Иллюзия прогресса: опыт историософии

Во-первых, о самой идеи троичности Божественного.

Представление о Святой Троице, т. е. о Боге – отце, Боге – сыне и Святом Духе как о неразрывном и неслиянном единстве, можно было бы интерпретировать как символ основной трансценденталии (напомним, имеется в виду генеративная структура бытийственного мышления), дающий индивиду возможность соотноситься со сверхприродным и так самосоздаваться в качестве личности, нравственного существа. Таким образом можно было бы говорить о том, что это конечное во времени существо способно выполнять единое для всего рода человеческого назначение – бесконечное одухотворение мира.

Далее – представление о сотворении Богом человека.

В этом случае можно было бы говорить об упоминавшемся выше «втором рождении», т. е. о превращении созданного природой существа в человека со способностью нравственного Сознания, как о своего рода чуде, самой природой не предусмотренном. Именно в таком смысле мы смотрим на Бога как на Создателя. Поэтому лишенным смысла оказывается тот дискурс, в котором в одном контексте обсуждаются вопросы, существует ли Бог и произошел ли человек от обезьяны.

Теперь – о провиденциальности. В идее о Божественном промысле можно было бы увидеть интуицию о том, что возможность сверхприродной духовной реальности предопределяет способность совершения актов Сознания каждым новым индивидом в некогда уже проложенных, т. е. предопределенных трансценденталиями формах, или руслах.

О воскрешении из мертвых и бессмертии. О. Шмеман видел смысл христианского представления о воскрешении в «восстановлении жизни как общения, [христианство] говорит о том теле духовном, которое сами мы за всю свою жизнь создали себе любовью, интересом, общением, выходом из себя; оно говорит не о вечности материи, а об окончательном её одухотворении, о мире, до конца, целиком становящемся телом, а это значит – жизнью и любовью человека; о мире, до конца становящемся приобщением к Жизни»[163 - Шмеман А. Цикл бесед о христианском понимании смерти // https://www.gumer.info/ bogoslov_Buks/ dushepopechenie/Shmeman_Smert.php]. Похоже, что речь по существу идёт о трансцендировании и Бытии в смысле очень близком тому, что предлагается философией Сознания. Потому есть основания соотнести это представление с идеей о сверхприродной реальности как вечно сопутствующей человеческому роду (имманентной ему), т. е. как своего рода бессмертной. Такая реальность может интерпретироваться как свидетельство того, что Сознание-Бытие способно возрождаться в каждом приходящем в мир индивиде из плоти и крови. Выше уже шла речь о том, что оно единично. Мамардашвили привлек наше внимание к высказыванию Паскаля, полагавшего, что «мышление человечества есть мышление одного единственного человека, мыслящего вечно и непрерывно». Возможно именно в этом – но и только в этом – смысле можно говорить о бессмертии души (если под «душой» понимать то сверхприродное, что мы взращиваем в себе сами)[164 - «Любознательным же людям, которые так настойчиво стараются хоть что-нибудь узнать о том мире, можно дать простой, но совершенно естественный совет: терпеливо дожидаться, пока не попадёте туда» (Кант И. Грёзы духовидца, поясненные грёзами метафизики // Кант И. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 2. М., 1994. С. 266).].

О грехопадении, или о «первоначальном зле отпадения». В нашем случае это можно понимать так, что речь идет об обретении человеком возможности Сознания, но не реализовавшейся, а обратившейся дьяволиадой псевдосознания.

О личностной природе Бога. Это одно из наиболее сложных для интерпретации представлений. Можно было бы рассуждать так: мы изменяем собственную природу, подчиняясь сверхприродной силе, которую способны обнаружить в себе, отдавая ей часть себя, свои стремления и помыслы. Для неё мы жертвуем своими страстями, привычками, комфортом – иначе, строим свою душу. Мы меняемся, становимся другими, иногда настолько другими, что и говорят о «втором рождении». Такая самоотдача возможна только в любви.

Сказать, что речь идет о любви к добру, истине, красоте, о благоговении к совершенству будет верно, но недостаточно. Христианская любовь, соединяя все ипостаси Святой Троицы и человека, связывает равноценные (но не равновеликие) личности. Личность (лицо) тут ключевое предельное понятие. На такую любовь-самоотдачу, преодолевающую зло мира, способны только Божественная и богоподобная личности. Сверхприродная реальность (сила), прорастая в нас, так же отдаёт нам себя саму – и здесь, как можно предположить, генезис трансценденталий. Иначе мы не могли бы вообще осознавать присутствие этой силы. И если мы в целом признаём возможность сверхприродного, представление о нематериальности личности не выглядит абсолютным.

И, наконец, о «конце мира», или об Апокалипсисе. Логично было бы предположить, что такой конец вполне вероятен, поскольку, как мы уже видели, человечество своими действиями способно собственными руками привести к мир к гибели не только цивилизации, но и самой жизни на земле.

* * *

Всё сказанное ни в коей мере не следует истолковывать как попытку поставить под сомнение представление о таком постижении Бога, которое даётся человеку в непосредственном религиозном переживании, о вере[165 - О. Сергий Желудков – один из немногих, к сожалению, православных священников, вышедших за рамки традиционного церковного сознания, – называл такое постижение Бога «символическим» (о. С. Желудков. Почему и я – христианин. Франкфурт-на-Майне, 1973. С. 36).]. Живая вера не должна и не может быть предметом рационального рассуждения, и поэтому следует признать её безусловное право на существование и на этом с уважением остановиться.

Тут же речь идёт о другом: если христианство как учение будет преображаться в ходе «антропоцентрического поворота», то расхождения между ним и философствованием, как и сама идея об их несовместимости или противоположности («разум versus вера»), окажутся относительными. Эта идея, казавшаяся абсолютной и отводившая религии статус некоего до- и антинаучного мировоззрения, в известной степени снимется.

По справедливому мнению А. Гусейнова, «философия имеет двуединую природу: одной частью она родственна науке, другой частью – религии. Она апеллирует к разуму, является особого рода знанием о мире, и это роднит её с наукой. И в то же время философия есть особого рода отношение к действительности, образ жизни, убеждение, верование, она занимается аксиологическими проблемами, которые суть скорее дело выбора, чем знаний, и это роднит её с религией и теологией»[166 - Гусейнов А. А. Философия между наукой и религией // Вопросы философии. 2010, № 8. 2012, 3, 8.]. В свою очередь, Дм. Матвеев верно заметил, что «если мы находим внутреннее основание веры вместо внешне-фактического, тогда наука из страшного врага веры способна превратиться в её друга, в средство, хранящее от идолов»[167 - Матвеев Дм. Как спасти «разговор о Боге» // Континент, 2009, № 139 (http://magazines. russ.ru/ continent/2009/139/bi26.html).]. Мамардашвили же полагал, что различие между религией и философией состоит в том, что, исходя из одного корня, они раздваиваются: первая останавливается на том, что устанавливает реальность сверхопытного, а вторая – не только устанавливает, но и ищет его основания.

Всё сказанное позволяет предположить, что человек способен к некоему целостному предельному восприятию мира (со-знанию/познанию/со-творению), которое выходит уже за рамки традиционного значения понятия «религия». Традиционные религиозные представления со временем ремифологизируются и таким образом выходят на новый уровень сложности, отвечающий всем запросам свободного разума, обогащённого культурой. Для каждого поколения, приходящего в мир, такое мировоззрение по своей онтологической природе представляло бы собой единственно возможное отношение к жизни для того, чтобы стать действительным человеком. (По отношению же к культурно-цивилизационной специфике оно нейтрально.)

Нужно подчеркнуть, что было бы неверным противопоставлять это целостное мировосприятие исторической церковности. Исторические формы религии необходимы так же, как строящемуся зданию необходимы леса: когда-нибудь здание будет полностью воздвигнуто и надобность в лесах отпадет. Но строительство может длиться неопределённо долго, и потому всё это время леса будут играть собственную – необходимую, но вспомогательную роль[168 - Христос учил, что «придут времена, когда Богу будут поклоняться в духе и истине, а не на горе и не в храме. Это не значит, что храм не нужен. Это значит другое: храм – лишь опора, важная, многозначная, символичная, но опора» (Курочкина М. Экзистенциальные основы веры // Курочкина М., Померанц Г. Тринитарное мышление и современность. М., 2000. С. 54).]. В этом смысле религиозное воспитание и конфессиональная принадлежность суть немаловажная опора для внутреннего побуждения к волевому усилию. Если человек воспитывался в религиозной среде (или даже если он уверовал в зрелом возрасте) и воцерковленность для него представляет собой естественное состояние, ему будет проще утвердиться в своей обновлённой вере.

Возможно, вероисповедальные различия между основными направлениями христианства во многом потеряют своё значение при переходе от форм, ориентированных на внешнее, к формам, ориентированным на глубины самого человека. То, что разделяло христиан и во имя чего бушевали страсти, может оказаться не очень существенными историческими реалиями.

* * *

Итак, тринитарность свидетельствует, что быть христианином в пределе тождественно тому, чтобы находиться в состоянии Сознания, бытийствовать. В этом смысле можно согласиться с Д. Бонхёффером, говорившим, что «быть христианином не означает быть религиозным в определённом смысле… а означает быть человеком»[169 - Угринович Д. М. Безрелигиозное христианство Д. Бонхёффера и его продолжателей // Вопросы философии. 1968, № 2. С. 94–102 (http://ecsocman.hse.ru/text/17298917/).].

Если вспомнить, что просвещение в том смысле, который вкладывал в это понятие Кант, состоит в достижении человечеством совершеннолетия, истинно человеческой зрелости, становится ясно: основная роль в этом должна, конечно, принадлежать именно тому целостному (назовём его вслед за М. Михайловым, планетарным?) мировосприятию, о котором шла речь выше. Тогда оказались бы пророческими приведенные в эпиграфе к данному разделу слова о. Меня.

Возвращение тринитарности его истинного места – это действительно революция в христианстве. Именно эта революция могла бы дать человеку возможность исполниться, пребыть (или спастись), т. е. создавать реальность Сознания-Бытия. Это и стало бы разрешением проблемы, которую представляет собой христианство.

«При нынешней глобализации мира должна возникнуть идея, в которую могли бы уверовать все люди, то есть новое сознание, укоренённое в религиозном вдохновении и питаемом им чувстве ответственности за судьбу всего человечества и каждого отдельного человека. Человечеству нужен… луч света, который осветил бы те правильные, но сугубо рациональные постулаты, условно говоря, “свободы, равенства, братства”, прав человека, осуществить которые можно лишь достигнув духовного просветления. Когда такая новая религиозная идея овладеет достаточным количеством людей во всем мире, появится и надежда». Это – религия «личности и свободы. И в её основе будет лежать способность человека следовать собственному внутреннему голосу, что требует неимоверных духовных усилий… язык нового религиозного сознания, …почти не имеет отношения к языку церковному»[170 - Михайлов М. B XXI век я всё же смотрю с надеждой // Дружба народов. 2000. № 2. С. 163.].

Напомним в связи с этим, что, согласно Вл. Соловьёву, великое предназначение христианства – утвердить на Земле Вселенскую церковь и устроить жизнь человечества согласно заповедям Христа. Это и есть ядро известной соловьёвской идеи о «всемирной теократии». При этом речь никоим образом не идет о политической или какой-либо иной «здешней» власти церкви. Напротив, католическую церковь философ критиковал как раз за её чрезмерное непосредственное участие в жизни и делах этого мира. Главная мысль Соловьёва состоит в том, что христианство в лице Вселенской церкви должно быть подлинным духовным руководителем, нравственным авторитетом человечества – и только в этом смысле властью. «Мирская политика должна быть подчинена церковной, но никак не чрез уподобление Церкви государству, а напротив, чрез постепенное уподобление государства Церкви. …Церковь должна привлекать, притягивать к себе все мирские силы, а не втягиваться, не вовлекаться в их слепую и безнравственную борьбу»[171 - Соловьёв Вл. Великий спор и христианская политика // О христианском единстве. М., 1994. С. 65.].

Именно в связи с этим своим убеждением Соловьёв критиковал и православие – за отчуждённость от злободневных забот мира, за ограничение своих задач достижением уставного благочестия[172 - Вот авторитетное мнение: «Духовная трагедия русской Церкви… в неизжитости в церковном сознании и в церковной жизни косной инерции староверия и обрядоверия, в утробном ферапонтовском сопротивлении всему живому и подлинному, в реакционном испуге перед всякой мыслью и творчеством и в гонении на них» (О. Шмеман А. Ответ Солженицыну // http://www.golubinski. ru/ecclesia/re_sol.htm).]. Впрочем, он критиковал и католичество: «Одностороннее благочестие Востока и односторонняя практичность Запада оказались одинаково неблагоприятны для развития человеколюбия и милосердия в обществе. На Востоке были слишком заняты догматикой и обрядностью, а на Западе церковным правом и политикой»[173 - Соловьёв Вл. Великий спор и христианская политика // О христианском единстве. М., 1994. С. 65.].

Размышления Соловьёва касались давно обсуждаемого вопроса о том, каково должно быть отношение христианства к делам «внешнего» мира. В наши дни крепнет убеждение, что помимо праведной личной жизни долг христианина состоит также в том, чтобы всемерно содействовать уменьшению в мире зла самой социальности (политического, национального, экономического и прочего)[174 - Е. Рашковский полагает, что в сложных условиях современного мира происходит «перемещение нынешних приоритетов религиозного опыта из области ритуальной (календарь, богослужебный чин, регламентация ритуальной чистоты, дневной обиход, жизненный цикл и так далее) в область внутренней жизни и – отчасти социального служения человека» (Рашковский Е. Б Многомерность развития. На путях к гуманитарной глобалистике (из записок историка-религиоведа) // Мировая экономика и международные отношения. 2010, № 12. C. 74–86).]. Убедительно сказал об этом Д. Бонхёффер в своих размышлениях о «последнем» и «предпоследнем». То, что всё это до сих пор приходится доказывать, что это не стало аксиомой для каждого, кто называет себя христианином, свидетельствует о неадекватности традиционных верований потребностям сегодняшнего дня. Протестантское богословие, а также католическая теология освобождения сделали ряд важных шагов в социальном служении. Что касается православия, то все попытки создать либеральную православную субкультуру остались пока что неосуществлёнными[175 - См. Лёзов С. В. Христианство после Освенцима // Иное. T. 3. M., 1995. С. 253 и сл. В нашей стране вопрос о религии приобрёл в посткоммунистическую эпоху особую актуальность. Ныне приходится говорить о такой клерикализации, которая уже компрометирует само христианство. Клерикализм доходит сегодня до откровенного мракобесия и черносотенства, а православие нередко сводится к охранительному квазипатриотизму. «Национал-православие (не имеющее, естественно, ничего общего с подлинной верой в Христа) и национал-большевизм вполне уживаются, больше того, сливаются воедино в агрессивном служении делу “возрождения православной духовности и великих традиций прошлого”» (Красиков А. Назад к единомыслию? Религиозные свободы в России конца XX века // Континент. 2000, № 105. С. 282).].

«Планетарное сознание», о котором говорил М. Михайлов, не стоит, конечно, отождествлять с идеей утверждения на Земле Вселенской церкви. В то же время оно по существу именно о том, как устроить жизнь человечества согласно заповедям Христа. Какие силы способны стать его носителем? Священное Писание утверждает, что «от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут» (Лк., 12:48). Влиять на непросвещённые массы надлежит сильно развитым людям, способным осознать свои возможности и предназначение. Это не значит, конечно, что им надлежит заниматься морализаторством и ограничиваться учительством. Их главное призвание – свободная мысль. Только она может послужить условием для личностного роста и движения к правовому порядку; такие цели должны сознательно ставиться[176 - В России П. Струве в своё время призывал к общей деятельности христиан и неверующих, основанной на вере в общечеловеческие ценности, ссылаясь на «сверхцерковную», или «внецерковную» веру в «правду Божью» (Струве П. Б. Несколько слов по поводу статьи С. Н. Булгакова // Полярная звезда. 1906, № 13. C. 128–130).].

По этому поводу Э. Соловьёв отмечал, что «развитие права в Западной Европе… оставалось стихийно-объективным процессом, движущие силы которого лежали в независимых от правопонимания (во многом просто бессознательных) реформистских изменениях религии. В современном, глубоко секуляризованном мире подобный механизм правопорождения просто невозможен. Поэтому нам предстоит повторить генезис на новом уровне рациональности и идеализма, – на уровне чисто правовой интенциональности»[177 - Соловьёв Э. Ю. Выступление на «круглом столе» // Вопросы философии. 1992, № 2. C. 24, 31–32 и сл.].

Всё это требует, конечно, помимо прочего серьёзного реформирования систем воспитания и образования. В основу процесса социализации людей должно быть поставлено такое гуманистическое воспитание, которое взяло бы за свою основу представление о человеке как об искусственном создании, самопорождаемом через культурно изобретённые символы и устройства. Необходимо воспитание человека в условиях своеобразной «трихотомии “религиозные институты-государство-гражданское общество”, …[когда] церковь (или, шире, религиозные институции), государство и гражданское общество суть взаимодополняющие, взаимопроницающие, но все же взаимонесводимые, неразменные измерения одних и тех же – и индивидуальных, и коллективных – человеческих судеб»[178 - Ворожейкина Т., Рашковский Е., Умнов А. Гражданское общество и религия // Мировая экономика и международные отношения. 1997, № 8. C. 118, 120.].

* * *

Нельзя предвидеть, захочет и сумеет ли человечество прорваться чрез дьяволиаду псевдосознания, которое, как мы видели, в целом всё ещё определяет в целом его жизнь, и строить свою жизнь, преодолевая его. Уверенно можно сказать лишь, что в свете накопленного по сей день опыта это было бы подлинным чудом.

Не дать случиться аду

Dixi et animam levavi

Время подвести итоги.

Задача наша состояла в том, чтобы показать знаменательные возможности, которые возникают для решения историософских проблем в результате соотнесения их с реалиями современного мира, идеями философии сознания и представлениями о человеке христианства.

Сказанное в книге, позволяет, как мне представляется, утвердиться в следующем предположении: массив многообразных достижений человечества сам по себе не свидетельствует о непреложном всестороннем поступательном движении – общественном прогрессе. Жизнь есть способность изменяться, и многое, очень многое в разных сферах меняется, подчас драматично быстро и радикально. Да, в отношении успехов науки и технологий, а также в социальном освобождении человека действительно можно говорить как о разворачивающемся поступательном движении. Но что касается этических основ жизни в сообществе людей, личностного и нравственного роста индивида и очеловечения мира, существенного уменьшения в нём зла, то поступательности в целом не замечается. Человек по-прежнему открыт злу и способен всецело отдаваться ему. Мир сегодня в целом пропитан злом не меньше, если не больше, чем любая предшествующая эпоха. Неясно, может ли человек вообще избыть зло. Достигнув определённого уровня культурности и цивилизованности, человечество едва ли не попятилось назад. Едва ли такое однобокое движение можно принять за всесторонний прогресс, ведущий к миру, в котором зло станет незаметным. Вл. Соловьёв полагал, что человечество находится на пути от человекозверя к Богочеловеку. Наше время показывает – по меньшей мере – то, что несостоявшееся Богочеловечество застряло на этом пути.

В чём причины того, какими путями пошло человечество в XX-м столетии и вышло в XXI-е? В либеральных идеологиях, без сожаления распростившихся с «отсталым» христианством и фактически проложивших пути к безрелигиозному, во многом утратившему истинно человеческие ценности массовому обществу? В оголтелом национализме, без которого едва ли разразилась бы Первая мировая война, донельзя снизившая достоинство и цену человеческой жизни? В появлении тоталитарных государств, когда вырвались на историческую сцену нацисты, потрясшие мир Холокостом? Когда коммунисты устроили свой невиданный эксперимент и в течение семидесяти лет терзали многострадальную Россию? Когда обе эти дьявольские силы развязали Вторую мировую, сгубившую десятки миллионов жизней? В инертности консерватизма, игнорирующего остроту социальных противоречий и надвигающегося (или уже наступившего) экологического кризиса? В неспособности сегодняшних развитых стран адекватно осмыслить насущную необходимость выстраивания новых отношений с остальным миром, что и позволяет поднимать вопрос о столкновении цивилизаций?

Всё это действительно можно считать непосредственными причинами сегодняшнего неутешительного состояния дел. Но за ними скрывается общая, глубинная причина – нравственная незрелость человека, его слабое личностное развитие, выразившееся в безрелигиозности (в широком смысле слова). Если понимать под цивилизованностью изживание варварства, о незрелости следует говорить именно в этом смысле. В наше время, как и в предшествовавшие эпохи, большинство людей по-прежнему не преодолевает в значительной мере «склонность ко злу» в своей природе, говоря словами Канта.

Индивид, как уже говорилось, в равной мере способен на выбор либо света – Сознания, Бытия, нравственности, либо тьмы – бес-сознательности. Для верного выбора нужна воля, т. е. сила. Но для появления доброй воли есть много препятствий. Прежде всего, осуществлять самостоятельное усилие разума трудно, намного легче пользоваться уже готовыми – чужими – представлениями. Именно так делают те, кто не в состоянии мыслить самостоятельно – осознают они это или нет. У человека, который не утруждает себя нравственно-интеллектуальным трудом, действуют почти бессознательные установки, которые обычно не поспевают за изменениями мира и, наслаиваясь друг на друга, постоянно искажают картину мира. С ними трудно расставаться, работает инерция.

В результате то, что человек видит, не даёт ему увидеть то, что есть в реальности. Для получения незамутненной картины мира ему приходится пробиваться через многочисленные наслоения псевдосознания. Получается это далеко не всегда. Людям в целом присуща леность ума и сердца, инерция бес-сознательной жизни. В подавляющем большинстве мы, грешные, предпочитаем не утруждаться, отдаваясь случайному сцеплению событий, и таким образом потворствуем широкому разливу зла в мире.

Таким образом, если оценивать путь человечества во времени, имея в виду очеловечение, одухотворение мира, то, что мы принимаем за всесторонний прогресс, в целом оказывается иллюзией. Прошлое и настоящее ясно показывают, что тут вместо всеобщности имеется локальность и неравномерность, наряду с поступательностью – прерывистость и обратимость.

Но если появляются сомнения в идее всеохватывающего прогресса, то приходится задуматься и о том, стоит ли искать некий внеположенный человеку смысл истории. Скорее, смыслы могут создаваться самим человеком[179 - «Само борение человека за утверждение и развитие глубоко нравственных, высших ценностей жизни и есть, по сути дела, процесс реализации смысла истории» (Рашковский Е. Б. Человеческое достоинство и смысл истории // Рашковский Е. Б. На оси времён. Очерки по философии истории. М.: Прогресс-Традиция, 1999. С. 21).]: именно это и происходит вследствие трансцендирования. В результате случаются «вспышки» Сознания-Бытия, которые преодолевают природный хаос и вносят в мир человеческие смыслы. Так происходит прорыв в сверхприродную реальность, структурированную нравственными ценностями, самой природой не предусмотренными. Подобные прорывы только и «делают» историю в философском смысле. Только они, могут, как говорил Вл. Соловьёв, не дать случиться аду на земле, что и представляет собой главную задачу человека на этой планете[180 - «Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад» (Соловьёв В. С. Оправдание добра // Соловьёв В. С. Собрание сочинений. В 10 т. СПб.: Просвещение, [1911–1914]. Т. 9. С. 413).].

И зависит это прежде всего от воли зрелого человека. Люди – если они хотят состояться именно в качестве людей – призваны преодолевать стихийность и бессмысленность естественного хода вещей. Человечеству – прежде всего в лице своих наиболее продвинутых представителей – надлежит постоянно преображать стихийно-хаотический мир в человеческий, одухотворять его. А для этого, как точно сформулировал Вяч. Иванов, «на первый план должны выступить проблемы нравственного поведения по отношению к Другому (человеку, этнической или религиозной группе, социальному классу…) решение может быть найдено на пути преодоления эгоцентризма отдельных людей и целых социальных групп и стран, наделенных военной и экономической властью»[181 - Иванов Вяч. Социальные проблемы – ахиллесова пята современного глобального капитализма // Континент. 2000, № 105 (http://magazines.russ.ru/ continent/2000/105/ivanov.html).]. Изменяя самих себя, а поэтому и мир согласно моральному закону, мы выполним наш человеческий долг. Следовательно, повторим, прежде всего нужна воля, именно добрая воля человека к добру, выражающаяся в стремлении к совершению актов Сознания, ко всемерному распространению наивысших достижений культуры и цивилизации.

Доныне «вспышки» Бытия перемежались более органичным для человечества существованием – инерционным, бессмысленным, с преобладанием суррогата духовной природы человека – псевдосознания. Нам не дано знать, случатся ли такие «вспышки» в будущем. Не обнаружится ли, что псевдосознание и зло мира неизбывны? Что они являются непреодолимой помехой для того, чтобы мир преобразился и людской род состоялся именно как человечество? Что человек не «берёт груз» свободы? Что жизненный путь его бессмыслен? И что поэтому нельзя исключить возможности ни саморазрушения, прекращения истории рода Homo, как и предсказывает христианство, ни дурной бесконечности? Ответить на заданный выше вопрос нам не под силу. Мы могли лишь убедиться в том, что жизненный путь людского рода не детерминирован, а вероятностен. И поэтому менее всего можно говорить о нём как о «прогрессе» – всеохватном восходящем поступательном движении.

Гибель же мира или цивилизации людей совсем не исключена и стала бы, возможно, расплатой за сам таинственный дар сознания, за саму двуприродную уникальность человека. Во всей своей полноте высветилась бы драма свободы, суть которой в том, что, располагая возможностями двинуться по пути, ведущему к преображению мира, род людской упускает их, потому что оказывается слишком слаб. И если вспомнить всё то варварство, которое Homo Sapiens за относительно недолгое свое пребывание на планете произвел с природой, с животным миром и с себе подобными, такой исход оказался бы вполне справедливым[182 - Не случайно французский естествоиспытатель и мыслитель И. Паккале назвал свою книгу «Человечество исчезнет, скатертью дорожка» (см. Paccalet Y. L’humanitе dispara?tra, bon dеbarras. Paris, 2006).].

Но, может быть, онтологически несостоятельно само дуалистическое мироздание с его сосуществованием природы и сверхприродного?

Допустить такую возможность значило бы признать истинность христианской идеи о том, что наш мир обречён на гибель, согласиться с тем, что он представляет собой всего лишь временное прибежище существа, в своей неизбывной двойственности ненужного мирозданию. Это может быть опровержением антропного принципа и означать, что несостоявшемуся человечеству действительно суждено исчезнуть с лица земли.

Тем не менее воссоздание тринитарной идеи как центра христианства позволило бы этому сотериологическому учению расширить своё содержание вплоть до выхода за рамки собственно религии и получить основание претендовать – ни много, ни мало – на статус универсального и единственно возможного для человечества способа восприятия мира и действия в нём. Так было бы обеспечена возможность ограничения зла ещё в этом мире. Иначе человек и в самом деле лишается своего raison d’?tre.

notes

Примечания

1