Заблудшая душа. Диверсант

Степь в этом районе не была идеально ровной, но и высоких холмов тоже не наблюдалось – просто огромное белое море с легким волнением. Ближайший холм находился метрах в двухстах от места, где сливавшиеся со снегом серовато-белые фигуры уже окружили упавшего быка.

Еще в столице, перед операцией по изъятию припрятанных денег императора, я осуществил давнюю мечту пирата Эдгара Омара, да и свою собственную. У старшего брата Эдгара была дорогущая подзорная труба. Понимая, что степь – это тоже море, со всеми вытекающими последствиями, средства дальнего наблюдения теряли статус роскоши и переходили в разряд жизненной необходимости. Поход по магазинам закончился в очень дорогой ювелирной лавке, где за цену боевого рыцарского коня мне предложили украшенный позолотой и каменьями раскладной оптический инструмент. Подзорная труба выглядела как дамская игрушка. Главный диаметр около пяти сантиметров, длина чуть больше полуметра в раскрытом виде – довольно компактный прибор, дающий где-то семикратное увеличение. Жаба душила с неимоверной силой, но этот бой все же выиграло благоразумие.

Труба со щелчком разложилась, давая мне возможность в подробностях рассмотреть финальную сцену охоты.

По непонятным для меня причинам волки по-прежнему стояли вокруг быка и не нападали. Если я не ошибся в масштабах местного бизона, то покрытые пепельной шкурой хищники ростом были где-то с крупного немецкого дога, но значительно массивнее. Как и обычные волки, они не могли поворачивать голову, а вот профиль имели особенный – больше всего настораживала удивительно лобастая голова, приближавшая «хозяев» к собакам. Особенно выделялся вожак – и полобастее, и размером покрупней. Судя по косвенным признакам, стая состояла из трех самок, четырех голов молодняка непонятной половой принадлежности, матерого вожака и еще одного самца, не многим уступающего статью своему предводителю.

Пока я рассматривал хозяев степи, вокруг быка началось движение. Вожак все это время топтался на месте, чего-то выжидая. А вот молодой самец явно не понимал мотивов старшего товарища. Он даже шагнул вперед, чтобы первым напасть на подранка, и тут вожак сделал явную ошибку – он не мог позволить ретивому подчиненному первому вцепиться в горло жертвы, поэтому прыгнул вперед, несмотря на предупреждения интуиции.

Тут же стало понятно, почему хтар не дал мне подъехать к умирающему бизону, который, подогнув ноги, лежал на снегу. Громадная туша ринулась вперед, как ракета «земля-земля». Вожак волков хотел свернуть с пути этой махины, но сделал только хуже – бык боднул его в бок и рывком головы отбросил в сторону. Не останавливаясь, бизон понесся в степь, а волчицы дернулись следом, но остановились, понимая, что сейчас решится судьба стаи.

Король умер, да здравствует король!

То, что смена власти произойдет именно сейчас, было очевидно – на пепельной шерсти вожака расплывалось кровавое пятно, а его «заместитель» шел вперед с видом подкрадывающегося к жертве хищника. Вожак попытался встать, но тут же рухнул обратно в перепачканный красным снег. Его соперник подошел ближе, но вдруг остановился. Представшая перед ним картинка что-то напоминала и молодому волку, и мне – минуту назад точно так же, подогнув под себя конечности и уронив морду в снег, лежал бык.

Случившее с вожаком все же пошло на пользу будущему главе стаи, и он сделал шаг назад. Словно подтверждая его догадку, старый волк резко встал на ноги и показал в оскале длинные клыки. Это оказалось последним доводом – молодой вожак резко развернулся и побежал по следу зубра. Стая, вытянувшись цепочкой, направилась за ним.

Бывший вожак, а теперь умирающий одиночка, простоял еще минуту, а затем, не сгибая лап, рухнул на бок. Похоже, сил у него оставалось только на демонстрацию, и уж точно не на сам бой с полным сил соперником.

Я опустил подзорную трубу, и белый мир тут же заполонил все вокруг, лишь вдалеке виделась сероватая точка в розовом ореоле пятен крови двух вожаков: быка и волка. Через час ветер заметет снегом все следы, как и холодное тело «хозяина степи», а пока он умирал, одинокий и всеми брошенный. Почему-то мне стало невыносимо грустно.

Решение было спонтанным и чуточку сумасбродным. Я толкнул Черныша коленями, и умный конь, повернув голову, покосился на меня огромным глазом с явным вопросом: «У тебя все в порядке с мозгами?»

Возможно, я все же не решился бы подъехать к волку, но неожиданно услышал голос хтара.

– Правильно, хозяин, воин не должен так умирать.

Волк поскуливал от боли, но как только почувствовал присутствие чужака, тут же замолчал и даже попытался зарычать.

Подходить к зверюге, которая вблизи оказалась еще больше, было как-то боязно, но когда еще удастся рассмотреть хозяина степи с такого расстояния?

– Спокойно, парень, я не собираюсь причинять тебе зла, – сам не понимая почему, заговорил я с бессловесной тварью.

Волк с большим трудом поднял голову и посмотрел на меня. У него были практически человечьи глаза, и в них чувствовался разум. Взгляд зверя был наполнен болью и отчаяньем с оттенком страха – матерый хищник не желал умирать такой жалкой смертью. Подобную эмоцию я чувствовал, находясь в теле генерала Сакнара, – тоже отчаянье старого вояки и ненависть к несправедливому миру. Мысль возникла в голове внезапно, как и любая другая безумная идея.

Хотя кто его знает, ведь говорил же Курат, что волки не нападают на людей без причины. Может, идея не так уж и безумна?

– Послушай, хозяин, если я попробую тебя вытащить, обещаешь не нападать на моих людей? – Самым странным было не то, что я разговаривал с животным, а то, что разглядел в его взгляде согласие.

Прочитанная мною мысль в глазах волка была последней – силы оставили его, и тяжелая голова вновь ткнулась в снег.

– Охто, Курат, готовьте волокуши. Мы берем волка с собой!

Реакция подданных была разнообразной – казаки смотрели на своего барона как на умалишенного, а вот хтар кивнул с одобрением.

На обратном пути мы все же наведались к стаду и подстрелили крупную корову. Молодые бычки не рискнули атаковать людей и повели стадо дальше в степь. Хтар в охоте не участвовал, он колдовал возле волка, на скорую руку зашивая рваную рану на боку зверя.

Казаки в мгновение ока разделали хоть и не такую огромную, как у вожака, но тоже немаленькую тушу. Что удивительно, все стрелы, кроме моих, торчали из головы животного – так что именно «благодаря» моему вмешательству шкура оказалась изрядно подпорченной. После этого отряд, превратившийся в санный, точнее, «волокушный» обоз, направился домой.

Этот сладкое слово – ДОМ. Место, где тебя ждут и где ты чувствуешь себя в полной безопасности. Лишь в этом мире, поскитавшись не только по городам, но и по разным телам, я понял ценность подобного места.

В конце зимы усадьба Маран выглядела намного лучше, чем осенью, и я надеялся, что к следующей зиме здесь будет уже приличный городок. За зиму мы даже успели разметить шестиугольник будущего защитного периметра.

Поместье расположилось на невысоком холме у самой реки, которую мы быстро преодолели по толстому льду. Справа в километре от поселения белели верхушки небольшой рощицы, второй массив чахлых деревьев находился чуть дальше, у переправы через достаточно широкий, особенно весной, поток Чумры – что по-хтарски значит «глубокая». Впрочем, для степняка любой ручеек является труднопреодолимой водной преградой.

Явившись сюда впервые в сопровождении Ургена и двух людей мятежного маркиза, я увидел лишь полуразрушенную усадьбу, состоящую из большого бревенчатого дома и четырех сараев, окруженных деревянным частоколом. От былого благополучия в усадьбе остались только меньше десятка слуг умершей год назад баронской четы и дюжина голов разной живности. Птицу я считать не стал.

Теперь же на снежном горизонте возникло небольшое поместье – двухэтажный бревенчатый дом, окруженный десятком подсобных строений, а также восемью длинными бараками, расположенными по периметру поселения. Обносить все это частоколом было глупо – и без того на дома ушли бревна со старого поместья и все, что можно было взять в рощицах, плюс купленные у соседей. С другой стороны, зимой нападать на нас никто не собирается, а на весну у меня серьезные архитектурные планы без участия древесины.

Как всегда, возвращающихся охотников встретила детвора. Спрятаться от этой оравы было невозможно. Два десятка совсем мелкой ребятни выплеснулись веселым потоком из поселения и едва ли не облепили лошадей «обоза». Казаки со «зверскими» лицами отмахивались от детишек чем-то наподобие нагаек, а дети хохотали еще больше.

Едва мы остановились возле одного из сараев, появился десяток женщин, тут же сноровисто разобравших груз мяса и утащивших его куда-то в недра этого человеческого муравейника. Действительно муравейника, потому что места было маловато, а вот людей слишком много.

Сейчас в поселении проживали почти четыреста человек – по полсотни жильцов в каждом бараке. Тесно, но, по крайней мере, теперь никто не гоняется за тобой по лесам, и детишки не голодают. Точнее, пока не голодают. Увы, я немного не рассчитал с продуктами.

На обеспечение поселения всем необходимым была потрачена почти половина всех добытых в столице денег – а это ни много ни мало пятьдесят бриллиантовых империалов.

Впрочем, до реального голода было далеко, а все тревожные разговоры больше основывалась на паранойе Никоры, уже начавшей долбить мне мозг тем, что в амбарах осталось мало зерна. Именно поэтому я увеличил количество охотничьих партий и даже решил съездить на охоту сам.

Виновница продуктового переполоха встречала меня на высоком крыльце главного дома.

– Господин, вы как раз к обеду. Пельмешки вот-вот подоспеют, а уха уже готова.

Довольно странные слова в устах местной уроженки, но на самом деле ничего удивительного. После короткого ликбеза по русской кухне местные и поварихи, и остальной народ с восторгом приняли новые для себя идеи макарон, котлет и ухи. Как ни странно, рыбу здесь раньше только запекали на открытом огне, а вот некое подобие пельменей имелось – впрочем, местное блюдо было больше похоже на манты. Для их приготовления кухарки обходились без мясорубки, пользуясь только ножами.

Отобедав и освежившись после долгой охоты в самой настоящей русской баньке, да с веничками, которыми орудовал поднаторевший в этом деле Курат, и нырянием в сугроб, я на несколько минут словно вернулся на Землю. Впрочем, возвращение из воображаемого путешествия меня не особо расстроило. Этот мир потихоньку становился мне родным.

Несмотря на зиму, дел в поместье было много, хотя работой я загружал всех не по хозяйственной необходимости, а скорее для того, чтобы не возникало дрязг, вызванных слишком близким проживанием в тесных и очень дорогостоящих жилищах.

Дома действительно были едва ли не на вес золота: древесина в степи – дорогой товар даже для постройки зданий. Мало того, пришлось ломать стереотипы лесных жителей насчет источника тепла. Возле поместья росли только две небольшие рощицы, которые уже лишились более или менее толстых деревьев и в плане отопления не могли помочь сильно увеличившемуся поселению. Хорошо, что я поинтересовался у местных наличием поблизости залежей каменного угля. Месторождение имелось, причем уголь там залегал неглубоко и был неплохого качества. До моего появления в этих краях месторождение разрабатывали лишь для нужд кузнецов, поэтому я легко выкупил его у соседнего барона за пять золотых.

Подобная дешевизна объяснялась тем, что здесь мало кто умел пользоваться углем для отопления жилища – использовали в основном привезенные дрова, солому, хворост из прибрежных зарослей и, по примеру хтаров, высушенный помет животных. В основном все это жгли либо в полуоткрытых очагах, либо в печах наподобие русских. Зимой же грелись как могли – бок о бок с домашними животными.

Поистине бесценным в такой ситуации стал мой опыт летних каникул у родственников в Бессарабии. Причерноморская степь тоже не изобиловала лесами, и дома там обогревались довольно сложными кирпичными конструкциями с высокой трубой, дававшими сильную воздушную тягу, – ведь без нее каменный уголь гореть не будет, хоть бензином его поливай. По большому счету, это был один длиннющий дымоход: сначала шла топка, накрытая сверху чугунной плитой для готовки еды, затем горизонтальный, в виде большой лежанки, дымоход, а в финале – высокая вертикальная труба.

Шестнадцать таких конструкций в восьми бараках обогревали всю ораву, причем без помощи не очень ароматной скотины, которая жила там, где ей и положено, – в сараях.

После обеда и бани я по привычке совершил вечерний обход своих владений и начал, как всегда, с мастерских. Их в поместье было четыре: столярная, кожевенная, кирпичная и кузница. Я приложил руку к созданию всех производственных цепочек, но только приложил – ума местным мастерам хватало и без моего жалкого прогрессорства.

Ну скажите, откуда менеджеру по продажам набраться технических знаний? Только из школьных воспоминаний, телевизионных программ и книг про попаданцев. Да, именно из них, и я бы даже попробовал заняться металлургией, если бы писатели-фантасты понимали в этом деле хоть немного больше меня – полного профана.

И все же я привнес в этот мир кое-что из новинок – к примеру, стрелочный станок, являвшийся жутким гибридом токарного со швейной машинкой. Также я «придумал» штамповочный молот.

Весь цыганский табор бывших лесовиков появился в поместье Маран в начале зимы, и на первых порах было тяжко. Уже начались заморозки, а места в имеющихся помещениях было очень мало. Беременные женщины и дети заполонили весь господский дом, а остальные штабелями ютились в сараях. Недели за две мы общими усилиями построили бараки – благо рабочих рук было хоть отбавляй, – и я наконец-то смог нормально выспаться.

Сейчас, несмотря на тесноту, в поселке появился намек на спокойный быт. Практически вся работа по хозяйству, за исключением совсем уж тяжелой, легла на женщин. В мастерских хозяйничали старики и дети, а все мужское население готовилось к весеннему приходу степняков.

Столярная мастерская встретила меня запахом дерева, треском раскалываемых поленьев и стрекотом стрелочных станков. Со стороны эти самые станки выглядели чудовищно, но, несмотря на это, работали. Длинная и толстая заготовка закреплялась между двумя вращающимися зажимами с помощью колышков. Один из зажимов через вал и ременную передачу сообщался с большим колесом. Это колесо приводилось в движение по принципу старинной швейной машинки, только роль педали играли своеобразные качели, на которых восседали два мальчугана лет десяти. Новизна этого занятия уже давно прошла, но все равно такую работу пацаны воспринимали как развлечение.