Наездник Ветра

Наездник Ветра
Григорий Александрович Шепелев

Роман о воинских и любовных делах князя Святослава и о судьбе прекрасной его возлюбленной, египтянки Роксаны. Но всё же главный герой – это их приятель, авантюрист Калокир, который опять-таки в состоянии эротического волнения умудрился втянуть в войну пол-Европы.

Григорий Шепелев

Наездник Ветра

Книга первая

Неужели ты прискакал на Ветре?

Часть первая

Дьяволица

Глава первая

Лучший корабль ромейского флота, дромон «Апостол Варфоломей», на борту которого был отряд абордажных воинов, шёл на вёслах из Херсонеса в Константинополь. Правил судном сам Алексей Диоген – друнгарий императорских кораблей, патрикий. К его досаде, на полпути отличный попутный ветер сменился штилем. Двое гребцов по этой причине умерли. Остальные были бы рады поступить так же, хоть Алексей поклялся всех их освободить по прибытии, если путь займёт менее шести суток. Во время этого плавания флотоводец был чрезвычайно щедр на клятвы и на удары. Одного из надсмотрщиков, который избил гребца незаслуженно, он пинком препроводил за борт. Несчастный плыл за кораблём целых десять миль и что-то кричал. Кажется, он был недоволен. Под его вопли гребцы налегали на вёсла с большим усердием. Алексей пожалел о том, что в его распоряжении всего только четверо надсмотрщиков. Будь их сорок, он мог бы каждые десять миль отправлять их за борт по одному. Тогда скорость корабля возросла бы вдвое. Патрикий имел серьёзные основания метать молнии. Василевс дал ему ровно две недели на то, чтобы дважды пересечь море, существенно задержавшись на северном берегу. Дело не заладилось сразу. Если бы Алексей лично не сходил в Арсенал и не надавал тумаков ленивому скопищу дураков, корабль бы так и не снарядили. Путь в Таврику по вине противного ветра занял неделю. Ещё два дня великий логофет, магистр Лев Мелентий, который был единственным пассажиром судна во время пути на север, вёл в Херсонесе переговоры с тем, кого надлежало доставить в Константинополь. А на обратном пути воцарился штиль.

Занялась заря шестого дня плавания. Патрикий всю ночь не спал, с тревогой перебирая в памяти каждый час, проведённый в Таврике. После завтрака он взошёл на верхнюю палубу и почувствовал ветерок, который с трудом расшевелил море до лёгкой ряби. Пронизанное лучами майского солнца, оно слепило глаза. В безоблачном небе кружилось несколько чаек. Они тоскливо кричали, словно предупреждая о чём-то. Понаблюдав за птицами, Алексей велел поднять парус. Матросы кинулись исполнять приказ. Знаками они давали понять друг другу, что винный бес всё-таки добрался до головы патрикия. Тот стоял на носу дромона, пристально глядя на юго-запад. Одной рукой он смахивал со лба пот, а другой сжимал рукоять меча, пристёгнутого к ремню. И вот, наконец, внимательные глаза его различили в линии горизонта яркую точку, пока ещё как бы влитую в отсвет моря и чуть заметную в синеве. Эта светоносная точка, похожая на негаснущую искру, выдавала берег, притом особенный. Берег трёх морей и пролива. Ромейский берег.

Приглядываясь к нему, Алексей, герой недавних боёв за Крит, почувствовал на спине своей холод страха. Вернуться в Константинополь после пятнадцати дней отсутствия значило для него точно то же, что ночью забрести в незнакомый лес, полный змей. Присутствие здесь, на корабле, Льва Мелентия, с одной стороны успокаивало патрикия, а с другой – усиливало его тревогу. Да, логофет вряд ли мог покинуть столицу, не заручившись гарантией, что во время его отсутствия там не произойдёт того, чего бы он не хотел. Однако же Лев Мелентий, при всей своей проницательности, вполне мог и просчитаться. Лишь о его отлучке на пару-тройку недель могла бы мечтать царица, если бы у неё возникло желание совершить какую-нибудь опасную глупость. А совершать опасные глупости было её любимым занятием. Вместе с тем, хитрец логофет считался ближайшим другом императрицы и даже другом её любовников! Про него говорили также, что он – друг чёрта, и тот никогда ему не позволит попасть впросак.

Вот такими мыслями утешал и пугал себя Алексей, когда вдалеке узенькой полоской обрисовался берег, а ближе – сам Лев Мелентий, поднявшийся из каюты. Он был не в духе. Алексей знал причину. Эта причина ещё валялась в глубине трюма. Слева по борту резвилась стайка дельфинов. Взглянув на умных животных так, что те поспешили уйти под воду, вельможа перенаправил своё внимание на рабов, скрипевших уключинами. Но злобу сорвать решил он на корабельщиках. Стукнув по палубе магистерской тростью, воскликнул:

– Снимите парус к чёртовой матери! Или сами дуйте в него, ослы! Зачем он висит, как тряпка?

– Я здесь командую, – охладил начальственный пыл чиновника Алексей Диоген. При этом он даже не повернулся к нему. И не удостоил ответом его смиренную просьбу дать разъяснение насчёт паруса. Вот ещё! Здесь, на корабле, он, друнгарий, был после Бога вторым. Лишь ветер иногда спорил с ним, лишь к солнцу и звёздам время от времени обращался он за советом. Приняв это во внимание, логофет подошёл к патрикию и пожал ему руку, а вслед за тем прищурился, как и он, поверх бронзовой фигуры апостола, украшавшей нос корабля. И – вздрогнул от радости.

– Что я вижу! Купол Святой Софии?

– Да, это он, – подтвердил патрикий, – думаю, до полудня мы войдём в гавань.

– Но как тебе удалось так точно рассчитать курс?

Друнгарий опять промолчал в ответ. Логофет ловил его взгляд, высоко задрав плешивую голову. По-иному никто в глаза патрикию Алексею смотреть не мог. Даже здоровенные варяги дворцовой гвардии рядом с ним казались детьми двенадцати лет. Лучшего бойца в империи не было. Одной левой рукой он мог бы придушить тигра. На Крите он в одиночку обратил в бегство сто агарян, орудуя своей палицей так, что трупы валились по обе стороны от него, как деревья в бурю.

Великий логофет, напротив, не отличался величественной наружностью. Это не мешало ему всегда и везде держаться с большим достоинством. Те, кто был с ним едва знаком, мучились вопросом – как же он умудрился с таким, мягко говоря, непростым характером побывать в фаворе у трёх правителей и, тем более, у царицы, мстительность и надменность которой вошли в пословицу? Остальные знали ответ на этот вопрос. Ответ был несложен: незаменимому всё прощается.

Флотоводец и логофет стояли бок о бок, безмолвно глядя вперёд. Скорее всего, думали они об одном и том же. Константинополь с его зубчатыми стенами и четырёхугольными башнями в зыбком утреннем мареве надвигался, как неотвязное сновидение. Его облик будто бы создавался сию минуту, невидимыми руками скульптора или кисточкой живописца. При этом купол Софии, которым увенчал город премудрый Юстиниан, издали представлялся чудом нерукотворным. Не было ещё видно предместий, гаваней, рыночной суеты около причалов. Был различим лишь силуэт города, выраставший между двумя сияниями, морским и небесным.

Солнце не припекало уже, а жгло. Расстегнув три пуговицы камзола, патрикий дал знак надсмотрщикам оставить гребцов в покое. Брови великого логофета приподнялись.

– Что это ты делаешь? – спросил он, – зачем останавливаешь корабль?

– Я его замедляю. Хочу, чтобы нас заметили и успели очистить гавань. Для этого я и парус велел поднять.

– Но нам ещё плыть и плыть! Игнатию Нарфику успеют тысячу раз доложить о том, что мы приближаемся! А Игнатий Нарфик работает очень быстро.

– И тем не менее. Лучше потерять час, чем идти на риск. К тому же, твой друг-приятель войдёт во гнев, ежели навстречу ему не выбежит из ворот вся знать, а также и крестный ход с иконами и хоругвями.

– Да, ты прав, – признал логофет, – такие вот времена! Скажи, кто из нас года два назад ответил бы на поклон этого мальчишки? Теперь я вынужден спрашивать у него, что ему мерещится по ночам! Он просто меня извёл. Таких восьми дней я не пожелал бы даже самому чёрту.

«Конечно! – подумал Алексей Диоген, – зачем желать зла приятелю?» Вслух же он произнёс:

– Ничего! Он наверняка проспит ещё часа три, а там мы причалим, и ты уже сможешь смело о нём забыть.

– Твои бы слова, патрикий, да богу в уши! Ты полагаешь, что василевс будет лично вести переговоры с этой скотиной? Да если он и захочет – клянусь, я сделаю всё, чтоб не допустить этого!

– Как? Неужели и во дворце он осмелится вести себя столь же нагло?

– Уверен, ещё наглее! Это отъявленный негодяй среди негодяев, полностью разложившийся! Просто выродок и подлец. В нём нет вообще ничего святого.

Сочувственно улыбнувшись, Алексей бросил ещё один взгляд поверх бронзовой фигуры и зашагал на корму, где был небольшой навес. Лев Мелентий же предпочёл остаться на солнцепёке, чем сойти в трюм. Он начал ходить по палубе взад-вперёд. Пронзительный скрип уключин ёрзал в его мозгу, как игла с зазубринами. Магистр хотел уже заткнуть уши, но именно в ту минуту вдруг появился из трюма тот, за кем плавал в Херсонес дромон «Апостол Варфоломей».

Это был высокий, худой, чуть сутулый юноша с миловидным лицом и длинными чёрными волосами, одетый как сарацин – разве что тюрбана недоставало. Вокруг его больших синих глаз темнели круги от ночного пьянства и прочих радостей жизни. Но он при этом был гладко выбрит и чисто вымыт. Звали этого юношу Иоанн Калокир. Первым, что вызвало его гнев в тот день, было солнце.

– Чёртова крышка от проститутского ночного горшка! – пробормотал он, потерев пальцами глаза. Потом его взор упал на достаточно уже близкий Константинополь, увиденный им впервые.

– Как? – последовал второй возглас, звонкий от потрясения, – Господь разве не поразил до сих пор огнём или наводнением это омерзительнейшее из мест?

Логофет подбежал к своему молодому спутнику, как слуга к строгому хозяину.

– Иоанн! Ты изволил возжелать что-то?

– Да, я хочу вина, – прозвучал ответ.

– Больше нет вина! Ты употребил всё, до последней капли.

– Чёрт знает что, – поморщился юноша, – неужели я умудрился выхлебать пару бочек вонючей дряни?

– Дряни? То было самое лучшее вино из подвалов василевса, благослови его Бог!

– Магистр, я не расположен выслушивать твои шуточки.

Логофет порывисто огляделся.

– Как ты изволил провести ночь? – спросил он затем.

– Ты что, издеваешься? – покраснел от ярости Иоанн, – как, по-твоему, можно провести ночь в ужасном корыте, полном клопов и крыс? Или ты мне скажешь, что это – лучший из кораблей василевса?

– Все крысы были умерщвлены перед плаванием. А впрочем, тебе виднее.

Калокир злобно отвернулся, чтоб плюнуть за борт.

– Ты не желаешь переодеться? – полюбопытствовал Лев Мелентий.

– Это ещё зачем?