Явление Сатаны. Записки провинциального сыщика

Погореловка, поясню я читателям, не слишком знакомым с нашим уездом, находится в тридцати пяти верстах от города. Так что вы можете себе представить, каково пришлось бокам и иным частям тела Ивана Владимировича, коими он сосчитал каждый ухаб на этой длинной дороге. Но, судя по возбужденному румянцу на щеках и горящим глазам, поездка была не бесполезной.

Наскоро выпив чаю, мы вышли на балкон. Закурили и Иван Владимирович начал свой рассказ:

– Разыскал я, с помощью старосты, дом Зинки. Ее фамилия оказалась Бугрова. Бедняжка действительно от пережитого помутилась в рассудке. Поначалу-то рассказывала складно, но чем ближе к финалу, тем больше тряслась, аж зубами щелкала. А как дошла до самого конца, так и вовсе едва припадок с нею не приключился. Пришлось послать кучера в лавку за водкой. Но и та не сильно помогла. Однако, выяснить удалось много.

Не стану останавливаться на том, что вам, Иван Иванович, уже известно. Перейду сразу к событиям в доме Пальцева, куда Зинку с товарками привезли трое господ. Ей клиенты сразу показались чудными – расположились в большой зале флигеля, выставили на стол пару шампанского. Пили мало, больше разговаривали. Особенно блондин, Владимир Петрович, и напирали все на какие-то страсти – про привидения, кладбища, да чертей. Вроде и смешно рассказывали, но, Зинка говорит, уж больно страшно. Потом двое клиентов ушли с Сонькою, а третий, толстый Матвей Матвеевич, остался с Глашкой и Зинкой. Выпили еще немного шампанского, он опять принялся болтать, а тут и двое его друзей вернулись. Однако без Соньки, сказавши, что та ушла. После чего налили Глашке какого-то вина, из отдельной бутылки. А ей, Зинке, не дали. И опять все повторилось – двое ушли с Глашкой, а Матвей Матвеевич остался с Зинкой. Та, почуяв неладное, попыталась сбежать, но клиент стукнул ей в голову кулаком, и она сомлела. Очнулась в каком-то подвале в полной темноте. Услыхала, что где-то рядом разговаривают. Прислушалась и узнала голоса клиентов. Они слышались как бы из соседней комнаты. Потом мелькнул свет и в раскрытую дверь вошли Валерий Петрович (это тот, что с бакенбардами) и Матвей Матвеевич. Последний, увидав, что Зинка очнулась, замахал руками и закричал: «Только без меня! Я не выдержу!» и убежал.

Тут Пульхров озабоченно потер лоб:

– А дальше уже начинается непонятное, я затрудняюсь даже объяснить… Словом, как рассказала Зинка, из стены комнаты полезли самые настоящие черти! Они смотрели на нее, выли, визжали и тянули к ней руки со страшными когтями!

– Должно ее чем-то опоили, – предположил я.

– Нет, – быстро ответил помощник. – Она настаивала, что вина ей не наливали. А шампанское она не потребляет, потому что ее с него пучит.

– Ну, возможно, ей влили в рот что-то, пока она была в беспамятстве.

Пульхров пожал плечами:

– Кто знает… Скажу по совести, Зинка эта вовсе полоумная. Трясется вся, глаза что плошки круглые, то и дело на окошко оглядывается… А соседи их, я и к соседям на всякий случай заскочил, сказали, что она, Зинка, и раньше-то была как не в себе, блаженная. Такая может еще не то выдумать.

– А ежели она правду говорит? Коли она такой страх видала, не важно – наяву иль только в своем воображении замутненном, то сложно с ума не сойти.

– Ну, Иван Иванович, – от удивления Пульхров даже головой замотал, будто отгоняя наваждение. – Ну, Иван Иванович, и вы туда же! Какие бесы из стены? С каких это пор вы стали мистиком?

– Мистицизм тут вовсе ни при чем. Странно уж больно выходит! Люди все разные – купеческое семейство, девки гулящие, сын добропорядочного семейства. Но все умирают одинаково – в подвалах домов от разрыва сердца и со следами крайнего ужаса на лицах.

– Так их всех, верно, одним и тем же зельем опоили…

– Господин Розенплентер никаких ядов не сыскал. Ну, хорошо – положим, яд быстро разложился. Но для чего нужно было всех непременно в подвал тащить? И что, зелье это неведомое у всех один и тот же бред вызывает? Ведь сын-то младший платицинский лишь умом стал скорбен. А телесно – совершенно здоров!.. Впрочем, прошу простить, что перебил, продолжайте.

– Да. Так вот. Зинка припомнила, что Валерий Петрович, как началась эта чертовщина, стоял рядом, совершенно не обращая внимания на «бесов», и эдак внимательно на нее смотрел, словно шилом буравил! Она еще попыталась схватить его за руку и к нему за спину спрятаться, но он оттолкнул ее. Тут она опять бухнулась в обморок. Очнулась в полной темноте и тишине. Не растерявшись, решила бежать. Стала на ощупь искать выход. Наткнулась впотьмах на трупы подруг своих. Как наружу выбралась, говорит, уж не помнит. В себя пришла только уж когда к дому, где квартировалась, добежала. Не мешкая, она подхватилась и скоренько уехала в свою деревушку. Вот, собственно, все.

– И никто ее не искал? Или, может, господ этих она где видала?

– Нет, ваше высокоблагородие, никто ее не искал. А сама она с той поры и носу из избы не кажет. Так что никаких ниточек, что ведут к «москвичам», она нам не даст.

– Что ж, будем эти ниточки сами искать. Не впервой!

Для поиска братьев Поповых и Иванова я воспользовался тем же способом, что и Груздь – через извозчиков. Конечно, времени прошло не мало, но я рассчитывал, что в нашем маленьком городишке не часто случаются седоки с большим кофром, который не доверяют носить никому. Так и вышло – один возница быстро припомнил, что на днях возил таких седоков, что мы искали – двух тонких и одного толстого. И аккурат с большим ящиком, который они несли сами. Я полагал, что после случившегося «москвичи» направятся на железнодорожную станцию, либо пристань, чтобы поскорее покинуть город. Но извозчик удивил меня, сообщив, что они велели отвезти себя в номера на Хлебной площади.

– Верно, господин ротмистр, знаю я таковских, – с готовностью подтвердил хозяин трактира, когда я обрисовал ему личности разыскиваемых. – Но отчего вы говорите «останавливались»? Они и по сию пору у меня квартируют!

Час спустя под окнами предполагаемых преступников расположился быстроглазый точильщик. А чуть поодаль – легкая пролетка на рессорах. Извозчик, пожилой обстоятельный мужчина, целый день неспешно покуривал трубочку, не обращая внимания на потенциальных ездоков.

Наблюдателям удалось выяснить, что один из троих, Валерий, куда-то исчез – толстый Матвей Матвеевич и Владимир Петрович всюду показывались только вдвоем. С утра они отправились позавтракать. Потом по Набережной прошлись до собора, оттуда на пролетке (извозчик – городовой Симонов) отправились к торговым рядам. Недолго потолкавшись среди покупателей, они зашли в ювелирную лавку Аргунова. Но и там ничего не купили, лишь приценялись. Затем, пешком, неспешно, прошли по Тамбовской до заставы, свернули на Театральную к Хлебной площади, поднялись к себе в нумер, где и пробыли до вечера. Поужинав здесь же, в трактире, опять вернулись к себе и не выходили из комнаты до самого утра.

И так на протяжении нескольких дней они прогуливались по городу, баловали себя водочкой и разносолами, а мы с господином Пульхровым ломали себе головы – не зря ли все нами затеяно. В конце концов, никто же не видел, что они убивали гулящих. Всякие совпадения случаются. Вспомнить хоть дело мещанина Герасимова, которого цепь невероятных случайностей едва не привела в желтый дом! А сведений об их причастности к делу Платициных и Владимирова и вовсе не имелось. Одно было подозрительно – никакой коммерческой деятельностью «представители торгового дома» тоже не занимались.

В конце концов Иван Владимирович предложил немедля арестовать «москвичей», допросить их и все сразу же разъяснить. Я же считал, что спешить не стоило – Иванов и Петровы легко от всего отопрутся.

То, что смерти несчастного семейства Платициных и сына рязанского фабриканта не результат случайности, а чье-то злонамеренное действие, я не сомневался. Положим, Владимиров мог помереть и от сердечного приступа, тем более, по полученным сведениям, он действительно страдал болезнью сердца, наследственной в их роду. Но смерть семейства Платициных, картина которой была совершенно подобной же, схожесть гибели двух проституток и нервическое состояние третьей, просто не укладывались в цепочку случайности.

Опять же, как и с рязанцем Владимировым, наследником Платициных стал человек, при иных обстоятельствах и не смевший бы о нем мечтать – внук покойного старшего брата Ивана Поликарповича, проживавший в Петербурге. Как стало известно из ответа столичной полиции на мой запрос, этот отставной артиллерийский офицер погряз в долгах и в самое ближайшее время мог стать центром грандиозного скандала. Так что богатое наследство оказалось как нельзя кстати.

Впрочем, данное подозрительное обстоятельство совершенно не тронуло полицмейстера, и он вновь принялся поговаривать о закрытии дела, как произошедшего вследствие несчастного случая.

К моему счастью, по городу поползли неясные слухи о якобы являющемся по ночам на Соборной площади сатане, который утаскивал свои жертвы в мрачные подземелья дома Платициных. Конечно, появление подобных слухов было не на пользу спокойствию обывателей. Но они, слухи, поспособствовали тому, что начальство озаботилось пресечением явлений, их порождающих. А по-простому говоря, меня вызвал градоначальник и велел немедля разыскать и наказать злодеев, тем самым предотвратив распространение мистических слухов и разговоров о преступном бездействии властей.

Я ответствовал, что делается все возможное, но сам-то прекрасно понимал, что решающих улик у следствия нет.

Но неожиданные последующие события дали мне в руки тонкую, но довольно прочную нить к разгадке тайны.

Произошло все, как и полагается всякой неожиданности, ночью. В два часа пополуночи я был разбужен звоном дверного колокольчика. И через мгновение появился, разумеется, господин Пульхров:

– Ваше высокоблагородие, – начал он по своему обыкновению. – Иван Иванович, собирайтесь!

– Фу ты, ну ты, Иван Владимирович! Вы, голубчик, хоть какой новый оборот речи придумали б! Или уж просто сапогами потопали бы, а я и так все бы понял, – несмотря на безвременное пробуждение, настроение у меня было приподнятое, должно в предчувствии удачи.

Однако, помощник моей шутки не понял, удивленно похлопал белесыми ресницами и опять зачастил:

– Так, тут, ваше высокоблагородие, экстренное известие! В подвале Платициных, в том самом, задержан дворник Федор Зайцев и купеческий лакей Иван Турапин!

– А что они там делали? – удивился я.

– Я еще не разговаривал с ними подробно, но говорят, что какой-то клад искали.

– Клад!? Час от часу не легче!

– По распоряжению господина полицмейстера в усадьбе Платициных был установлен круглосуточный полицейский пост вплоть до прибытия нового хозяина, дабы людишки хозяйское барахло не потаскали. С полчаса назад старший городовой Шишкин разбудил меня и сообщил следующее…

И Пульхров, торопливо, но обстоятельно, принялся рассказывать, покуда я одевался и вместе с ним усаживался в пролетку.

В начале второго часу полицейские Егоршин и Шишкин обходя усадьбу заметили, что в глубине двора какие-то сполохи огня. Решив, что начинается пожар, они бросились туда, но огонь неожиданно пропал. Однако спустя несколько минут сполохи снова появились. И дополнились осторожным стуком, доносившимся будто из-под земли. Стало очевидно, что это отсвет огня и стук происходят из подвала, того самого подвала, где погибло купеческое семейство. Полицейские поначалу немного струхнули.

– Они решили было, что покойники на место своей смерти наведались! – хихикнул мой помощник.

Но чувство долга пересилило страх и городовые тихонько подобрались к окошкам, выходившим на поверхность у самой земли и заглянув в них увидели двух мужиков. Те, при свете масляного фонаря, киркой и кувалдой ковыряли стену повала. Мужики были опознаны, как дворник Зайцев и лакей Турапин. Окончательно осмелевшие полицейские немедля задержали злоумышленников. После чего Егоршин остался их караулить, а Шишкин побежал за Пульхровым, который квартировал неподалеку.

В подвале пахло сыростью и горячим металлом фонаря. Задержанные сидели со связанными за спиною руками в углу помещения, где были ранее обнаружены трупы. Вернее, сидел только Турапин. Дворник же валялся на боку и громко стонал.

– За кирку схватился, подлец, – оправдываясь, пробасил Егоршин и повернувшись к свету продемонстрировал большую ссадину на скуле и оторванный погон.

– Отлично! Стало быть, каторгу за нападение на представителя власти уже имеете!

Услышав эти мои слова, Зайцев замолчал. А Турапин напротив, бухнулся на колени и тоненько завыл:

– Не виновный я, господин пристав! Как есть не виноватый! Это он все, Федька! – ткнул он товарища в бок носком сапога.