Маленькие люди. Коротко – о длинном

– Ну да, Куроедов. И другой… с носом…

– Тупикян. И что?

– Вы тогда были немного… как бы это сказать…

Мариночка смущенно замолчала.

– Ну, говори, говори, – потребовал Свирепеев. – Не тяни кота!

– Вы выпили немного… много, – решилась, наконец, Мариночка. – А потом меня подозвали и шепнули, чтобы я вашу бутылку перепрятала. Вы еще сказали, что за себя не ручаетесь, а бутылочка вам потом самому пригодится, и вы не желаете ее на этих халявщиков из главка тратить…

– Ну, а дальше-то, дальше что?

– Дальше? Дальше вы водку пили…

– Ну, это понятно, а потом что было?

– Вы с Куроедовым в чехарду играли, пока не заснули, а Тупикян на столе лезгинку танцевал…

– Какую лезгинку?! Я спрашиваю, что с виски случилось?

– Да ничего не случилось. Я эту бутылку тихонько забрала из шкафа, и, как вы приказали, перепрятала.

– Где она?!

– У вас в столе должна быть. В нижнем ящике посмотрите.

Свирепеев ринулся к столу, рванул к себе нижний ящик, и обомлел, – оттуда на него смотрела красивая бутылочка шотландского виски!

– Не понял, – пробормотал Свирепеев. – Это как же… Это что же… А я думал, Мурашкин все выдул…

– Да что вы, Иван Израилевич, – махнула рукой Мариночка. – Мурашкин у нас язвенник, потому что трезвенник… ой, трезвенник, потому что язвенник. Ему вообще ни капельки нельзя…

На следующий день Мурашкина восстановили на работе. И правильно, – у нас кадры на дороге не валяются. Тем более, трезвые.

А Свирепеев с тех пор виски разлюбил.

Складка

Женщину, служащую в Учреждении, видно издалека. Она подтянута, неброско одета и еще более неброско причесана, но главное ее отличие от всех остальных дам, – государственное выражение лица. Сразу видно: эту женщину обуревают не мысли о новом рецепте борща, или, скажем, о подозрительной эсэмэске в телефоне мужа. Ее думы – о больших задачах, стоящих перед Учреждением, и о том, как эти задачи решить. От этого на лбу у таких женщин прорезается особая, Государственная Складка.

И даже если однажды придет такая дама к пластическому хирургу, ни за что не позволит она убрать Особую Складку, этот бесспорный след правильного хода мысли. И правильно сделает. Говорят, одна Руководящая Женщина после непродуманного хирургического вмешательства даже Потеряла Доверие Вышестоящей Инстанции, и для Возвращения Доверия ей пришлось вернуть Складку на место, причем на этот раз – за свой счет!..

…До Большой Карьеры и Государственной Складки, а тем более до Доверия Инстанций Зиночке было далеко. Она трудилась в Отделе Входящих всего год. Зиночка была маленькая и худенькая, и Начальница Отдела, Мальвина Бархударовна, звала ее просто – «девочка».

– Девочка, найди-ка письмо за номером 136/67/998-В, – просила Мальвина Бархударовна.

– Сейчас – мгновенно отзывалась Зиночка, и через минуту письмо лежало на руководящем столе.

– Девочка, включи чайник, кофейку хочется, – просила Мальвина Бархударовна.

И уже через три минуты перед начальницей исходила вкусным паром чашка кофе.

– Вот все бы так работали, – говорила Мальвина Бархударовна, – давно бы коммунизм наступил. Или даже капитализм…

Работы у Зиночки было много. Она приносила почту, раскладывала по папкам и подшивала входящие письма, относила письма на подпись в Канцелярию, а однажды принесла письмо прямо в Приемную Генерального Начальника!

Словом, девочка росла.

В личной жизни у Зиночки ничего особенного не происходило. Институтские подружки как-то разом повыходили замуж, родили детишек, и созванивались с Зиночкой только для того, чтобы поздравить ее с Новым годом. Не было у Зиночки и молодого человека, – если, конечно, не считать молодым человеком пятидесятилетнего Семена Викторовича, лысого женатого доцента, изредка – но все реже и реже, – остававшегося у Зиночки на ночь. Потом доцент исчез навсегда, в пустой квартире Зиночку никто не ждал, и она отдалась работе. Зиночка приходила в Отдел первой, уходила последней, аккуратно выполняла все команды Мальвины Бархударовны, и числилась в ее любимицах.