Улус Джучи

– Я тебе назначу антибиотики, хорошо?

– Как скажете, – согласился Димка. Его слегка угнетало то, что девушка в униформе пристально смотрит только на его бок, изрезанный скальпелем. На его лицо, которое он считал более достойным внимания таких выпуклых, синих глаз, она даже не взглянула.

– Для перевязок будешь использовать Димексид, а не Бетадин, – прибавил заведующий. Взяв ручку и лист бумаги, он стал писать назначение.

– Значит, у меня сильное воспаление? – спросил Димка.

– Если бы оно было сильным, была бы температура. Её, судя по всему, нет. Ты не на больничном?

– Я взял больничный.

– Правильно сделал. А где ты сейчас работаешь? Всё на том же своём заводе? Ты ведь на Туполевском работал, модели делал?

– Туполевский завод решили закрыть, Евгений Владимирович, – ответил за пациента врач, имени которого тот не знал, – а на его месте построить комерческий жилой комплекс.

Медсестра Анька, с которой Димка созванивался, насмешливо вставила своё слово:

– А знаете, что случится, если завод закроют? Дима тогда пойдёт работать таксистом.

– Опять за руль? – встревоженно изогнула тонкую бровь Тамара Васильевна, поднося к губам чашку кофе, – надеюсь, Дима, теперь ты, по крайней мере, будешь пристёгиваться?

– Конечно! – дал слово Димка. Вернулась шустрая медсестра, которую посылали за пластырем и бинтом. Пока она делала перевязку, её коллеги наперебой убеждали Димку быть осторожнее за рулём и следить за сахаром. А когда перевязка была окончена, Димка быстро надел рубашку, всех горячо поблагодарил, и, взяв назначение, быстро вышел из ординаторской. Коридор был пуст. Из палат тянуло зловонием гнойных ран и больничных щей. Больные обедали, стуча ложками. На посту сидела ещё одна медсестричка, дружная с Димкой. Они здоровались четверть часа назад.

– Ну, что тебе сказал шеф? – спросила она. Димка, с головой погруженный в мысли, остановился.

– Назначил антибиотики. Слушай, Ленка, а как зовут лаборантку?

Девушка удивилась и почесала ноготком нос.

– Лаборантку? Какую именно? Ариану, что ли?

– Если б я знал, как её зовут, то не стал бы спрашивать. Она десять минут назад прошла в ординаторскую. Блондинка с родинкой на щеке.

– Это Ариана! Она у нас с ноября работает.

– С ноября?

– Да, совсем недавно. Мы с ней, как выяснилось, учились в одном медколледже. На Литейном. Если не ошибаюсь, она ещё работает в ресторане.

– Вот как? А кем?

– Точной информации не имею. Должно быть, официанткой. Вряд ли директором. Я бы этому удивилась.

Сестра-хозяйка катила по коридору лязгающую телегу. Дав ей дорогу, Димка свернул на лифтовую площадку, сошёл по лестнице на один пролёт и там закурил между этажами, усевшись на подоконник. Стекло заиндевело. На улице был жестокий мороз. Сквозь байковую рубашку Димкину спину леденил ветер, который задувал в щель деревянной рамы.

Только что наступил две тысячи второй год. Димке он не нравился, потому что обещал быть переломным. Поскольку Димка в свои двадцать четыре года был склонен думать, что всё самое интересное и счастливое в его жизни уже случилось и миновало, он не хотел перемен. Что это могли быть за перемены? Все кругом говорили, что назрел мощный глобальный рывок технического прогресса, что он уже происходит. И в прочих сферах прослеживались рывки, но уже другие, очень похожие на предсмертные судороги. Нерадостно было Димке всё это наблюдать. Совсем не об этом были его любимыекниги.

По лестнице вверх и вниз шастали больные и медработники. Их обилие означало, что пассажирский лифт не работает. Кто-то стал на Димку ругаться из-за курения. Но с его стороны ответа не прозвучало. Какое там! Он смотрел, как прямо к нему спускается вниз по лестнице Ариана со своим фельдшерским саквояжем. Она шла в лабораторию. И заговорить с ней было нельзя. А Димке хотелось, ибо он был весьма недоверчив. До такой степени, что подчас не верил и самому себе, когда заколачивал в свою голову мысль о том, что всё интересное и счастливое в его жизни уже случилось. Но лаборантка болтала по телефону. И вот что Димка услышал, когда она проходила мимо, чтобы свернуть на следующий пролёт:

– У меня сегодня ночная смена! Нет, завтра днём, естественно, буду спать. А вечером в Строгино поеду. Ну, вот смотри: на Щукинской буду я часов в десять. Трамвай идёт минут двадцать. Стало быть, я опять на Щукинской окажусь не раньше одиннадцати. К тебе приеду в двенадцать. Книги отдам и сразу уйду, потому что мне нужнобудет ещё на метро успеть. Короче, до завтра. Или до послезавтра – я, может быть, приеду в пять минут первого. Ой, забыла тебе сказать! Тут со мной полчаса назад такое произошло! Ты мне не поверишь…

Глава вторая

Покупка нового телефона. Взбешённая Ариана приходит с ним на свою вторую работу, где узнаёт, что с ней очень хочет поговорить офицер угрозыска

Ариана Феликсовна Малявкина была родом из Петербурга. Там она и училась на медсестру – только потому, что мама её была медсестрой. Но мама на этом не успокоилась и решила подыскать мужа для своей дочки, притом именно такого, каким был первый мамин жених, который любезно уступил место будущему отцу Арианы. Этого Ариана уже не вытерпела. Ей шёл двадцать первый год. Назанимав денег, она плацкартой перебралась в Москву. Там она сняла комнатушку, устроилась на работу официанткой и поступила на исторический факультет МГУ, пройдя жёсткий конкурс. Это у неё вышло благодаря не столько способностям, сколько дедушке. Он был очень известным специалистом по западноевропейскому Средневековью. Члены приёмной комиссии сразу спросили у симпатичной блондинки с родинкой на щеке, имеет ли она отношение к Петру Фёдоровичу Малявкину. Ариана, предвидя такой вопрос, взяла с собой на экзамен отличную фотографию, на которой была запечатлена она, двенадцатилетняя, вместе с дедушкой на рыбалке.

– А где же родинка ваша? – спросил глава приёмной комиссии, передав фотографию двум сидевшим рядом с ним тёткам, которые сквозь очки и вставные зубы начали выражать сопливое умиление.

– Так она у меня появилась позже, – ответила Ариана, – примерно через четыре года.

Ей предоставили место в студенческом общежитии, где хозяйничали клопы, крысы и вахтёры, принципиальность которых по части мальчиков могла выдержать столкновения даже с полным стаканом водки. С бутылкой – нет. Вскоре Ариане благодаря случайности посчастливилось получить вторую работу – ту самую, лаборанткой. Хоть её приняли на полставки, времени для учёбы уже совсем не осталось. В конце две тысячи первого Ариана взяла в университете академический отпуск до сентября будущего года. Ей стало немного легче. Совсем чуть-чуть. Вот как обстояли её дела, когда она с саквояжем шла вниз по лестнице и болтала с приятельницей, которая ей дала почитать две книги про шахматную теорию.

– Любопытно, – отозвалась приятельница, вполне терпеливо выслушав пересказ дискуссии со священником, – даже очень. А ты зачем собираешься в Строгино?

– Как раз за твоими книгами, – объяснила нехотя Ариана, – Андрюшка их у меня стащил, когда я спала.

– Кто стащил? Твой бывший? Я бы убила ту тварь, которая пропустила его в общагу! Он в Строгино живёт?

– Да, на улице Исаковского.

– Всё понятно. Слушай, Малявка! А ты не переиграешь? Я в половине первого отвалю по важным делам.

– Нет, я не переиграю, – довольно резко ответила Ариана и пресекла этот разговор. Ей стало обидно почти до слёз. Тоже мне, подруга! Ей – про серьёзное дело, она – про книги. Что из-за них трястись? Сказала, что привезёт, значит – привезёт. Куда они денутся?

Сдав пробирки в лабораторию, Ариана попила кофе с девчонками, причесалась, переоделась, вышла под розовое январское солнце и по хрустящему снегу стремительно зашагала к метро, выдыхая пар. Часы на столбе показывали уже двадцать минут пятого, и мороз был градусов двадцать. Все пешеходы почти бежали, красные и дрожащие. Прибавляла шагу и Ариана. Полусапожки с очень высокими каблуками, тёплые брюки, шапка и пуховик поверх свитера защищали её от холода только первые три минуты. К счастью, ещё через три минуты её согрело метро, также источавшее пар из своих глубин.

Несмотря на мрачное настроение и дурные предчувствия, Ариана твёрдо решила поставить сегодня точку в одном вопросе. Для этого ей был нужен Кузнецкий мост. Там, в салоне связи около ЦУМа, она давно уже присмотрела суперский телефон за четыре тысячи. Её старая "Нокиа" никуда уже не годилась. Каждые два часа её нужно было подзаряжать. Привычная пересадка с зелёной ветки на Пролетарскую Ариану выбесила. Она показалась более муторной, чем обычно. Народу было полно. Сходя с эскалатора, лаборантка чуть не упала. Подвёл её сапожок на правой ноге. Он вдруг скособочился. Две недели назад, во время покупки, эти полусапожки были как будто бы в самый раз. Да вот разносились и стали малость великоваты. Так что ж теперь, их выкидывать?

Продавец в салоне сотовой связи заулыбался ей почти дружески.

– Что, надумали?

– Да, надумала.

Обведя глазами витрину с сотнями телефончиков, Ариана остановила взгляд на своём избраннике и от ярости побелела.

– Уже четыре семьсот?

– Я не занимаюсь ценообразованием, – сокрушённо развёл руками улыбчивый продавец, – надо было брать вам его вчера. Или в декабре, когда вы на него глаз положили.

– Хватит болтать! – топнула ногой Ариана, – пишите чек!

Выходя из подлого магазинчика в сумеречную серость Неглинной улицы, она стискивала свои малоубедительные девчоночьи кулаки в кожаных перчатках. Новый мобильник лежал в давно уже приготовленном для него самом недоступном, самом надёжном кармане. Но велико было искушение положить его на бордюрный камень и растоптать. До начала смены, будь она проклята, оставался целый час с четвертью. Ариана решила пройтись пешком до Ленинского проспекта, благо, что отрицательные эмоции пламенели в ней, как костёр, и были сильнее холода. И пошла, синими глазами, встречая мерцающие глаза машин, витрин, светофоров. И не заметила, как дотопала.

Знаменитый ресторан "Троя" располагался в самом начале Ленинского проспекта. Чем он был знаменит? Больной головой хозяйки. Владелицу ресторана звали Марина. Она была с чувством юмора. Но порой её шуточки заходили так далеко и так высоко, что даже безбашенным амазонкам, к числу которых была формально приписана Ариана, и даже доблестному Ахиллу, которым ей иногда приходилось быть по понедельникам и субботам, делалось боязно. Как-то раз Елена Троянская, подлинная фамилия у которой была Петрова, от страха чуть не сошла с остатков ума. Когда отмечали день журналиста, Марина велела ей плюхнуться на колени к очень известному борцу с бесами по фамилии Соловьёв – а он был с женой, и бросить ему за шиворот маленького живого крысёнка с острыми зубками, да ещё при этом продекламировать:

"Кабы я была царица, –