Феноменология зла и метафизика свободы

Феноменология зла и метафизика свободы
Григорий Львович Тульчинский

От рождения человек обречен на самоопределение и выбор, на поиск осмысленности мира и своего места в нем. Утверждаясь во всюду плотном без меня мире, я неизбежно и постоянно делаю выбор между самозванством, самоутверждением за счет других, путем зла, и – путем конструктивного творчества, самоограничения и ответственности, утверждением добра. Беру ли я на себя ответственность за собственное не-алиби-в-бытии, или моя свобода воли оказывается волей к неволе – главный нерв и сюжет самоопределения. Перед кем эта изначальная ответственность? Чье лицо мы мучительно пытаемся разглядеть, вглядываясь до черных дыр в мир? Или это наше же обличье отражается-искажается в зазеркалье зеркал бытия-под-взглядом? Как отличать от самозванца любящего, честного, творца, святого? Каковы возможности позиционирования личности и ее самопродвижения в современном социуме?

Книга рассчитана на всех интересующихся философией и смыслом жизни, проблемой добра и зла.

Г. Л. Тульчинский

Феноменология зла и метафизика свободы

Рецензенты:

доктор психологических наук, профессор Д. А. Леонтьев (НИУ Высшая школа экономики, МГУ им. М. В. Ломоносова)

доктор философских наук, профессор К. С. Пигров (Институт философии Санкт-Петербургского университета)

© Г. Л. Тульчинский, 1999

© Г. Л. Тульчинский, исправления и дополнения, 2018

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2018

Вначале или в начале

Тема этой книги пришла сама. Давно. Неожиданно. Не отпускала. Росла, поглощая каждодневный и профессиональный опыт. Как idee fixe она овладела умом и сердцем, и вот – вылилась в книгу. Настаиваю на возвратной форме последнего глагола в предыдущей фразе. Вылилась. Сама. Теперь, уже задним числом, становится ясным и мой – «авторский» – путь к этой книге. Драматизм жизни общества, собственные житейские проблемы, отношения с близкими, научные интересы – от логики и методологии науки к философии поступка и свободы воли, попытки участия в культурной жизни – протащили меня по многим кругам самозванства, в каждом из которых приподнимались веки этого Вия человеческого самосознания. И вот он смотрит мне в душу.

Примечания

Если вам подают кофе, то не пытайтесь искать в нем пива.

    А. П. Чехов

К чему? – примечания в самом начале? Ко всему тексту книги, к каждому разделу и параграфу. Зачем? – рано или поздно пришлось бы объясняться. Лучше – раньше. К чему откладывать и разыгрывать с читателем «сюжеты». И поэтому раскрываю карты и с самого начала оговариваю главные причины и следствия книги.

В книге преимущественно речь идет о самозванстве не в историческом смысле (например – «самозванцы в смутное время российской истории»), а в смысле внеисторическом – о вечном феномене человеческого сознания и судьбы, об оборотной стороне свободы, творчества и разума. О готовности использовать других во имя самочинно провозглашаемых целей. Присвоение права решать за других, безличность «под именем», самоназванство, насилие «во имя», нетерпимость, невменяемость, безответственность – далеко не полный перечень смысловых коннотаций самозванчества.

Оно заложено в самом факте человеческого существования и потому вполне естественно. Самозванство – не эгоизм и не эготизм, в которых иногда ошибочно видят корень зла века. Эгоизм может быть основан и на сознании собственных интересов, их главенстве, но не обязательно связан с их навязыванием другим, вплоть до насилия над ними. Предприимчивость, кооперативное сотрудничество – от эгоизма, и дай Бог его побольше. Самозванство же может быть (и чаще всего) самозабвенным представительством «от имени» идеи, общности и т. д. Оно невменяемо, есть утрата себя, часто – бегство от себя вменяемого и ответственного в коллективизм, альтруизм и справедливость, оборачивающееся кошмаром для других. Выступая от коллектива, самозванец растаптывает любой коллектив в обыденной жизни, в политике, в менеджменте, в истории.

Самозванство – примат воли, космической уверенности в правоте, в праве решать за других – как им жить, в праве на переделку общественного строя исключительно по собственному разумению, на «все или ничего», на агрессию, на решение судьбы чужого правительства, на переселение целых народов, на конституционное закрепление собственного превосходства – как нации, как класса, как партии, как личности.

Самозванство не совпадает с мессианством. В мессианстве все-таки преобладает при-званность, посланничество. А здесь именно – самозванство.

Оно антиэкологично, оно насилует природу, уничтожает среду собственного обитания ради самоутверждения и сиюминутной выгоды – плана ли, прибыли ли – какая разница. Это даже не хищничество – хищник так себя не ведет, как самозванец – насильник, временщик, оккупант, но не хозяин и творец.

Самозванство неизбывно, как собственная тень, на борьбу с которой обречен человек, как тень души, тень сердца, отбрасываемая на реальность, которая уничтожит эту реальность, превращая в фантомы и призраки. Если человеческое бытие есть бытие-с-другими, бытие-подвзглядом, то самозванство есть бытие-не-под-взглядом, а при-зрачное. Самозванство, как и любое зло, – неустранимо полностью, оно – энтропия бытия. Надеяться на полное изживание самозванства – дело пустое и бессмысленное. Но борьба с ним, то есть – с самим собой, – единственно достойное человека занятие в работе души. Без утверждения бытия в сердце возьмет свое ничто, и в мире призраков не останется места человеку.

Невозможно в одном примечании сказать о самозванстве все – примечание разрастется до размеров книги. Да, собственно, и сама-то книга о нем – родимом, о том, обречен ли человек на него, возможна ли переплавка минусов на плюсы. Симптоматика и механизмы самозванства – содержание первого и второго разделов книги; его концептуальное содержание и рациональное объяснение – третьего; альтернативы и критерии – в четвертом и пятом разделах; кошмар овладения самозванством целым этносом – в шестом; итоги и возможности самоопределения – в седьмом.

Книга написана философом. С позиций какой философии? Никакой. Внекатегорийной. Я всегда относил себя к философам, а не к преподавателям философии, к философствующим, а не делящимся радостью узнавания философствования других, к ведущим диалог с другими, а не классифицирующим и вешающим на других инвентарные бирки.

Пусть читателя не смутит слово «феноменология» в названии. Оно используется не терминологически в гуссерлианском смысле. Читатель не найдет чистого описания, феноменологической редукции, эпохе и т. д. Феноменология понимается как осмысление феноменов человеческого сознания и бытия, связанных с самозванством.

Может удивить малое для философского текста цитирование философских работ – по сравнению, например, с публицистическими материалами. Предпочтение отдается ткани живого осмысления современности и спору с великими философами. Стоит заглянуть в философскую классику – она полна спорами со своими современниками. В тексте книги даются ссылки только на издания и работы не очень известные. Автор апеллирует к интуиции и культуре читателя. Я не гнался за расширением привлекаемых литературных и научных источников, предпочитая опираться на и спорить с работами, авторы которых высекли больше искр мысли из собственных проблем, высвечивая, попутно, проблему самозванства.

Более того, стиль книги неоднороден: есть жанр и статьи, и эссе, и дневниковых записей, и проповеди… Иногда для развития аргументации, расширения осмысления предпочтение перед философскими аргументами и аргументами философов из профессиональных работ отдается материалам интервью, даже – радио- и телевизионным, жизненным наблюдениям. Пусть читатель простит, если сможет, мне эти примеры – явное проявление авторского самозванства – наверняка наблюдения и факты жизни читателей интереснее, глубже и ярче. Но у меня они таковы – прости читатель.

Трагедия духовных исканий нашего общества, драматизм духовного обновления не могли не войти в смысловую ткань книги. Причем не только и не столько в качестве исторического фона и контекста написания, сколько самим своим предметным и проблемным содержанием. Неизбежно сказались и выразились в книге личностные позиции, искания и самоопределение автора. Приношу в этой связи искреннюю благодарность своим близким, друзьям и коллегам – они не дают расслабиться в борьбе с моим собственным самозванством.

Естественно, что на отборе и компоновке материала неизбежно сказались и мои научные интересы. До этого было самозванчески написано и по разным причинам опубликовано свыше 140 работ по логической семантике, социальному управлению, методологии науки, нормам и ценностям культуры как механизму осмысления – тематика также вполне самозванческая. Ко второй редакции набралось уже более 600 публикаций. Но была эволюция: от природы осмысления и смыслообразования как нормативно-ценностной заданности («Проблема понимания в философии». М., 1985 – совместно с С. С. Гусевым) к самоценности неповторимого индивидуального духовного опыта личности («Проблема осмысления действительности». Л., 1987). От программно-целевого содержания духовного опыта, идей и рациональности как эффективности («Логика целевого управления». Новосибирск, 1988 – совместно с И. С. Ладенко) к вторичности рациональности по отношению к изначальной ответственности («Разум, воля, успех. О философии поступка». Л., 1990). Книги эти, включая – во многом переходную и переломную («Испытание именем, или свобода и самозванство». СПб., 1994), – полны ловушек самозванства. Я не отказываюсь от этих работ. Они не лгут. Но могут обмануть. В них описан механизм, но не ясно – чего, а главное – для чего. Теперь знаю чего и для чего – осмысления действительности и программирования деятельности как осознания меры и глубины ответственности, не-алиби-в-бытии. Поэтому я отказываю своим предыдущим работам в праве на их самостоятельное прочтение, без предварительного прочтения этой вот книги. Вне ее контекста они – самозванны. И в публикациях после 1996 года этот опыт был учтен. Во второй редакции снят большой фрагмент по особенностям смыслового содержания российской культуры – он позже был развит в ряде других более подробных публикаций. Зато добавлен большие фрагменты, связанные с пушкинским уроком самозванства и современными технологиями самоидентизванства.

Это вообще очень личная книга. Лично – к читателю и лично – для автора. Она может рассматриваться и как проявление самозванства и как (одновременно) путь борьбы с ним. Зачем люди пишут книги? Надо смотреть и слушать сначала – кто говорит или пишет, а потом уже – что. Без этого не понять – зачем. Речь, язык и письмо возникли отнюдь не только для того, чтобы люди лучше понимали друг друга. Скорее наоборот, – чтобы не очень раскрываясь, – добиться желаемого от ближнего. Когда человеку хорошо, – достаточно первой сигнальной системы. Потребность во второй сигнальной системе и слове возникает, когда чего-то не хватает. Вот и пишет раб о свободе, о капитале – его лишенный, о материализме – мечтатель и идеалист. Так и эта книга писана самозванцем, попытавшимся изжить его в себе таким способом. Но поможет ли она читателю?

Я не хочу учить добру. На это есть лучшие учителя. У человечества есть великие учителя. Я не хочу клеймить зло – есть более смелые и удачливые. У них глаза зорче, взгляд и речи пламенней. Я хотел оглянуться, разглядеть – где оно, зло, в человеческой душе. Утешает 63-я мудрость «Дхаммапады»: «Глупец, который знает свою глупость, тем самым уже мудр, а глупец, мнящий себя мудрым, – глупец». Правда, утешение слабое – только почувствуешь себя «мудрым», как вспоминаешь вторую часть дхаммы. Окончательно судить – читателю. Человеку самому не дано знать себе цену, все его бытие есть бытие-подвзглядом. Авторское бытие – тем более.

Все более и более привлекает убедительная осмысленность молчания.

Ну и молчал бы. Зачем писать, да еще и публиковать? Эта книга и пролежала в столе почти 5 лет, и хорошо лежала. А после публикации первой редакции прошло более 20 лет. Не лучше ли оставить при себе свои мысли? Можно. Наверное, и нужно. Да я это и делаю. Оставляю при себе. Но мой способ моего существования включает в себя запись мыслей. У меня профессия, да и призвание такое – осмыслять. За это и деньги получаю: хожу, читаю, смотрю, живу, записываю, рассказываю другим, лекции читаю. Это мой способ бытия. Другим стараюсь этим не мешать: читают – кто хочет, слушают – кто приходит. Неинтересно – слава Богу. Значит, то ли человек дальше ушел, то ли еще не дошел – разминулись. Бог даст – свидимся. То ли меня настигнут, то ли я дойду. А пока подаю знак – вот я – здесь и сейчас. А где и когда Вы?

I. Обыденное самозванство

Любовь, напор и утраты

Этот раздел можно было бы назвать «Самозванцы вокруг нас» или «От самозванца слышу!»

Жизнь, культура, текст, мир подобны ткани, ткущейся челноками-человеками. Попадая во всюду без него плотный мир, человек изначально обречен на участие в этом ткачестве, вплетении в ткань жизни своей нити. Получающийся узор, правда, не очень зависит от самого человека, но внедриться, раздвинуть для себя «экологическую нишу», угнездиться и вплестись – его забота. Поэтому все мы в той или иной степени – самозванцы.

Как организм человека от интенсивных движений сам вырабатывает в крови алкоголь, поднимающий жизненный тонус, так и наши страсти, переживания, любови и утраты, притязания и самоотречения, амбиции и заботы, коренящие в жизни, – питают сознание и соком наркотика самозванства. Трудно отделить самозванство от служения призванию и долгу, от творческого самозабвения, от торжества победы и от стыдливой скромности… Пределы, их разделяющие, есть пределы добра и зла. Как писал великий певец самозванства Ф. Ницше, «с человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем сильнее тянутся его корни к земле, вниз, в мрак, в глубину – во зло».

1.1. Любящие и хотящие быть любимыми

Кто знал в любви паденья и подъемы,

Тому глубины совести знакомы.

    У. Шекспир

Вселенная любви воистину бездонна!

Любите же добро! Послушайте меня!

О ангел ласковый! О муза, о Мадонна!

    Шарль Бодлер

Ласка, душа и бытие-под-взглядом

Такова природа любви, что возрожденческий гуманист может призывать вглядеться в «глубины совести», а модернистский певец «цветов зла» – взывать о добре, ласковом ангеле и Пречистой Деве.

Одна история послужила, похоже, исходным толчком к замыслу этой книги. Подобно тому как песчинка или соринка, попав под мантию моллюска-жемчужницы, служит центром перламутра, слой за слоем ее обволакивающего, так и эта история. Дело было на одной всесоюзной конференции. Перед ее открытием мы – съехавшиеся гости и организаторы – сидели в гостиничном номере. Центром компании был организатор конференции, наш общий… сказать учитель – значит почти ничего не сказать – гуру, рабби, всеобщий «дядько», в общем, человек, которому мы, собравшиеся и еще очень многие, были, остаемся и, я думаю и надеюсь, и впредь будем оставаться глубоко обязаны своим становлением в науке и не только в науке. Но Бог с ней – с наукой, это просто замечательный человек, «наш» человек, любимый. Без него нам плохо, нам его не хватает, мы ему звоним, пишем, радуемся, когда он приезжает к нам. И вот мы вместе, и он с нами. И вот он, уже поздно вечером, попросил стакан вина. Некоторые из нас, любящих, всполошились, каюсь, и я подлил масла в огонь: «Не надо, ведь завтра открывать конференцию и делать доклад, а голос может сесть, а то и пропасть…» Сам он сопротивлялся нашему напору весьма слабо, но не вытерпел темпераментный Дато – его одного называю по имени, потому что с проходящими годами убеждаюсь, насколько он был тогда прав.