Воин Севера. Сборник остросюжетных рассказов

Огромные серые глазищи, не мигая смотрящие на него, стали еще больше. Вальхийка затрясла головой и нечленораздельно замычала.

– Я знаю, – с нажимом протянул Белоглазый, – у тебя есть еда. Отдай ее мне, и ты умрешь без мучений.

Женщина что-то быстро залопотала на своем языке и молитвенно сложила руки на груди.

– Врешь, ведьма! – взревел викинг. – Чем-то ты сама питаешься, безмозглая тюлениха?!

От ужаса француженка бухнулась на колени и попыталась поцеловать ногу захватчика.

Сигурд грубо отпихнул ее и заскрежетал зубами:

– Не испытывай мое терпение, ведьма! Если я сейчас не получу жратву, то выдавлю твои глаза и сломаю каждую кость в твоем теле!

Вальхийка сморщила личико и заплакала.

«Вот ведь упрямая тварь!» – рассвирепел норманн. Он несколько раз сжал и разжал кулаки, успокаиваясь, и, с трудом сохраняя хладнокровие, вновь попросил:

– Дай мне еды, женщина.

При этом викинг недвусмысленно постучал себя по животу.

Робкая улыбка озарила лицо женщины. А в следующее мгновение она сделала то, чего от нее Сигурд никак не ожидал.

Француженка высоко задрала подол бесформенного балахона, шустро повернулась спиной к мужчине и нагнулась, касаясь ладонями земляного пола.

Белоглазый опешил, вперив единственный глаз в белые, чуть разведенные ягодицы. Во рту пересохло. Он вспомнил, что уже давно не имел женщины. С диким рыком, викинг расстегнул ремень, осторожно опустил на землю меч и потянул завязку пояса.

Он вошел в нее рывком, грубо и безжалостно. Та закричала.

– Да, да! – рассмеялся Сигурд, крепко сжимая пальцами её бедра, – Да, хорошая!

Её крики сменились стонами и всхлипываниями. Белоглазый рычал и хрюкал, как боров, вгоняя восставшую плоть в горячее лоно раз за разом, не желая завершать минуты блаженства. Излив в нее семя, Сигурд оторвал женщину от пола, повернул к себе лицом и вновь насадил на уд. Он крепко сжимал пальцами ее ягодицы, а она стонала и покрывала страстными поцелуями его шею и заросшие рыжим волосом щеки.

Он брал ее уже три раза подряд. Наконец, вдавив податливое тело в сырую черную землю и навалившись сверху, Белоглазый сделал последнее конвульсивное движение и застыл, распластался на своей жертве. С его красного лоснящегося лица лил пот, дыхание сделалось прерывистым. Он лежал на француженке и понимал, что должен убить ее. Хорошая, мягкая девка, но она сделала свое дело – потешила воина. Даже с толстушкой Брунхильдой не было так хорошо, как с этой безымянной худышкой. Та только и умеет, что орать от восторга и вцепляться пятерней в бороду или бить немаленьким кулачком в нос. А эта… словно горячая лошадка, чувствует малейшее желание хозяина: выгибает спинку, устремляется всем телом навстречу, делая миг блаженства еще острее, еще ярче. А как она умеет ласкать его губы, сосать язык и целовать в шею. С этой вальхийкой он при жизни ощутил наслаждения Асгарда.

Сигурд тяжело вздохнул и приподнялся на локтях. Лицо женщины тоже раскраснелось, на губах улыбка, она обвила его шею руками и что-то щебечет на своем языке. «Притворяется, – решил Белоглазый. – Не хочет умирать. Делает вид, что согласна на всё».

– Я не больно убью тебя, – сказал Сигурд и сдавил пальцами тонкую шею. Женщина дернулась, глаза ее расширились. Она с мольбой уставилась на викинга.

– Так надо, – прорычал он, – Даже добряк Мелигаст не оставил бы тебя в живых. Ты можешь выдать меня. Жизнь воина дороже жизни бонда.

Пальцы все сильнее сдавливали шею. Взгляд вальхийки поплыл, лицо посинело. Но когда последняя искра жизни должна была погаснуть, Сигурд неожиданно убрал руку и поднялся. За его спиной женщина каталась по полу и надрывно кашляла, а он стоял, угрюмо уставившись в желтые языки пламени, и молчал. На что он годен, если у него не хватило духу даже на такое простое дело. А ведь он сын берсерка. Что сказал бы старый Олаф, узнав о возмутительной слабости отпрыска. Сигурд зарычал от злости, подхватил с пола грубо сколоченный табурет и запустил им в стену. Потом сел на землю и обхватил голову руками. Он долго сидел так без движения, пока женщина не подползла к нему и не прижалась к его спине.

Ему было тепло и хорошо. А потом она отстранилась, протянула к нему мокрую испачканную гноем ладонь и, смешно кривя личико, что-то недовольно проговорила.

– Это твои виноваты, – буркнул Белоглазый, – Стрелой зацепили. Рана небольшая, но плохая…

Вальхийка смешно запричитала, делая знаки, чтобы Сигурд снял рубаху. При этом в ее руках неожиданно появился нож с коротким лезвием. Где она его прятала? Похоже, он всегда был при ней. Сигурду стало смешно. А ведь она могла его прирезать, пока он расплылся, как сырая лепешка под руками пекаря. Не прирезала. Почему? Испугалась? Лезвие тонкое. Ткнула бы в ухо, и Белоглазый проснулся бы за кромкой Мидгарда. И в Вальхаллу такого дурака бы не пустили.

Француженка продолжала настаивать. Сигурд усмехнулся, стащил с себя короткую кольчугу, скинул кожаную рубаху.

Вальхийка взглянула на рану, покачала головой и недвусмысленно постучала себя пальцем по лбу.

– Но-но! – прикрикнул на нее викинг, – Много позволяешь себе, женщина! Я ведь могу и передумать!

Похоже, знает толк в лекарстве. Быстро и сноровисто распорола гнойник, извлекла наконечник стрелы, после чего полила рану какой-то жидкостью и туго завязала длинным лоскутом тряпки. Причем, в качестве перевязочного материала использовала ту самую тряпку, что до прихода Сигурда старательно зашивала. Белоглазый заметил это и сделал для себя мысленную зарубку.

– Где ты так шустро научилась обращаться с ранами?

Вальхийка поняла, пожала плечами и показала пальцем на стену, где во множестве сушились пучки разных трав.

– Молодец, – одобрил викинг, – А муж твой где? – Сигурд ткнул пальцем ей в грудь и дернул себя за бороду.

Поняла. Вон как скривилась. Быстро провела пальцем по горлу и махнула рукой в сторону двери.

– Ясно, – кивнул Белоглазый. – Одна, значит, живешь. В лекарстве ты разбираешься, а вот хозяйка никудышная. В доме у тебя пусто, живности нет. Хоть лепешка и вода найдутся? Я голоден, как волк Фенрир. Готов сожрать не только солнце, но и весь ваш Валланд, будь он навеки проклят богами!

– Lespommes? – неуверенно предложила француженка.

– Плевать! Лишь бы брюхо набить! Неси всё, что есть!

* * *

Вдову звали Анна. Как понял Сигурд, она уже много лет жила одна. Судя по выразительным кивкам и ругательствам в сторону города, муж ушел за кромку не без участия местной знати. С пищей у крестьянки было худо. Белоглазый употребил все предложенные съедобные коренья, несколько гнилых яблок, сухую и твердую, как подошва, лепешку и запил всю эту немудреную снедь колодезной водой. Не пиршество в Вальхалле, конечно, и даже не стол селундского треля, но уже кое-что. Единственный глаз разбойника масляно заблестел от удовольствия.

А еще эта высоченная чернавка была ласковой. Не просто ласковой, а немыслимо ласковой. Таких женщин Сигурду видеть не доводилось. Анна не упускала возможности коснуться его руками, поцеловать, потереться мягкой щекой, пошептать что-то тихое и умиротворяющее, а еще она бросала на него такие взгляды, что бельмастый здоровяк плыл, ощущая себя легкой щепкой на волнах порубежной реки Ивинг, которая плавно, но неуклонно движется в царство асов. В ее присутствии Сигурд ощущал себя чуть ли ни богом, способным потеснить в пантеоне самого Одина. Хотелось быть добрым и щедрым.