Жены поэта нет несчастней,
И он несчастлив тоже с ней.
Мечты угасли, дух не гаснет,
Всё вспыхивает злей, синей.
Поэт давно с иною связан,
С иной в веках давно зачат.
И ночью чует нежный сказ он
И синий звезд вдыхает чад.
Не стул под ним, под ним треножник.
Он видит сны, но он не спит.
На тройке бешеной художник
Звенит по миру, по степи…
«Влюблен я в рифмы-самородки…»
Влюблен я в рифмы-самородки.
Они рождаются, как гром.
На миг счастливый, миг короткий
Слова раздуют сапогом.
И рассмеется, и потухнет
В тот самый миг, когда был смех,
А там, за нашей звонкой кухней,
Как чаю, ждут каких-то вех.
В снегах зубов родятся речи,
Ругают повара, как пса.
А он на кухне человечьей
Зевает в синь, на небеса…
«Артисты вежливый народ…»
Артисты вежливый народ,
В особенности трезв когда.
Улыбкой крепко жмурят рот,
И в нем не пламя, в нем вода.
Но и, как всяческий народ,
Артисты погулять не прочь.
И где-нибудь, как дождь, идет
Кутеж их в золотую ночь.
Не от зарниц ли за окном
Их ночь хмельная золота?
О, мне знакома ночка та,
Мне каждый миг ее знаком.
«Дам я вам святую волю…»
Дам я вам святую волю,
В шалаше заката дам.
Никому я не позволю
Вспоминать тебя, Адам.
Сгинь навек и не явися
Ты на землю никогда.
Пусть опять покроет выси
Непокорная вода.
Мир тюремщик был и топал
Пену волн и звезд ногой.
От последнего потопа
Не сбежит последний Ной.
«Шесть раз… и смолк, и слава богу…»
Шесть раз… и смолк, и слава богу.
И память вечная тому,
Кто света проложил дорогу
И живчиками звезд во тьму.
И в золотой ее утробе
Зашевелилися миры.
Но зрелый час еще не пробил,
Еще их маятник не взрыл.
И вьются лунные планеты
И мертвых солнц разносят след,
Волной эфира след воспетый,
Душою, полною комет.
«И вечер был, и ночь была…»
И вечер был, и ночь была,
И утро было, день шестой.
Тянулась розовая мгла,
Творца дразнила наготой.
И огонек из-под земли
Наружу выглянул… прыжок,
И травы, что в раю цвели,
Он синим языком обжег.
И в мире вспыхнул новый мир
И крикнул деду своему:
Возьми назад свой рай, возьми,
А я, – пахать земную тьму.