои мысли я исчерпывающе полно выразил в этих рисунках.

Судья (к Майнкопфу): Истец, изложите, пожалуйста, вашу позицию.

Майнкопф: Я считаю, что вся экспозиция выставки представляет собой гнусную травлю офицеров и рядового состава сухопутных войск. Почти каждый рисунок Герхарда Клосса содержит такую гнусную и отвратительную клевету, какой я в жизни своей не видывал.

– А почему по—латыни? – Воспользовавшись тем, что судья на время отстал от его подзащитного, шепотом спросил его адвокат, указывая на лежавшую перед ним афишу и имея в виду название выставки.

– «С нами Бог!» – девиз германской армии… – не понял Клосс.

– Да, но почему по—латыни?

– А—а… Чтобы было не так откровенно…

Судья: господин Клосс, вы согласны с обвинением?

Клосс: Какая глупость! Это просто…

Судья: Что глупость, господин Клосс – то, что сказал я или то, что сказал господин Майнкопф?

Клосс: Разумеется, то, что сказал господин Майнткоф. Это просто…

Судья: господин Клосс, прошу вас не оскорблять господина Майнкопфа. Правильно ли я вас понял, что с его обвинением вы не согласны?

Клосс: Совершенно правильно, господин судья.

Судья: Объясните нам, почему вы не согласны.

Клосс: Это просто рисунки. Это просто мои мысли о германской армии. Мысли не могут быть клеветой или травлей…

Майнкопф: Вы их опубликовали и выставили на выставке! Вы высказываете ваши мысли публично!

Клосс: Это не запрещено законом. Вот, господин судья вам подтвердит. Вы тоже можете выражать публично ваши мысли… (тихо, в сторону: если они у вас есть).

Майнкопф: Я протестую! Господин судья…

Судья: Господин Клосс, ведите себя прилично. Я делаю вам замечание.

Клосс: Слушаюсь, господин судья! Простите, погорячился. Больше не повторится.

Судья: Переходим к рассмотрению предмета обвинения… То есть, собственно рисунков. Господин Клосс, вам кто-либо заказывал эти произведения или вы делали их по собственному желанию?

Клосс: Часть из них была сделана по заказу, для спектакля «Швейк», остальные, как вы изволили выразиться, «по собственному желанию». Но и те, и другие я создавал, потому что чувствовал такую потребность.

Судья: Они были где-то опубликованы?

Клосс: Иллюстрации к «Швейку» были изданы отдельным альбомом.

Судья: На рисунке номер 3 изображена группа людей, слушающих проповедника. Изо рта которого вылетают гранаты, пули, винтовка, бомба и целая пушка. Кто эти люди, которым он проповедует?

Клосс: Заключенные.

Судья: Гражданские заключенные или военнопленные?

Клосс: В данном случае, это не имеет значения, как и вероисповедание священника.

Судья: Вероятно, вы имели в виду проповедника, проповедывающего войну. Это так?

Клосс: Да.

Судья: Вы не думали о том, что изображая священника таким образом, оскорбляете не только религиозные чувства верующих, но и военных? А если говорить в более широком плане, то и всего немецкого народа?

Клосс: Нет. Я, между прочим, тоже принадлежу к немецкому народу, и было бы странно, если бы я оскорблял самого себя. Когда я создаю свои работы, я не думаю о законах, а повинуюсь своему восприятию, которое у меня, может быть, острее, чем y других. Я воспринимаю свою работу, как свою миссию.

Судья: Господин Майнкопф, в своем иске вы написали, что работы, представленные на выставке, глубоко оскорбили вас – и как офицера, и как немца. Относилось ли это и к данному рисунку?

Майнкопф: Да, господин судья. Я офицер немецкой армии, я верующий человек и представитель древней германской династии Люксембургов – династии императоров и королей…

Адвокат Клосса: Я протестую! Господин судья, происхождение истца, даже если бы оно было действительно таким, не имеет никакого значения. Но я думаю, что господин Майнкопф… немного преувеличивает. Людям аристократического происхождения нет необходимости напоминать о нем постоянно и так назойливо…

Майнкопф: Господин судья! Это… Это неслыханно! Я могу предъявить доказательства… Они все поливают грязью… Мои предки создали великую империю, они… Они заложили основы великой Германии… великого будущего… Клосс… Ответчик… Сторона ответчиков разрушает это будущее!

Судья: Господин Майнкопф, успокойтесь.

Адвокат Клосса: Господин судья! Позвольте заметить, что господин Майнкопф только что уже предъявил нам свои доказательства…

Герхард усмехнулся и отложил протокол заседания. На этом месте оно прервалось, потому что Отто фон Майнкопф, в котором, видимо, взыграла кровь предков – императоров и полководцев – вскочил со своего места и с криком «я тебе сейчас покажу доказательства!», натурально бросился с кулаками на адвоката Клосса. Так что, уже подзащитному пришлось защищать своего адвоката, пока не подоспели охранники, полицейские – ну, или как там они называются в суде – и не оттащили члена дома Лимбургов.

После того, как его напоили водой и его голубая кровь немного остыла, заседание возобновилось, судья перешел к другим работам и продолжил пытать Клосса вопросами, вроде: «О чем вы думали» и «что вы хотели сказать этим рисунком». И каждый раз интересовался, не думал ли «господин Клосс», когда создавал этот рисунок, что он может кого-то обидеть? И каждый раз Клосс отвечал, что когда он создает свои работы, ему есть о чем думать, кроме того, что кто-то на него может обидеться.

Эти вопросы повторялись четыре раза подряд – по количеству «обвиняемых» рисунков. При разборе последнего он посмотрел на Герхарда не то с жалостью, не то с брезгливостью и спросил: