Сожженная Москва

Она, напрягая слух, стояла неподвижно, чувствуя, как холод бежал по ней, охватывая ее члены.

– Он не был еще женат, – проговорил Тропинин, – но какая роковая, потрясающая драма; я всегда говорил…

Дружное блеяние испугавшихся чего-то овец помешало Авроре слышать далее.

– И это ты наверное знаешь? – донеслись до нее опять слова Ксении.

– Видел списки, а чем завершилось – не мог узнать. Конец, впрочем, обычный…

– Но неужели этот маршал… без справок, без суда?

Далее, хотя все стихло за рекой, Аврора ничего не слышала. Ухватясь за сердце, она медленно отошла, поднялась в верхний сад и без памяти бросилась к дому. Пройдя ощупью в свою комнату, она упала лицом в подушку, и долго в темной комнате раздавались ее заглушенные, отчаянные рыдания. «И что я? куда теперь? – мыслила она. – Ужели обычная колея – траур? явится новый жених, добрый, обыкновенный человек, и я, кисейная скромная барышня, выйду за него?.. Прощайте, несбыточные грезы и чувства, прощай, мой заветный, дорогой!»

Давно рассвело. Настало утро. Дом пробудился. Готовили чай. Комната Авроры не растворялась. Горничная Стеша в щелку двери видела, что барышня еще не встает, и, полагая, что она с ночи, по обычаю, долго читала, не решалась ее будить.

– Пусть ее поспит, – сказала Ксения, выйдя с мужем к чаю, – тяжело ей, бедной…

К чаю в залу вышла и княгиня. «Ильюша возвратился, возвратится и жених Авроры», – мыслила она и была в духе.

Тропинин прочел вслух из полученных с почты писем и газет последние известия об армии. Аврора явилась в конце чтения. Ее лицо было бледнее обыкновенного, губы сжаты, глаза светились решимостью. Это был уже другой человек. Она слушала, спрашивала, говорила, но ее глаза были устремлены куда-то вдаль, и она точно не видела и не слышала окружающих ее.

Дьякон рассказал княгине, что Троице-Сергиевскую лавру отстоял господь. Французы трижды туда подходили с целью ограбить святыню, и трижды ее заслонял густой туман.

– Наши охраняют путь к Калуге? – спросила Аврора Илью, когда он, после рассказа дьякона, прочел вслух какое-то письмо.

– Да, – ответил Тропинин. – Наполеон из Москвы посылал к светлейшему – с переговорами о мире; князь, сказывают, прикинулся дряхлым, немощным, плакал и говорил: «Видите мои слезы? вся надежда моя на Наполеона!» – а в конце прибавил: «Впрочем, нечего думать о мире, война только начинается».

Аврора заботливо помогла сестре убрать чашки. Когда же Ксения с мужем удалилась на свою половину, а дьякон пошел готовиться в дальнейший путь, она предложила княгине дочитать вслух начатый роман «Адель и Теодор» и до вечера, как и весь следующий день, казалась совершенно спокойною.

– Удивительная Аврора! – сказала Ксения мужу. – Сколько в ней нравственной силы, как переносит горе! Но что, если бы она все узнала?

Утром следующего дня дьякон Савва пришел поблагодарить княгиню за гостеприимство. Его щедро снабдили деньгами и провизией и дали ему лошадей до Каширы. Оттуда в Серпухов он рассчитывал добраться с каким-либо попутчиком. Когда его кибитка уже стояла у крыльца, Аврора, через Ефимовну, позвала его в свою комнату.

– Вы, отец дьякон, будете в Кашире? – спросила она.

– Как же, сударыня, – не миновать.

– Сдайте там на почту эти два письма.

– С удовольствием, – ответил Савва, просматривая надписи на пакетах, – одно вашему дядюшке, а это… министру? вот к какой особе!

– Мой жених, Перовский, – сказала Аврора, – питомец этого министра; Илья Борисович вам, без сомнения, о нем говорил. Граф, пожалуй, не знает о его судьбе, а мог бы оказать помощь своим влиянием и связями… притом же…

Хлынувшие слезы помешали Авроре договорить.

– Успокойтесь, сударыня, – произнес Савва, – я бережно сдам на почту оба письма.

– Не все, не все еще, – проговорила Аврора, отирая слезы, – как честный человек, скажете ли мне истину на мой вопрос?

– По всей моей совести.

– Вы обо многом говорили по пути с моим зятем; скажите, жив ли Перовский?

Савва смущенно молчал.

– Я вам облегчу вопрос, – произнесла Аврора. – Перовский попал в плен и внесен в список приговоренных к смерти. Все это я знаю… Ответьте одно: жив ли он или погиб?

– Если вам, сударыня, все известно, – ответил дьякон, – что же я, малый, скудоумный, могу прибавить к тому? Богом вседержителем клянусь, ничего более не знаю.

Аврора сидела неподвижно. Слезы бежали по ее лицу.

– Погиб, погиб! – сказала она, подняв глаза на образ. – Все кончено… остается одно… Дядя невдали от Серпухова, заезжайте к нему, вручите письмо лично.

– Будьте спокойны.

– Да ответ… попросите дядю скорее ответить.

Прошло около недели. Был конец сентября. Княгиня оправилась и однажды утром, кликнув Маремьяшу, объявила ей, что теперь, когда возвратился Илья Борисович и пока еще стоит такая хорошая погода, ничто более не удержит ее от отъезда в Паншино. Авроре и Ксении она прибавила, что французы, двинувшись от Москвы, могут, пожалуй, снова направиться в эту сторону, а потому медлить было нечего. Сестры не возражали, тем более что решения княгини обыкновенно были бесповоротны. Начались сборы в путь. Ксения с прислугой принялась за уборку и укладку вещей. Аврора также усердно помогала всем в общих хлопотах, возилась с ящиками, узлами и чемоданами и была, по-видимому, совершенно покойна.

Она зашла как-то в комнату сестры. Был вечер. Ксения, в кофте и юбке, засучив рукава, мыла на лежанке, в корытце, Колю. Аврора, присев возле, с любовью смотрела, как раскрасневшаяся, счастливая сестра мылила и терла мочалкой розовую спинку и смеющееся личико Коли. Обнаженная, нежная шея сестры, с золотистыми завитками волос у подобранной на гребень густой косы, точно дымилась от пара, поднимавшегося с корытца, где весело плескался ее ребенок.

– Вот удивительно, – сказала Ксения, – муж говорит, что Коля более похож на тебя, чем на меня: такой же черноглазый, красавчик и ласковый. Теперь черед за тобой…

Аврора подняла на сестру глаза.

– Не понимаешь? – улыбнулась Ксения. – Надо, чтоб твой будущий сын походил не на тебя, а на меня.

– Ах, Ксаня! за что такая жестокость?

– Но почему же, почему?

Аврора встала, закрыла рукой глаза и молча вышла из комнаты сестры.

В тот же вечер она встретилась с сестрой в полутемном коридоре, Ксения несла связку каких-то вещей.

– Послушай, Ксаня, – сказала, остановив ее, Аврора, – странные вы люди: скрываете, а я все знаю…

– Что же ты знаешь? – смущенно спросила Ксения.

– Ну, да уж бог с вами!

Сказав это, Аврора прошла далее в гостиную.

– Дьякон проговорился! – решил Тропинин, когда ему, после ужина, об этом сказала жена, – вот я его!

– Нет, Ильюша, – ответила Ксения, – сегодня с почты привезли Авроре какое-то письмо, и она долго над ним у себя сидела.

XXXVI